В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии - Юрий Евич

Увы, доблестный генерал ошибался. Кое-кому гораздо более влиятельному, чем он, не нужна была никакая победа в Новороссии. Нужна была возможность под видом «гуманитарной помощи» подрывать экономическую мощь России, расхищая и передавая эти грузы хохломутантам. Недаром содержимое каждого гуманитарного конвоя, как правило, быстро всплывает в Киеве. И нужно было создать условия, в которых самые порядочные, преданные России добровольцы — и местные, и приехавшие со всех уголков России, — будут гибнуть, массово и без всякой пользы. И вскоре наш генерал представил нам своего преемника. С дряблым личиком, безвольным подбородком и бегающими глазками. Нашего боевого генерала сняли за три дня до наступления. Что это как не вредительство — снимать человека, который создал всё, и в курсе всего — перед самым наступлением?

Скоро новый генерал, так называемый «Соколов», с позывным «Брест», покажет себя с «наилучшей» стороны. Множество пролитой впоследствии бойцами бригады крови — на его совести… Впрочем, обо всём по порядку.

Глава 12. Вещи войны

Когда я был совсем молод и так же совершенно глуп, в какой-то знаменитой приключенческой книге, чуть ли не в «Трёх мушкетёрах», прочитал концептуальное: «Он за собственные деньги пошил себе шикарный офицерский мундир». Прочитал и удивился — зачем шить мундир за деньги, если тебе его в армии и так выдают. Теперь, как часто бывает в жизни, Милостью Божией, я получил ответ на этот вопрос. Когда впервые увидел, ЧТО выдают нам в качестве «формы» и «бесплатно». Лично для меня, по моему восприятию, настоящий офицер всегда должен быть готов, что в том мундире, в котором он служит, его и похоронят. И как только я представил, как я буду выглядеть в ЭТОМ в глазах всех тех боевых побратимов, которые придут проводить меня, если это понадобится, мне сразу стало понятно наивное и трогательное желание вышеупомянутого персонажа выглядеть достойно на самом последнем параде в своей жизни. Так что настоящий офицер всегда узнаваем по тщательно ухоженной форме, — а если уж совсем нет денег ни на что крутое, то даже простой чёрный стеганый ватник — честная и старинная русская боевая одежда, — лихо будет сидеть на нём, аккуратно подогнанный, как влитой, как на Латыше, чья рота в зверский мороз, в чистом поле, с тремя автоматами на взвод, под шквальным огнём вражеских батарей прямой наводкой отгоняла без гранатомётов вражеские танки. Один из них подъехал к блокпосту метров на 10, стрелял в упор — но нервы танкистов не выдержали, и они сбежали…

— А вот это — след от «Града».

Собеседник — офицер нашей бригады, с жилистым сероватым от недосыпания лицом честного служаки, с показной небрежностью указывает на тщательно заштопанный, идеально круглый след укуса вражеской картечины на хорошем импортном камуфляже, строго напротив коленной чашечки.

— Штаны порвало вдребезги, а кожу даже не оцарапало, вот ведь как бывает…

Эта напускная небрежность, как и внешняя скромность, как и качественный камуфляж, купленный на скромные гроши нашей копеечной зарплаты — милая слабость человека, который каждый день идёт умереть за Родину, и только милостью Всевышнего всё ещё жив. Это мягкий намёк собеседнику: «Я по штабам не отсиживался, я ТАМ был, и постоянно бываю!»

Бесконечное русское поле, низкое серое небо и чудовищный частокол встающих одновременно отовсюду разрывов снарядов РСЗО. Свист осколков, смерть отовсюду, хрипящий друг, которого тянешь на закорках, бегом по пахоте — сквозь разрывы, к такой далёкой «девятке», на которой, если повезёт, надо успеть отвезти раненого в больницу.

— Надо же, удивительное совпадение. У меня — точно там же, на колене. Правда, это пулевое.

Собеседник смотрит иронично и в то же время смущённо — типа «уел». Пулевое ранение — относительная редкость на этой войне артиллерийских группировок. Это надо суметь — подойти к врагу достаточно близко, чтобы видеть его глаза, чтобы стрельба друг в друга стала личным делом. Эх, были раньше времена, когда мужчины были мужчинами, а женщины — женщинами. Тогда воины сходились лицом к лицу, и повергали захватчика наземь ударом меча, уколом копья. Ныне мужчины стали мнительными и волнительными — и даже убивать друг друга предпочитают, как в компьютерной игре, наводя удары артиллерийских батарей и систем залпового огня по сложной сетке координат, издали, так, чтобы тебя никто и не видел.

Да, тогда было интересно. Яркий солнечный день, рядовая спецоперация, к которой никто не готовился — потому что времени было мало, а работы пропасть, и потому что снаряжения почти и не было, как и опыта. По одному запасному рожку на ствол, ни гранат, ни броников, не говоря уже о гранатомётах. И противник — великолепно подготовленные профи, которые заранее выставили засаду. Как оказалось, и дом был заранее подготовлен к этому: начиная с затонированных окон со специальной ударостойкой плёнкой — сами невидимые для нас снаружи, они видели нас как в обычное стекло и расстреливали метров с тридцати, как в тире, — и заканчивая заранее подготовленными лёжками в подвале, в которых можно было без особого риска перетерпеть удар «Шмеля».

Я смотрел, как борт нашего «фордика», за который мы успели запрыгнуть, прямо перед глазами покрывается рябью аккуратных круглых дырочек, слышал, как шипит воздух из пробитых скатов и звенят высекаемые пулями из бортов машины осколки, и мучительно осознавал, что какая-то из следующих пуль неизбежно станет моей, потому что на такой дистанции и при такой плотности огня шансов нет. Наши очереди буровили аккуратные дырочки в непрозрачных стёклах, не в силах обрушить их водопадом, а матёрый враг перемещался за их зеркальными поверхностями и бил по своему усмотрению, невидимый, а стало быть — неуязвимый.

Потом полетела кровь. Никогда не думал, что в реальной жизни кровь может разлетаться, словно в фильме — крупными, тяжёлыми каплями, — так, что на очках они повисли, как в кино на стекле видеокамеры. Это ранило нашего пулемётчика и его надо было срочно перебинтовать, пока не истёк кровью. Потом кончились патроны у ребят — они лупили очередями, а я — одиночными. Выщелкиваешь патроны из рожка и кажется, что с каждым патроном отдаёшь год жизни. А может — и всю её. Эти брюки на мне и сейчас, когда я уже полгода не на войне, — и аккуратная незаштопанная дырочка на колене по-прежнему теплит сердце яркими воспоминаниями.

Когда-то давно, много лет назад, с родственниками мне довелось съездить на фестиваль русских воинских искусств. Собрание в одном месте огромного количества единомышленников — настоящих патриотов, любящих свою Родину всем сердцем, создавало необыкновенную атмосферу, и её тепло живет у меня в сердце и поныне. Там, среди прочего, я увидел много маек с изображениями русских национальных героев и соответствующими надписями. Прошло совсем немного времени, и я захотел себе такую же. Как символ своего мировосприятия, как знак своей гражданской позиции. Естественно, стал активно думать — кого же из героев выбрать? Наш пантеон воинской славы исключительно богат: есть Суворов, есть Кутузов, есть святой благоверный князь Александр Невский, — словом, всех сразу и не перечислишь. Какую же футболку выбрать? Не скрою, над этим вопросом я не спеша поразмышлял — тогдашняя ситуация мне позволяла. Суворов, Кутузов, Дмитрий Донской, Жуков, Невский — без сомнения, великие полководцы. Однако более-менее знаменитые воители есть почти у любого государства, и без тщательного внимательного разбора их жизненного пути разница между ними и нашими военачальниками почти незаметна. Тогда, после долгих раздумий решил: герой, изображённый на ней, должен являться средоточием именно русского духа, воплощением таких воинских и человеческих качеств, которые присущи только нашему великому народу. Примером такого подвига, равного которому другие народы не знают.

Зима 1237 года была особенной — она могла стать самой последней в истории существования русского народа. Самая совершенная оккупационная армия всех времён и народов, татаро-монгольская, пришла в наши края. Орда имела огромный опыт войн, до сего момента не было народа, который смог бы устоять перед ней. И одной из важных особенностей военной «технологии» кочевников была запредельная, даже для своего времени, жестокость. В тех местностях, где им оказали сопротивление, они убивали поголовно всех местных без различия пола и возраста. В южных областях России было вырезано 9/10 населения. Теперь такая же участь ждала земли северные.

Боярин Евпатий Коловрат был некрупным военачальником в Рязанском княжестве. Известно о нём немногое. По некоторым данным, он был язычником — впрочем, в то время язычество было распространено весьма широко. Точно мы этого не знаем — но разве Вера имеет значение большее, чем любовь к своей Земле и готовность не на словах, но на деле явить настоящую любовь к ближним своим? «Если я знаю все языки мира, прославлен бесчисленными делами Веры и сотворил бесчисленно добрых дел, но любви не имею — что мне в том?» И ещё: «Нет большей любви, нежели та, когда кто положит живот свой за други своя…»