Семейство Майя - Жозе Эса де Кейрош

— Надо же случиться такой беде! И я за нее в ответе! Я сегодня утром приехал к ним с визитом, — я часто у них бываю… А они, оказывается, уехали в Келуш.

Карлос резко повернулся к нему, не попадая рукой в рукав сюртука:

— А как же?..

— Да вот так. Они уехали в Келуш, а малышка осталась с гувернанткой… После завтрака у девочки начались боли. Гувернантка хотела пригласить врача-англичанина, она, кроме как по-английски, ни на каком языке не говорит. Из отеля послали за Смитом, но не нашли его… А малышке совсем плохо… Это просто судьба, что я застал тебя дома, черт побери!

И Дамазо продолжал, глядя из окна в сад:

— Нам с тобой тоже стоит поехать в Келуш как-нибудь на днях… Надо же развлечься… Ну, ты готов, да? У меня внизу наемная карета. Да не надевай перчаток — и без перчаток прекрасно!

— Пусть дедушка не ждет меня к завтраку, — крикнул Карлос Батисте, спускаясь с лестницы.

Почти все сиденье кареты было занято огромным букетом.

— Это я привез для нее, — сказал Дамазо, кладя букет на колени. — Она обожает цветы.

Когда карета тронулась, Карлос опустил стекло и задал наконец Дамазо вопрос, который давно вертелся у него на языке:

— Но ведь ты, кажется, намеревался надавать Кастро Гомесу пощечин?

И тогда Дамазо, ликуя, поведал Карлосу все, с самого начала. Произошло недоразумение. Кастро Гомес все ему объяснил и вел себя как истинный джентльмен. В противном случае Дамазо непременно надавал бы ему пощечин. Нет, нет, неуважения он никому не прощает! Никому! Но его визитные карточки, которые он им оставлял, были с адресом «Гранд-отеля» в Париже. И Кастро Гомес, полагая, что Дамазо в Париже, отослал свои визитные карточки туда, по указанному адресу! Забавно, не правда ли? Такая глупость! А то, что он не получил ответа на свои телеграммы, так это вина мадам, но вина простительная: бедняжка была вне себя от огорчения, когда выяснилось, что у мужа сломана рука… Они оба так извинялись перед Дамазо. И теперь он их близкий друг, они почти неразлучны…

— Роман, мой милый, настоящий роман… Но об этом позже!

Карета остановилась у дверей отеля «Центральный». Дамазо, соскочив с подножки, бросился к швейцару:

— Телеграмма отправлена, Антонио?

— Да, сеньор.

— Ты понимаешь, — говорил Дамазо Карлосу, взбегая по лестнице, — я сразу же послал им телеграмму в Келуш. Не могу же я взвалить на себя такую ответственность!

По коридору прошел слуга с салфеткой под мышкой.

— Как девочка? — окликнул его Дамазо.

Слуга пожал плечами, явно не уразумев, о чем его спрашивают.

Но Дамазо уже преодолел второй пролет, задыхаясь и крича:

— Сюда, Карлос! Номер двадцать шестой!

И он с треском распахнул дверь номера. Стоявшая у окна горничная обернулась.

— A! Bonjour[56], Мелани! — обратился к ней Дамазо, щеголяя своим чудовищным французским произношением. — Девочке лучше? L'enfant etait meilleur?[57] Я привез доктора, monsieur le docteur Майа.

Мелани, худощавая веснушчатая девушка, отвечала, что мадемуазель чувствует себя лучше и нужно предупредить о приходе врача гувернантку, мисс Сару, Она обмахнула метелкой мраморную консоль, сложила стопкой книги на столе и вышла, метнув на Карлоса кокетливо-пылкий взгляд.

В просторной гостиной, где они находились, мебель была обита синим репсом; в простенке между окон, на позолоченной консоли, возвышалось большое зеркало; на столе громоздились газеты, коробки с сигарами, приключенческие романы; рядом, на кресле, лежало свернутое вышиванье.

— Ох уж эта Мелани, о чем только она думает! — ворчал Дамазо, с усилием запирая окно на тугую задвижку. — Оставлять все окна нараспашку! Господи, что за народ!

— А сеньор Кастро Гомес, как видно, бонапартист, — заметил Карлос, увидев на столе номера «Pays».

— Да, и мы с ним отчаянно сражаемся по этому поводу! — отозвался Дамазо. — Впрочем, я всегда одерживаю верх… Он — добрый малый, но не слишком образован.

Мелани возвратилась и попросила месье доктора пройти в туалетную. Там, поднимая брошенное полотенце, она снова кинула на него дерзкий взгляд, сказала, что мисс Сара придет сию минуту, и на цыпочках удалилась. Из гостиной донесся громкий голос Дамазо: он все толковал Мелани о sa responsabilite, et qu'il etait tres afflige[58].

Карлос остался один, в интимной обстановке туалетной комнаты, еще не убранной с утра. Два чемодана, очевидно принадлежавшие мадам, огромные, роскошные, с замками и уголками из полированного металла, были отперты; из одного высовывался шлейф из плотного шелка винного цвета; на другом лежало и ослепляло белизной не предназначенное для посторонних глаз роскошное дамское белье, все в кружевах и прошивках, тонкое и благоухающее. На кресле возвышалась целая гора чулок, всех цветов, вышитых и кружевных, невесомых, словно дуновение ветерка; а на полу стояли в ряд кожаные дамские ботинки, все одного фасона: узкие, на маленьком каблучке, с длинными шнурками из шелковой тесьмы. В углу Карлос заметил обитую розовым атласом корзинку: в ней, вероятно, путешествовала собачка.

Однако затем взгляд Карлоса надолго приковался к софе, на которой покоился, раскинув рукава наподобие рук, открывших объятия, белый жакет генуэзского бархата; в нем Карлос увидел ее впервые, когда она выходила из экипажа у дверей отеля. Белая атласная подкладка жакета не таила под собой ни малейших толщинок — ее безупречный стан в них не нуждался; и вот, распростертый на софе, в почти живой позе, расстегнутый и словно готовый обнажить грудь, очертания которой хранил его бархат, с раскинутыми рукавами, что тянулись навстречу сладостными объятиями, ее жакет, казалось, источал человеческую теплоту и походил на утомленное любовью тело, отдыхающее в тишине спальни.

Карлос с трудом отвел от него глаза и подошел к окну, откуда был виден потемневший фасад отеля Шнайд. Когда он обернулся, перед ним стояла мисс Сара, раскрасневшаяся, весьма симпатичная особа в черном платье, похожая на упитанную голубку; к Карлосу, были обращены ее сентиментальный взор и лицо девственницы, обрамленное гладкими белокурыми локонами. Она пролепетала что-то по-французски: Карлос уловил только слово «доктор».

— Yes, I am the doctor[59], — сказал он.

Лицо англичанки прояснилось. О, как прекрасно, что с ним можно говорить по-английски! Девочке гораздо лучше. О! Доктор, несомненно, сможет развеять все опасения…

Она отодвинула портьеру, и Карлос очутился в комнате, где окна были задернуты плотными шторами и едва возможно было различить широкую постель и блеск хрустальных флаконов на туалете. Карлос удивился, почему здесь так темно.

Мисс Сара подумала, что девочка так скорее успокоится и уснет. И потому перенесла ее в спальню матери, здесь просторнее и больше воздуха.

Карлос распорядился открыть окна; когда в спальню ворвался свет и осветил постель с отдернутым пологом и лежащую на ней малышку, у Карлоса невольно вырвалось:

— Какое прелестное создание!

Он продолжал смотреть на девочку, как смотрит художник на прекрасную модель, и думал, что самая причудливая, самая богатая гамма светлых тонов при самом умелом освещении не смогла бы выразить восхитительную бледность ее смугловатой кожи, еще более подчеркнутую темными, густыми, блестящими прядями, выбивавшимися из-под сетки. Огромные синие, широко раскрытые глаза доверчиво и серьезно взирали на него.

Девочка полулежала, прислонившись к пышной подушке; она была спокойна, хотя вызванный болью испуг еще не прошел, и выглядела такой маленькой на просторном ложе; Она прижимала к себе большую нарядную куклу в локонах, с такими же, как у девочки, широко раскрытыми синими глазами.

Карлос взял ручку девочки и поцеловал, спрашивая, не заболела ли и ее кукла.

— Да, Крикри тоже было больно, — серьезно отвечала малышка, не сводя с Карлоса глаз. — А мне уже не больно…

И в самом деле, девочка была свежа, как цветок, язычок у нее был розовый, и к тому же у нее появился аппетит.

Карлос успокоил мисс Сару. О да, она сама видит, что мадемуазель здорова. Но ее тревога понятна: она осталась с девочкой одна и отвечает за нее… Если бы это была английская девочка, мисс Сара просто вывела бы ее на воздух… Но эти иностранки такие слабенькие, такие хрупкие… И пухлая нижняя губка англичанки выразила некое сострадательное презрение к представительницам всех прочих — и, увы, — худших рас.

— А что, разве у ее матери тоже слабое здоровье?

— О нет! У мадам здоровье отменное. Вот сеньор, он больше подвержен недомоганиям…

— А как нас зовут, моя дорогая? — спросил Карлос, присев у изголовья постели.

— Ее зовут Крикри, — отвечала малышка, снова знакомя его с куклой. — А себя я велю называть Розой, хотя папа говорит, что мое имя Розиклер.

— Розиклер? В самом деле? — Это имя из рыцарских легенд, связанное с турнирами и лесами, где живут добрые феи, заставило Карлоса улыбнуться.