Отныне и вовек - Джеймс Джонс

Старк, хоть и очень пьяный, все же сумел мастерски свернуть в темноте самокрутку, чиркнул спичкой, закурил — огонек осветил стены, разрисованные, как отголосок их мыслей, голыми телами (мужскими и женскими) и исписанные соответствующими стишками, которые нацарапали здесь несколько поколений любителей изящных искусств из числа солдат, матросов, морских пехотинцев и уличных чистильщиков-канаков, — и постучал кулаком в дверь.

Окошко тотчас открылось, и толстенная темнокожая гаваянка подозрительно уставилась на них из-за двери.

— Давай впускай, — сказал Старк. — Замерзли мы. Ночка-то холодная. — И в заключение трагически икнул от полноты чувств.

— Ты пьяный. — Широкое лицо колыхнулось в окошке. — Уходи. Придет военная полиция, будут неприятности. Нам это не надо. У нас приличное заведение. Закрыто. Иди домой.

— Ты, Минерва, мне не груби. — Старк усмехнулся. — Смотри у меня, быстро в рядовые разжалую. Иди к миссис Кипфер, скажи, пришел ваш клиент номер один. И вообще чего это она сама не встречает? Ее место у дверей.

— Понятно, — по-прежнему подозрительно отозвалась Минерва, — подожди, — и сердито захлопнула окошко.

Пруит посмотрел на Старка.

— Вот тебе и пожалуйста, — горько сказал тот. — Решила, что мы пьяные.

— Это ж надо! — отозвался Пруит. — Чего придумала, старая перечница!

— Эти бабы как солдата увидят, сразу думают, пьяный. А почему? Знаешь, почему?

— Потому что он и есть пьяный.

— Факт. Натура у них такая, подозрительные очень. Я потому и не люблю все эти приличные заведения. Никакого доверия к человеку. Да я лучше в номера пойду за два цента, в «Сервис», или в «Пасифик», или в «Риц», или в «Уайт-отель». Она что, думает, кроме их борделя, в городе пойти некуда? Да вон хоть в «Электромассаж» к японкам, тут же рядом, через три дома.

— Давай туда. Я ни разу там не был.

Старк хихикнул.

— Не выйдет. Уже закрыто. Они в одиннадцать закрываются. — Внезапно до него дошло, и он с изумлением уставился на Пруита. — Что? Ни разу не был?

— Никогда в жизни.

— Такая белая вывеска, и красным написано. А внизу еще молния красная нарисована.

— Я тебе говорю, не был я там.

Старк сочувственно поцокал языком.

— А где же ты был?

— Я ведь деревня, — хмуро сказал Пруит. — Годный, необученный.

Старк снова поцокал языком.

— Японский электромассаж — это вещь! Его, думаю, только на Гавайях и делают. Как же это ты оплошал? Нет, Пруит, зря. Много потерял. Пробел в образовании. Кладут тебя на бок, — продолжал он, — потом приходит такая, знаешь, аппетитная японочка и давай тебя утюжить со всех сторон этим их электровибратором. Но лапать японочку нельзя. Они там все голенькие ходят и так голышом с тобой и занимаются. Но чтобы их потрогать, это даже не думай. Там с самого начала все правила объясняют. А если кто не понял, у них на этот случай есть вышибала. Здоровый такой лоб, все приемы дзюдо знает. Как к ним заходишь, они первым делом этого вышибалу показывают.

— Я бы не удержался, — сказал Пруит. — Я люблю, когда можно трогать.

— Я тоже. В этом как раз весь фокус, понимаешь? Хочется, а нельзя. Очень занятно получается. Она вся перед тобой, только руку протяни, а нельзя. Все равно, как у гражданских, когда они порядочных женщин кадрят. Это только япошки могли додуматься.

— И удовольствие небось тоже только япошки получают.

— Не скажи. Мне, например, очень даже нравится. До того заводит, что ты эту японочку прямо сожрать готов. Лично меня очень взбадривает. Я после такого массажа могу любой бордель из строя вывести. Даже когда трезвый. Потому что тут только начинаешь понимать, что такое женщина, пусть она даже шлюха. И вообще натура человеческая понятнее делается.

— Все равно. Мне бы не понравилось, — упрямо сказал Пруит.

— Это ты так, из упрямства. Почем ты знаешь? Мне же понравилось. Почему вдруг тебе не понравится?

— Потому что я люблю, когда можно трогать. И не только трогать.

— Черт! — неожиданно взорвался Старк. — Где эту подлюгу носит? Ушла, и нет ее. — Он повернулся к двери и снова заколотил кулаком. — Эй! Открывай!

Окошко немедленно распахнулось, словно за дверью все это время слушали их разговор, и белая женщина с красивым узким лицом приветливо улыбнулась им.

— А-а, Мейлон! Здравствуйте. — Женщина снова радужно улыбнулась. — Минерва не сказала, что это вы. У вас все хорошо?

— Вот-вот концы отдам, — буркнул Старк. — Открывайте.

— Фу, Мейлон. — Она укоризненно покачала головой. Голос ее звучал ровно, но строго. — Так со мной не разговаривают.

Она держалась с такой светской, почти девичьей недоступностью, что все желания Пруита вдруг куда-то пропали и вместо них осталась пустота — так под февральским солнцем снег внезапно соскальзывает пластом с крыши, обнажая скучные ряды вывесок обанкротившейся за зиму компании. И, как не раз случалось с ним в таких заведениях раньше, он уже готов был уйти домой. Интересно, что сейчас делает Вайолет Огури, подумал он, сейчас, в эту минуту?

— Мать твою за ногу! — разбушевался Старк. — Вы что, боитесь, мы разнесем ваш клоповник?

— Ну что вы! — Женщина улыбнулась. — На этот счет я совершенно спокойна. И прошу вас выбирать выражения, Мейлон.

— Миссис Кипфер, — поняв серьезность ситуации, Старк заговорил с неожиданной трезвой рассудительностью, — миссис Килфер, я вам просто удивляюсь. Я хоть раз приходил сюда крепко поддавшим? Нет, вы скажите честно, я разве такой?

— У меня и в мыслях этого не было, — вежливо соврала миссис Кипфер. — Вы всегда себя ведете как настоящий джентльмен.

— Спасибо, — поблагодарил Старк. — В таком случае, раз мы друг друга поняли, может, вы нас впустите?

— Здесь люди отдыхают, развлекаются, и пьяным тут не место, — упорствовала миссис Кипфер. — Каждое приличное заведение должно думать о своем будущем.

— Миссис Кипфер, мадам, — проникновенно сказал Старк. — Даю вам честное благородное слово. Из-за нас ваше будущее не пострадает.

Миссис Кипфер сдалась.

— Что ж, — улыбнулась она. — Раз вы дали слово, Мейлон, я уверена, вы его сдержите.

Послышался лязг металла, и дверь открылась. Перед Пруитом стояла надменного вида женщина с высокой прической и роскошной фигурой, изящно обтянутой золотистым вечерним платьем с приколотым к плечу букетиком пурпурных орхидей — ни дать ни взять, аристократка, на минутку сошедшая с рекламы столового серебра предложить гостям аперитив. Она улыбнулась Пруиту прощающей улыбкой заботливой матери, и он понял, почему все, кто ходит по борделям, с таким восхищением отзываются о миссис Кипфер. Потому что она держится как истинная леди и умеет всем все прощать.

За его спиной Минерва захлопнула массивную дверь и опустила тяжелый засов.

— Мейлон, я, кажется, не знакома с вашим приятелем, — заметила миссис Кипфер.

— Раньше вы меня иначе принимали, — с упреком сказал Старк. — Что это за порядки такие, чтобы на порог не пускать? Можно подумать, у вас тут подпольный притон, а не лучший бордель в Гонолулу.

— Не стоит грубить из-за пустячного недоразумения, — ледяным тоном сказала миссис Кипфер. — Вы же знаете, я это слово терпеть не могу. А если вы намерены так себя вести и дальше, я, право же, буду вынуждена попросить вас уйти.

Старк набычился и молчал.

— По-моему, вам следует передо мной извиниться, — оказала миссис Кипфер. — Как вы думаете?

— Наверно, следует, — недовольно согласился Старк. — Извините.

— Вы меня до сих пор не познакомили с вашим приятелем.

Старк вежливо представил их друг другу, согнувшись в шутовском поклоне. Он вел себя как вздорный мальчишка, а не как рассерженный взрослый мужчина.

— Очень рада, — оставив без внимания поклон Старка, миссис Кипфер улыбнулась Пруиту. — Знакомство с новыми людьми вашей роты для меня всегда удовольствие.

— Очень приятно познакомиться, — неловкой скороговоркой пробормотал Пруит, недоумевая, где же женщины. От изысканных манер миссис Кипфер ему было не по себе.

— Пожалуй, я буду звать вас Пру. Можно? — Миссис Кипфер улыбнулась и повела их из большой прихожей вправо, через узкий коридор в гостиную.

— Конечно. — Пруит наконец-то увидел женщин, пусть не таких, как он представлял себе на лестнице, но все-таки женщин. — Меня по имени никто и не называет.

В гостиной их было семь. Одна стояла с солдатом у музыкального автомата, две сидели и болтали с матросами. Четыре других были не заняты. Три из них были толстые, похожие одна на другую, мерно жующие резинку коровы в одинаковых коротких платьях — наверняка так и сидят всегда втроем, безразличные, тупые, и только в день солдатской получки, когда бордель осаждают толпы, их, все таких же безразличных, перебрасывают из резерва на передовую. Но четвертая, тоже не занятая, была не похожа на них: хрупкая брюнетка в длинном и явно более дорогом платье, она сидела очень прямо и спокойно, безмятежно положив руки на колени, и Пруит поймал себя на том, что наблюдает именно за ней.