В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии - Юрий Евич

…Очень запомнилось, как однажды мы приехали на детскую площадку после обстрела. Пострадавших, по счастливой случайности, не было, но плотность огня была такова, что каждая тончайшая железочка, на которой висят качели, была пробита осколками в десятках мест…

Многие «военные профессионалы» нередко говорили мне: «Вы слишком эмоционально всё воспринимаете». Я от всей души желаю каждому из них перевязывать раненых детей своих друзей и любоваться на изрешеченные осколками карусели на детской площадке, на которой только что играли их собственные детки и внуки, пока они не поймут простую истину. Настоящий профессионализм военного, служивого человека — в любви к Родине, которой ты присягнул, в готовности защищать её до последнего вздоха и служить ей всю жизнь. Умение ловко спрятаться за диван в ожидании положенной «выслуги» и «служебной квартиры», при этом заглушив всякий голос своей совести, и с ледяным сердцем взирать на убийство твоего народа — это не «профессионализм». Это низость, трусость и предательство.

Очень запоминающимся оказался случай, когда мы никого спасти не смогли. Это был выходной праздничный день, грохотало везде, в том числе совсем близко, мне сообщили, что возле кинотеатра «Шахтёр» лежат то ли раненые, то ли убитые мирные жители. Мы выдвинулись туда. Что такое «Шахтёр» для горловчанина? Это самый центр города, это мороженое и кино по выходным с родителями в детстве, это беляши после школы и первые свидания в юношестве, это место, где в зрелые годы гуляешь и ведёшь в кино уже своих детей. Для меня площадь перед «Шахтёром» — это символ радостного, беззаботного детства. По вечерам мы шли с родителями из кинотеатра и обсуждали — как вели себя герои, в чём был смысл их действий, как иначе можно было поступить. Теперь, после разрыва снаряда, фасад кинотеатра был изувечен осколками, а на остановке лежали двое убитых наповал мирных местных жителей. Мужчина, с прямым осколочным в область сердца. Синие глаза приоткрыты, лицо безмятежно — умер моментально. И молодая девушка в кокетливой шубке и модных джинсах — что девушка, можно определить только по стройной фигуре. Голову размозжило большим осколком, смесь из густой крови и мозгов цветёт на снегу. От неё ещё поднимается пар, она не успела застыть на морозе. И тут, словно увиденного было мало, из соседнего дома подбежала мать убитой. Дочка только что вышла из дома — стояла на остановке, ждала автобуса, и мать всё увидела в окно своими глазами. Как «доблестные украинские военные» своим снарядом убили её дочь прямо в центре города. Дикий крик матери над телом убитой дочери стоит у меня в ушах до сих пор. Тем более что девушка была беременна. Хохломутанты убили одним снарядом не двоих, а троих горловчан — и мать сейчас оплакивала не только дочку, но и внука или внучку.

Я не мог спасти этих людей. И тогда я сделал всё, что мог — закрыл глаза убитому и на камеру продиктовал краткую речь. О том, что мы страшно отомстим, что скоро мы убьём сотни и тысячи укрофашистов, что за каждую каплю святой крови моих земляков они заплатят реками своей чёрной крови.

Это пророчество облетело Интернет, сотни тысяч людей просмотрели его. Хохлотвари умудрились вякнуть, что там кадры «постановочные». Трудно представить, как они в своём безумии представляют такую «постановку» — кровь ещё вытекает из раздробленного черепа и пар струится над ним. Впрочем, они для меня — давно не люди. Зомби, манкурты, продавшие право русского первородства за чечевичную похлёбку «прав сексуальных меньшинств» и теперь тщетно пытающиеся заглушить муки своей совести (блин, дёшево продались!) невыразимыми в лживости и подлости бреднями.

Некоторые из числа просмотревших мою речь обвиняли меня в «резкости оценок». Тут я скажу кратко: ни один из видевших эту мою речь воевавших людей такого мне не сказал. Напротив, одобрили каждое моё слово, в том числе матерное. Здесь всё достаточно просто: если бы те, кто меня осуждает, каким-то образом оказались над трупами СВОИХ свежеубиенных детей — я бы посмотрел, ЧТО бы они сказали! Так неужели каждому нужно дождаться, чтобы его близких убили или покалечили, чтобы понять: все русские — нам родня. Когда убивают наших — это война против нас. И настоящий правильный ответ — даже не самые резкие слова, а под фундамент снесённая столица агрессора. В данном случае — это даже не Киев (хотя он, я уверен, заплатит), а Вашингтон.

Тот раз моя клятва на крови земляков сбылась. Мы скоро пошли в наступление и хохломутантов, а также иностранных наёмников, Хвала Всевышнему, убивали и брали в плен тысячами. Но это будет чуть позже…

Но больше всех других случаев мне навсегда запомнился один. В темноте зимней ночи металось и гудело пламя над небольшим домиком. После прямого попадания были ранены все, кто там был — мама, бабушка и двое детишек. Старшая, шестилетняя девочка, плакала и уговаривала маленького братика не бояться. А крошечный двухлетний братик её, раненный в крошечное детское бедро осколком, лежал тихо, как мышка, и не подавал признаков жизни. Схватив его на руки, я его выносил под отсветами пламени, по скользкому льду, и видел совсем рядом крепко зажмуренные, крошечные глазки и трогательные маленькие пальчики.

Слёзы катились по моему лицу рекой. Это был единственный случай, когда «на работе», в поле, я плакал. Мой медицинский расчёт — это были очень крепкие ребята. Отборные люди нашего подразделения, некоторые — ещё с опытом с первой Чечни. Но они все рыдали — всю дорогу, пока мы везли малыша и его родню в больницу. И до сих пор, когда мне начинают нести какой-то бред о «Минских соглашениях», о том, что «украинцы насильственно мобилизованные, они не хотели» и так далее, — я вспоминаю этого ребёночка. Мне этого достаточно.

Впрочем, я вспоминаю его и тогда, когда мне начинают говорить про «хитрый план Путина» — про то, что «мы не можем вмешиваться — Украина независимое государство». «Не бойтесь врагов — они в худшем случае вас убьют. Не бойтесь друзей — они в худшем случае вас предадут. Бойтесь равнодушных — с их попустительства происходит в мире предательство и убийство». Это с вашего попустительства, твари вы проклятые, было убито множество моих земляков, это на ваших руках — кровь их! И вы, мерзкие бесхребетные твари, вчера повторявшие лживую и мерзкую фразу: «Чего это наши ребята должны гибнуть на Украине», сегодня будете смотреть, как «ваши ребята» гибнут в Сирии. Предательство никогда не остаётся безнаказанным, и вам ещё многократно отольётся вся ваша подлость, трусость и равнодушие, с которыми вы смотрели, как убивают русских людей на Донбассе!

Эта глава о любимом городе завершается. Она получилась очень грустной. Причин тому множество. Во-первых, очень многие мои земляки оказались инфантильными особями, недостойными называться мужчинами. Они бросили своих женщин и детей и удрали — что скажешь о таких? Во-вторых, даже среди тех, кто пошёл служить, было немало таких, кто собирался наживаться, а не служить и защищать. И в-третьих, наше высшее командование, а именно — командир бригады. Именно его усилиями порядочных и энергичных командиров всячески вытесняли, а на их место всячески проталкивали подлецов и трусов типа Мерко.

Как же так вышло?

И вообще — я тут не раз прокатываюсь по «генералам» самыми нелестными словами. Неужели так было всегда?

Первый командир бригады, создавший её с нуля, был настоящий генерал. Позывной «Директор». Строгий, крайне решительный, очень умный и волевой, проницательный мужик. Сумевший за неполный месяц почти на 100 % укомплектовать штаты бригады с полного нуля, осуществить неплохое сколачивание подразделений, за пару месяцев сделать бригаду относительно боеспособной, — это совершенно уникальный показатель. Прекрасный рукопашник и стрелок, стрелявший со всего, до орудий включительно. Всегда уравновешенный, мудрый, с ходу глубоко вникавший в сущность самых сложных вопросов. Настоящий Генерал с большой буквы — подразделению под его командованием оставалось позавидовать. Помню, как однажды на общем собрании он сказал нам, офицерам бригады: «Ко мне и моим офицерам пытаются найти «подходы». Я считаю это недопустимым. Мы служим России, и наши офицеры получают достаточное жалованье, чтобы ни в чём не нуждаться. Кроме того, ходят слухи, что меня скоро снимут. Это неправда, я останусь с вами и поведу вас в бой, к победе».

Увы, доблестный генерал ошибался. Кое-кому гораздо более влиятельному, чем он, не нужна была никакая победа в Новороссии. Нужна была возможность под видом «гуманитарной помощи» подрывать экономическую мощь России, расхищая и передавая эти грузы хохломутантам. Недаром содержимое каждого гуманитарного конвоя, как правило, быстро всплывает в Киеве. И нужно было создать условия, в которых самые порядочные, преданные России добровольцы — и местные, и приехавшие со всех уголков России, — будут гибнуть, массово и без всякой пользы. И вскоре наш генерал представил нам своего преемника. С дряблым личиком, безвольным подбородком и бегающими глазками. Нашего боевого генерала сняли за три дня до наступления. Что это как не вредительство — снимать человека, который создал всё, и в курсе всего — перед самым наступлением?