Плохо быть мной - Михаил Найман

Внезапно от толпы отделяется немолодая женщина, как коршун набрасывается на нее, готова вцепиться. Полный мужчина в дорогом костюме пытается ее удержать.

— Вон из моего дома! Вон! — кричит та на девушку. Неуместное распоряжение в уличной толчее.

— Так вот она, твоя жена, Том? — добродушно обращается девушка к мужчине. — Наконец-то я ее встретила! Почему ты всегда избегал нашего знакомства? Без этого мои визиты к тебе были неполноценны, дорогой!

Она делает театральный шаг к толстяку. На лице напускная нежность. Сцена приносит ей несказанное удовольствие, на нее свалился приятнейший сюрприз. Происходящее крутят перед ней, как кино. Легкость ее отношения к жизни вызывает у меня зависть.

— Вот, значит, кого ты водишь к нам в дом! — истошно вопит на мужа женщина.

— Теперь я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил, что твоя жена депрессивно смотрит на вещи и уже пять лет не может испытать нормального оргазма, Томми. — Девушка изображает, что поражена своим открытием. — Ты только посмотри на нее, — сокрушенно качает головой. — Определенно, человек не умеет радоваться жизни, — девушка даже сделала шаг вбок, чтобы было удобнее смотреть на нее.

— Это она курила крэк у нас на кухне? — трясет кулаками та в истерике над головой мужа. — Ты ей позволил! В моем доме, Том! Она даже не удосужилась за собой убрать. Я должна приходить к себе домой, чтобы видеть в своей пепельнице крошки!

— Почему ты так долго не хотел меня с ней познакомить? — хохочет девушка. — Она у тебя просто потрясающая! Как жаль, что этого не случилось раньше! — она протягивает ей руки.

Женщина в неистовстве тащит мужчину вниз по Бродвею.

— До встречи, Томми! — весело машет им вслед девушка. — Я все еще помню твои слова, что тебе больше нравится, как я удолбанная ковыряю в носу, чем заниматься сексом с женой. И что с сексом я управляюсь в двести раз лучше ее. Даже когда сплю или в отключке. Ты знаешь, я всегда готова помочь, так что жду нового свидания! И с вами было очень приятно познакомиться, милая женщина! Наконец-то наша встреча состоялась.

Девушка зевает и двигается по Бродвею дальше. Вот-вот она заснет. Накаченный гей в сетчатой майке с вырезом идет ей навстречу.

— Риккардо! — раскидывает она руки и преувеличенно радушно с ним обнимается.

Оба громко и напоказ выражают восторг.

— Держим себя в форме, моя сладость? — трогает она его бицепсы.

— Что еще делать в свободное время? — разглядывает тот влюбленно кубики на брюшном прессе.

— Мне бы тоже надо, — говорит она. — А то смотри, — она весело и с удовольствием хлопает себя по ягодицам. Она ими явно довольна почти так же, как тот своими мышцами.

К девушке подходит маленький кривой испанец в кепке.

— Работать, дорогая, работать, — напоминает ласково.

— Есть, Чико, — она отдает ему честь и волочится по Бродвею. Наверное, это и есть ее работа — бессмысленно шагать по нью-йоркским улицам, засыпая на ходу.

У магазина высохшая старуха в кричащем мини-платье предлагает себя проходящим мимо мужчинам. Просит у меня сигарету. Вижу ее испещренную рытвинами кожу, когда подношу зажигалку. Единственное, за что стоит платить ей, — это чтобы не подходила стрельнуть сигарету.

Спускаюсь в метро, бросаю последний взгляд на золотые в фонарном свете ноги блондинок, для которых эта ночь только начинается. Для меня она кончилась — мне уже не хочется быть там, где они. Город больше не ждет и не зовет меня. Если кто и ждет, то сумасшедшие друзья. Завтра-послезавтра я с Безумным Денни иду рисовать мелом на задах нью-йоркской тюрьмы. Думаю, для меня это значит куда больше, чем для самого Денни.

В поезде я увидел настоящую нью-йоркскую банду. Такую, о которых снимают фильмы. Вошли в метро в районе Четырнадцатой. Заполнили весь вагон, скомкали, подмяли его под себя. Восемнадцатилетние парни, белые, черные, испанцы, с рисунками автоматов АК-47 на майках. Организованные. Стояли на сиденьях, загородили выход. Смотрели такими взглядами, что невольно начнешь думать о смерти. Посередине стоял сорокалетний испанец, следя за ситуацией. Никогда в жизни не видел такого злого лица.

Момент был напряженный, но я знал, что нужно делать: раствориться в воздухе. В руках у меня было мороженое, я перестал его есть. Я застыл и на время попробовал перестать дышать. Если бы подул ветер, я бы покатился по полу, как сухой листик.

Я понял, что мой план не удался, когда парень с татуировкой на грязном лице рявкнул:

— Давай сюда мороженое!

Рядом с ним сел другой. Первый лизнул и бросил на пол.

— Откуда едешь?

— С работы. — Не знаю, зачем соврал, никакой выгоды в этом не было.

— Кем работаешь?

— Кладу асфальт на Тридцать второй. — Я не понимал, зачем вру. Почему асфальт, а не сумасшедший дом.

— Покажи руки.

Я открыл ладони. Один их осмотрел.

— Врешь. Не натруженные.

— Достаточно натруженные, — сказал другой, — чтобы сунуть их в карман и дать нам кошелек.

— У меня нет кошелька, — сказал я и направился к выходу.

Я прекрасно знал, что за мной идут, но не обернулся до тех пор, пока не почувствовал руку на плече. Я не ударил, а толкнул. Его нога за что-то зацепилась, он повалился и увлек за собой того, кто шел за ним. Не откройся двери в этот момент, мне бы был конец.

Я бежал на одном дыхании и слышал за собой топот ног. Спринтерская гонка на километровой дистанции. По Лексингтон авеню. Меня преследовал топот их ботинок. Потом я понял, что это ботинки людей, идущих по тротуару. Но это меня не успокоило, мне нужно было запутать следы. Зачем, не знаю, никто меня не преследовал, но я знал, что нужно. Страх был внутри и не собирался уходить.

Я проходил мимо остановки, подкатил автобус, и, не посмотрев, какой номер, я заскочил в дверь. Сидел и тяжело дышал. Очень громко, женщина рядом сказала: «Сумасшедший» — и прижала к себе сумочку. Я отвернулся и встретился взглядом со старушкой в параллельном ряду. Ее глаза горели.

— Я этого не ожидала, — обратилась она ко мне.

— Чего не ожидали? — в тот момент я не очень хорошо соображал, что происходит.

— Что она алкоголичка. Я давно заметила, что с ней что-то не то. Целый месяц она была какая-то странная.

— Кто?

— Эсмеральда.

Я встал и направился к выходу. Я думал, что болен. Только когда вышел, сообразил, что она говорит о сериале, который смотрят все старухи последние два года. Я стоял на пустом перекрестке. Огляделся — мне все еще мерещилось, что за мной гонятся. И тогда впервые в этом городе я остановил такси.

Таксист, красивый малый, мягко вел машину. Я стал приходить в себя. Он был постарше меня, но выглядел молодо, приятный парень со спокойным чистым лицом. На нем было выражение такой уверенности, что то, что случилось со мной в метро, отодвинулось в давнее время.

Я откинулся на сиденье, и мы поздоровались через зеркало. Он смотрел на меня. Взгляд был непростой. Нет такого нью-йоркца, который был бы прост, будь то водитель, рабочий или уборщик. Даже когда те таксисты, которые не говорят по-английски — азиаты, африканцы, арабы, — повернутся к тебе и на ломаном скажут: «К Порт Аторити лучше поехать по Восьмой», это будет значить «я далеко не так прост».

— У тебя вид, будто ты только что с родео, где тебя забыли привязать к быку, — подмигнул мне водитель.

Я рассказал, что со мной произошло.

— Это «Золотые пули — сыновья разрушения», — со знанием дела изрек он. — Нью-йоркская группировка. — И переменил тему: — Иностранец? Как Нью-Йорк?

Я уловил, что для него «Как Нью-Йорк» совсем не то, что для меня.

— Никак не начну жить в нем, как хочется. Здесь своя жизнь, и никто не спрашивает, хочешь ли ты жить по-другому. Немножко как тусовка байкеров, а ты пришел туда на концерт «Ву Танг Клан». Или пристаешь к ним, что твой любимый писатель Достоевский.

— Иди в такси, — дружелюбно посоветовал он. — Полностью оплачивает твои счета. У меня красавица жена, трое детей. Кругом шестнадцать. — Он замялся. — Только есть одна вещь. — Он повернулся к отверстию в плексигласе и проговорил полушепотом: — Я никогда не изменял жене. — Он выжидательно посмотрел на меня.

— Ну да, — согласился я.

— Тебе не кажется это странным? Жениться на ней в восемнадцать и ни разу не изменить? Все мои друзья пустились во все тяжкие. Они меня ругают. Говорят, жизнь проплывает мимо. А мне, понимаешь, совсем не хочется ей изменять.

— Твои друзья сами не рады, что этим занимаются, — перебил я его. — Их жизнь к этому обязывает. Как светских персон, которые должны посещать вечеринки.

— Что делать, если я ее люблю, — оправдывался он. — Но мне все время говорят…

Он остановил машину. Я расплатился и пошел домой. На душе было хорошо после этого разговора. Я почти забыл про метро.