Инферняня (СИ) - Лилия Касмасова

— Для еды у нас улитки и лягушки обычные, как у всех людей.

Будто все люди едят лягушек!

— Здесь — все, — тихо сказал мне на ухо Томас. — Это же Франция.

— Ты совсем дикая девочка, — сказал мне старик.

Я, значит, дикая. А тот, кто ест насекомых, значит, не дикий!

— Мы не едим насекомых! Мы же не варвары китайские, — сказал старик уже совершенно спокойно, засовывая белоснежную салфетку за воротник. — Томас, тебе придется заняться ее образованием.

— Чего? — возмутилась я.

А Томас с громким хлюпаньем втянул суп с ложки.

Вивиан, слегка успокоившись, тоже села за стол. Нэнси снова скрылась на кухне.

Знаете, что интересно? О чем можно разговаривать с улитками.

— О погоде, — как ни в чем не бывало сказал старик. — О толщине капустных листов. И лучше ли брюссельская капуста, чем кольраби?

— А вот и интересные! — сверкнул старик глазами на Вивиан.

Кто интересные? Улитки интересные? Тяжело, знаете, уловить нить разговора, когда половина диалога не произносится вслух. Это как слушать, как кто‑то болтает по телефону. Ты уже готов поздравить женщину с тем, что у ее племянника родились тройняшки, как она, положив трубку, сообщает:

— Эта идиотка целый час пересказывала мне последнюю серию „Пилигримов любви“, представляешь? Дурацкий сериал! Сплошные небылицы — у человека до девяноста лет не было детей, и вдруг сразу трое!

Ответила я, помню: „Накопилось, наверное“.

— Темы интересные, — сказал старик и спросил меня: — Вот ты что любишь?

— Брюссельскую, конечно, — сказала я. — Такие малюсенькие кочанчики! Когда я ее ем, мне кажется, что я Гулливер, и приготовили ее лилипуты!

— Да, прелесть, — сказал старик, но не мне, а почему‑то Томасу.

А тот снова громко захлюпал супом. Тоже мне образованный человек! Это он будет меня еще учить! Я ем суп, по крайней мере, не воспроизводя звуков засорившегося умывальника!

— Фу, — сказал старик, — неаппетитное сравнение.

— Хорошо, что ты не произнесла его вслух, — сказала Вивиан в мою сторону.

— Она сравнила Томаса с умывальником, — любезно сообщил старик.

— Потому что он хлюпал, — оправдывалась я.

— Ничего, Томас, — сказал старик. — Кошкам, например, твое хлюпанье нравится. Они сразу задумались, а не пора ли перекусить.

В этот миг из кухни снова пришла Нэнси, с большой фарфоровой кастрюлей. (Похоже, Нэнси и без сверхспособностей угадывает чужие мысли). Кошки, завидев кастрюлю, стали подбираться к мискам. Но не толпой и не суетясь, а вполне себе с достоинством.

Нэнси начала раскладывать поварешкой кашу по мискам, и несколько кошек мелодично мяукнуло, словно одобряя ее действия.

— Ну вот, — сказал старик, со звяканьем положив ложку в пустую тарелку, — теперь до ужина дожить можно.

— Суп замечательный, Нэнс. Спасибо, — сказал Томас, и, встав из‑за стола, стал собирать посуду.

— Что ты, я сама, — отозвалась Нэнси.

— Пустяки, — сказал Томас, и с полным подносом отправился на кухню.

А я почувствовала усталость, мне было тепло, уютно, и так захотелось прикорнуть на мягком диванчике, укрывшись вон тем клетчатым пледом.

— Пожалуйста, — сказал мне старик. — Отдыхай.

— Спасибо, я ничего, — сказала я.

Если я засну, Томас предпочтет оставить меня здесь, а не тащить на Олимп, который он почему‑то считает опасным.

— И правильно сделает, — ответил старик на мои мысли.

Я уже отчаялась настроить их на какой‑нибудь бессодержательный лад. Да и сил на это не было.

— Но я обещаю тебя разбудить, — сказал старик.

Томас посмотрел на него и вздохнул, сказал мне:

— Хорошо. Я не поеду без тебя.

Я перебралась на диван, уже засыпая, услышала, как старик сказал:

— Есть комнаты для гостей, выбирай любую.

Наверное, Вивиан тоже захотела отдохнуть. Томас‑то, похоже, железный.

Мне снились улитки, они кружком стояли около меня, я пела, а они хором подпевали и в такт махали рогатыми головами туда — сюда.

Песня была совершенно мне незнакомая, и как я ее пела, не пойму. Позже, после пробуждения, я вспомнила лишь две строчки: „Брось‑ка ее в масло, брось‑ка ее в воду, И получишь вкусную улитку…“

Потом одна улитка приблизилась ко мне и громко заурчала, и даже замурчала. Я проснулась. Перед лицом моим была пушистая серая морда, и усы щекотали мой нос. Я отодвинулась и села. Дымчатая серая голубоглазая кошка сидела на ручке дивана и смотрела на меня как‑то вопросительно, мол „Ты чего тут разлеглась?“

— А где все? — спросила я у кошки, но она, разумеется, мне не ответила.

Стол был накрыт по — королевски — все блестело, переливалось в свете десятков свечей. Посуда чиста, стулья на местах, еды и не видно — кажется, ужина еще не было. Значит, все еще здесь и никуда не умчались без меня. Но где — здесь?

За окнами начинало темнеть. Было так тихо, будто я во всем замке одна. Кошки не производили много шума — они в основном дрыхли себе по углам, стульям и креслам. Та серая, что меня разбудила, устраивалась на моем месте.

Я протерла глаза и отправилась на поиски людей.

Если тут так тихо, то все в саду! Как же я сразу не догадалась. Они нагуливают аппетит и ведут беседы с улитками. Может, спрашивают у них дорогу на Олимп?

Хотя, судя по рассказам Алана, они могли бы знать эту дорогу в единственном случае: если ее обочины заросли салатом и капустой.

Снаружи стало прохладно. Прямо от невысокого деревянного крыльца вела прямая, как линейка, дорожка. Вокруг росли стриженные кусты и деревья.

И здесь никого — ни людей, ни хваленых улиток. Кричать „Алло“, „Ку — ку“ или тому подобную нелепицу мне как‑то не хотелось — не в лесу же я, в конце концов.

Поэтому я просто пошла по дорожке, надеясь, что она ведет куда надо. То есть мне надо.

А вывела она меня к другой дорожке, пересекавшей эту поперек. Кусты здесь были выше меня и совершенно не просвечивали. Зато вместе с дорожками куда‑то поворачивали, вдруг пересекались еще одной дорожкой или расходились в три стороны.

Кажется, я оказалась в лабиринте. Ладно, вернусь в дом и подожду всех там. Только вот где дом‑то? Солнце скрылось, было почти темно. И куда оно скрылось? Где закат? Где запад? Где он был, когда я вышла из замка??

Похоже, вон над теми кустами небо светлее, чем везде. Значит, там садится солнце. А когда я вышла, я смотрела… Под ноги я смотрела! Я боялась наступить на говорливую улитку!

Так. Спокойно. Если все время поворачивать направо, то выйдешь — куда? Направо. А мне куда надо? Ну хоть куда‑нибудь!