Партизанская хроника - Станислав Ваупшасов

— Нет, а что?

— Наши подорвали состав с цистернами, был большой пожар. Состав загорелся сразу с обоих концов…

— Кто же это сделал?

— Хадыка говорил, что знает… А фашисты просто взбесились: начали подряд арестовывать людей… Хадыка просил передать, что завтра или послезавтра прибудет сюда с каким-то товарищем.

Я и радовался, и злился. Какая необходимость взрывать эшелон на самой станции, когда можно было заминировать с таким расчетом, чтобы эшелон взорвался в пути следования? Эти мысли не давали мне покоя. Я с нетерпением ждал приезда Хадыки или Мурашко.

На другой день прибыл Мурашко.

— Расскажите о взрыве! — прежде всего попросил я.

— Эшелон застрял и взорвался на месте. Сгорели четыре цистерны и товарный склад.

— Чья работа?

— Олега Фолитара. Помните, я рассказывал вам об этом пареньке? Я ему дал две маломагнитные мины, он долго рассматривал их, потом сказал: «Я им устрою штуку». Я предупредил Олега, чтобы он минировал тот эшелон, который скоро должен отойти от станции. И вот на второй день утром я увидел на станции пожар. Днем в условленном месте, в развалинах, встретился с Олегом. Тот рассказал, как он с маломагнитками в карманах долго ходил по станции, присматривался. На первом пути стоял состав с горючим, Олег крутился возле него. Он стал заговаривать с охраной, клянчить сигаретку, но вместо сигареты получил подзатыльник. Тогда он смешался с железнодорожниками. Никто не заподозрил его: больно он молод. Один из сцепщиков проверял вагонные оси, и Олег увязался с ним. Выбрав момент, Олег прилепил одну мину к цистерне, а потом в конце состава пристроил и другую. Это было вечером. Готовый к отправке эшелон по неизвестной причине задержался. К утру он взорвался…

— Олег не задержан? — не выдержав, перебил я.

— Нет.

— Из вашей группы никого не подозревают?

— Пока что тоже нет, — ответил Мурашко.

— Счастье, что все хорошо кончилось. Олегу запретите показываться на станции, — предупредил я Мурашко.

— Он не хвастун? — о чем-то думая, спросил комиссар.

— Нет, — ответил Мурашко. — А что?

— А то, что от радости может похвалиться, — погибнет сам и погубит всю группу.

— Нет, Олег скромный парень. Он сам волновался, что так получилось. А на станцию мы его действительно больше не пошлем. Остальные две мины я отдал Игнату Чирко. Он железнодорожник, знает, когда и куда идет эшелон; ему легче достичь большего эффекта, — сказал Мурашко.

Мы заговорили о Зое Василевской.

— По-прежнему работает на аэродроме. Виделся с ней, она рассказала, что присматривается к людям. К ним на аэродром недавно пригнали работать группу военнопленных, и Василевская старается установить с ними связь.

Я дал Мурашко адрес Велимовича, рассказал, как от него получить взрывчатку, и предупредил, чтобы без особой нужды к Велимовичу не ходили.

Приближалась 25-я годовщина Красной Армии. Партизаны на железных дорогах устраивали крушения вражеских эшелонов с живой силой и техникой; на шоссейных дорогах работали наши засады.

Лысенко записал приказ Верховного Главнокомандующего, партизаны размножили его, а разведчики разнесли по деревням.

Валентина и Каледа поехали в деревню Крушник Гресского района к связной нашего отряда молодой девушке Нине Корзун. Они вручили ей листовки для распространения в райцентре Греск.

24 февраля разведчики возвратились. Вместе с ними на санях сидели четверо юношей и девушек. Нина рассказала нам страшную историю.

…Вечером 22 февраля 1943 года, в канун 25-й годовщины Красной Армии, в небольшой крестьянской избе в деревне Крушник собралась молодежь. Некоторые играли в домино, другие пели под аккомпанемент гитары партизанские песни. Тихо обсуждали последние события на фронтах.

— Завтра день Красной Армии, фашисты в этот день будут брехать о своих победах на фронте и об уничтожении партизан, — заметил хозяин, пожилой крестьянин с угрюмым лицом; это был отец Нины Павел Корзун. — А под видом борьбы с партизанами начнут и детей и стариков убивать…

— Недавно я была в Греске, специально разузнавала: карателей как будто здесь не будет… Наоборот, из Греска и Шищиц много немцев выехало, полицейские одни не пойдут, — возразила Нина.

Ей не сиделось, она ждала разведчиков из отряда, чтобы передать им ценные сведения. Разведчики приехали поздно вечером и, поговорив с ней, рано утром уехали. Нине хотелось снова попасть в Греск, узнать, какое впечатление произвели на население и оккупантов расклеенные партизанские листовки. «Сегодняшний день пережду, а завтра пойду», — подумала Нина.

23 февраля к двенадцати часам дня послышалась отдаленная стрельба. Она становилась все ближе и ближе. Крестьяне насторожились. Через час из деревни Поликаровки пришло несколько человек. Они сообщили, что по дороге Осиповичи — Бобовня идут эсэсовцы.

Два молодых парня Вячеслав Дробыш и Александр Тригубович начали успокаивать и уговаривать крестьян:

— Никуда не удирайте, все будет хорошо. Немцы, если и придут, ничего не станут делать плохого, если народ останется на месте. А коли сбежите — они сожгут деревню.

— Не слушайте их, они подосланы гитлеровцами! — сказала Нина.

Все в нерешительности стояли на улице, переговариваясь и споря. Многие были за то, чтобы уходить в лес; два парня всеми силами старались их удержать.

— Нина, что будем делать? — спросил отец.

— Надо обязательно уходить в лес. Как бы меня ни уговаривали, я все равно пойду, — твердо сказала она.

— А как мне, больному старику… Только в тягость вам буду. Вы, детки, уходите. Вы молодые, вас могут в Германию забрать, а мы с матерью останемся дома, — проговорил отец.

Между тем выстрелы все приближались. В деревню входили эсэсовцы.

Двоюродный брат Нины Анатолий выскочил на улицу и крикнул, поспешно запрягая лошадь:

— Выходите! Уедем!

Но Павел Корзун и его жена отказались ехать.

— Нет, детки… Коли мы уедем — немцы обязательно хату спалят… А вы езжайте!..

Анатолий и сестры вскочили в сани, помчались в сторону леса. Отец Нины Павел Корзун стоял на улице и, опустив голову, смотрел вслед удалявшимся. Со слезами на глазах к нему подошла жена. Нина помахала им рукой, сани быстро скрылись из виду.

Каратели вошли и начали повальные обыски. Они согнали весь скот и приказали крестьянам собраться в крайней хате. Многие поняли, что им грозит, и прощались со своими близкими.

Несколько гитлеровцев и полицейских подошли с гранатами к дому. Лица крестьян побледнели. Вячеслав Дробыш поднял руку, каратели поняли, что это «свой». Последовала команда: «Отставить!» Дробыша вывели. Он что-то прошептал офицеру, указывая рукой на крестьян. По-видимому, речь шла о том, что не надо расстреливать всех, что это может оказаться опасным… Тогда эсэсовцы приказали крестьянам разойтись по домам и никуда не выходить.

Родственники Дробыша и других полицейских торопливо запрягали лошадей. Гитлеровцы ходили по избам и расстреливали крестьян. Никого не оставляли в живых: ни женщин, ни детей, ни стариков… После этой зверской расправы все дома были подожжены.

Те, кто до прихода карателей успели убежать в лес, ничего не знали о происшедшем в деревне. До них доносились выстрелы и рев скота. Но вот они почувствовали запах дыма и заметили оседавшую на снег копоть.

— Ребята, что это за черные хлопья? — удивилась Нина. — Неужели подожгли? Пойдем на опушку, посмотрим.

Нина и еще одна девушка вышли из леса и увидели, что деревня уже почти сгорела.

Кроме деревни Крушник, горело еще пять деревень. Девушки стояли в каком-то оцепенении. «Мстить!» — промелькнула мысль. Опомнившись, Нина схватилась за голову: «Папа, мама, почему вы остались дома? Почему не уехали с нами? А может, еще живы? Может быть, удалось спастись?..»

Девушки возвратились к остальным и сообщили страшную весть. Когда стемнело, все вернулись в деревню. Она догорала; треск и багровые отблески нарушали зловещую тишину ночи. В лицо ударил терпкий запах жженого мяса.

— Верно, скот сожгли, — угрюмо заметил кто-то из парней.

Подошла чудом спасшаяся корова и с мычанием стала лизать девушкам руки. Едва сдерживая рыдания, парни и девушки направились к своим дворам. На улицах трупов не было. Но вот один из юношей выскочил со двора и крикнул, что нашел обгоревшие трупы своих родителей. Все начали обыскивать пожарища. Анатолий нашел в своем доме двенадцать обгоревших тел.

У тех, которые в темноте не нашли трупов родственников, еще теплилась маленькая надежда: «А может, живы!»

Наступившее утро не принесло никому радости. Выкопали общую могилу и в нее положили двадцать семь обгоревших трупов.

Приехали разведчики нашего отряда. Нина подошла к ним. Платок на ее голове сбился, и в густых каштановых волосах поблескивали седые пряди, появившиеся за ночь. Партизаны взяли ее в отряд.