Плохо быть мной - Михаил Найман

Я замечаю, что у него искалечена носоглотка.

— Они все еще думают, что я учусь на юриста, — указывает он на корпуса Нью-Йоркского университета. — Но разве я стану получать профессию, в которой главное — подписывать договор с дьяволом? Да лучше я сяду на скамью подсудимых! Я уже сидел на ней однажды, и мне это вполне понравилось. Так хотя бы можно сохранить душу целой. Даже в моей квартире и то висит портрет Мао Цзедуна, точно такой же, какой висел в камере Тайсона, когда тот отбывал срок. Я здесь живу, — вздергивает он голову в сторону дорогущих домов на улице, идущей вдоль парка.

— Да ну?

— Ага, — подтверждает чуть затравленно. — Вышел подышать воздухом на пять минут. Дома меня ждет вот такая линия. Должен же я иногда брать передышку, — говорит с претензией к кому-то. — Теперь нюхаю в долг, — добавляет нервно и вдруг начинает судорожно оглядываться, быстро и тяжело дышит, по лицу пробегает гримаса паники, с ним вот-вот случится приступ. Но успокаивается. — На секунду показалось, что Дуглас здесь. — Это он объясняет испанцу, с которым я только что болтал про собак.

— Если бы Дуглас был здесь, тебя бы здесь не было, — шутит испанец.

— Как у тебя отношения с родителями? — спрашиваю.

— Последнее время мы стали гораздо ближе, — горячо и с готовностью отзывается молодой человек. — Особенно после того, как приговор мне вынесли не настоящий, а условный. Думаю даже поехать в Калифорнию, познакомить их с моей девушкой. Надо только дождаться, когда она выйдет из лечебницы. Знаешь, каково заниматься сексом на героине? — он доверительно наклоняется он ко мне. — Все становится таким ме-е-е-е-едленным, что ты даже забываешь, что им занимаешься. — По тому, как он тянет «ме-е-е-е-едленный», я начинаю прекрасно понимать, как это — заниматься сексом на героине.

Компания здоровяков-испанцев, лениво сидящих на перилах, оглашает наш угол парка звериным воем.

— Уии! Киска! Ты же не откажешь человеку одной с тобой крови! — орут в голос.

Их восторг вызван проходящей мимо них девушкой-латиной. На ее лице неподдельный испуг. Ей надо пересечь опасную территорию под обстрелом шайки лихих ковбоев. От испуга она выглядит очень красивой.

— Ах, мать твою, испанский подонок! — непомерных габаритов женщина лет сорока нависает над самым активным искателем любовных утех. — Приставать к моей девушке! Ты как осмелился?

Компания ловеласов явно оробела. Мужеподобная фигура женщины-великанши, отстаивающей честь своей восемнадцатилетней возлюбленной, несет в себе нешуточную угрозу. Никто не заметил, что она шла в нескольких шагах позади красотки, никто не подозревал, что эти двое вместе.

— Ты извинишься перед моей птичкой, мерзавец! Повторяй за мной: прости меня…

— Прости меня…

— О, неподражаемая…

— Не-под-раж-мая…

— Царица полей, мать земли, — говори быстрее, тварь!

— Я не запомнил, простите меня!

— Тогда думай, прежде чем раззявить свой поганый рот!

Она пошла, качая гигантским задом. В восемнадцатилетней была прелесть, но и в этой что-то было.

Несмотря на солнце, день еще далек от летнего. Загорелый парень одет не по погоде. Рваная рубаха на голое тело, шлепанцы и не то шорты, не то плавки с разрезом. Останавливает внимание бордовый синяк на прикрытом глазе. Слегка поеживаясь, он сидит на корточках напротив молодой пары и живо говорит:

— Вчера пошел в бар и познакомился с тремя девицами! Две — сестры. Я их спросил: как я могу вам всем нравиться с таким синяком на полрожи? — Он сильно бьет себя кулаком по лбу. — Какой я все-таки шалун! — восхищается он собой. — Я тако-о-ой шалун! — воет в восторге. — Просто безобразник! Ай, ай, Мэлвин, как не стыдно? — обращается он к себе. — На что ты смотришь? — резко спрашивает, перехватив мой взгляд.

Я отвернулся смущенный, больше сбитый с толку не вопросом, а тем, что он ко мне обратился. Парень повернулся к паре.

— Вы меня извините, но я учуял запах своей невесты. Вы не чувствуете такого характерного запаха?

— Какого?

— Такого, какой бывает только у моей невесты?

Они не чувствуют. Переглядываются и смеются.

— Она где-то здесь, — уверенно говорит парень, — я точно знаю. Я чую ее запах за милю. Надо пойти поискать. Вы меня извините, мне придется вас на секунду покинуть, поискать свою невесту.

Он исчезает в толпе, а я перевожу взгляд на девушку невдалеке. Тип Полины, только намного младше. Ореол темной фатальности. Рядом с ней негр лет шестидесяти, лысый череп, черные очки, бородка и длинный кожаный плащ. Черная рука выглядит на ее белом обнаженном животике кляксой. Девушка что-то ему доказывает. Он слушает, но ей этого мало. Она пылко бросает ему в лицо несколько слов и, надо полагать, в подтверждение их высоко задирает свитер. На секунду на обозрение всей Вашингтон Сквер предстает пара идеальных грудей. Они могут принадлежать только такой молодой и свежей, как обладательница этих. Негр лихорадочно одергивает на девушке свитер и бешено на нее шикает. Красотка закидывает голову назад и шикарно смеется.

Откидываюсь на спинку скамейки. Мимо проплывает небожительница. Потрясающей красоты длиннющие ноги и, по-моему, нет юбки. Нет, все-таки есть — жалкая имитация. Ощущаю прилив необъяснимой смелости. Наверно, красота ослепила. Делаю жест, чтобы села. Получается, правда, похоже на подайте-гривенник. Несмотря на это, садится. Я тут же начинаю жалеть, что попросил.

— Зря ты подсела.

— Почему это?

— Потому что я тебя разочарую.

— Уверен? — Ей весело.

— Уверен. Ты такая классная.

— Я просто села. Сначала шла. Потом увидела, что ты приглашаешь сесть. Села. Больше ничего.

Я обрадовался. «Просто» — мое любимое слово, его значение я понимаю, как никто на свете. Чувствую себя окрыленным.

— Слушай, тут на углу растаманы играют в шахматы. Я вообще-то не умею, но давно хотел с ними пообщаться.

Она засмеялась.

— Значит, я буду играть. А ты общаться.

— Просто пошли туда! — делаю ударение на «просто».

Мы пошли. Все на нее смотрели. При таких ногах она была еще на высоченных каблуках. Где асфальт, там они цок, цок, цок. А я то справа, то слева — как песик.

Ее окликнул парень в ковбойской шляпе. Она остановилась и стала с ним разговаривать. Я стоял и ждал. Потом она пошла, недослушав его. Он еще что-то твердил ей вслед.

— Ты его знаешь? — спросил я.

— Нет.

— А почему остановилась и заговорила?

— По той же причине, что села рядом с тобой.

— Но все-таки осталась со мной?

— Слушай, ты мне уже начинаешь надоедать. Я просто гуляю.

Мы дошагали до шахматистов. Она прошла мимо. Я окликнул, она не обернулась. Я тоже продолжал идти, но уже самостоятельно. На Тридцать четвертой зашел к Крейгу в музыкальный магазин. Крейг работает там ди-джеем. Английский опыт, к сожалению, ему использовать не позволяют. Он может лишь крутить те синглы, которые находятся в продаже. От Бритни Спирс до «Нирваны». Иногда даже непосредственно в таком порядке, один сразу после другого. Делает он это в стеклянной рубке на возвышении, клубного ди-джея напоминает отдаленно — пластинки не твоего выбора, миксовать не можешь. Должен вдохновлять посетителей купить то, что сейчас звучит.

Крейг кивает мне. Он сдержан, когда выходит из кабинки.

— Сейчас работаю, нет времени на разговоры.

— Рад, что ты нашел работу, только это сказать и заглянул.

— Долго я в этом кошмаре не протяну.

Мы жмем руки, я направляюсь к выходу.

— Уважаемые посетители, — слышу вдогонку его аристократический британский акцент, который совсем не вяжется с атмосферой магазина. — Представляем вашему вниманию свежий релиз…

— На каких наркотиках этот парень? — спрашивает толстый мужчина не менее толстую жену, роясь среди дисков в отделе кантри.

Перед тем как выйти на улицу, иду к наушникам, чтобы бесплатно напитаться негритянским речитативом и уж тогда окунуться в нью-йоркский вечер. Может, так у меня жить в этом городе получится лучше. Выхожу и двигаю на Сорок вторую.

— Хей! — приветствует меня в районе сороковых девушка в змеином трико. Навстречу нам льется плотный поток идущих с бродвейского шоу. — Нормально, да? — оборачивается на кого-то, кто только что наступил ей на ногу. — Что, теперь в цену билета входит право отдавливать людям ноги?

Какое-то время она еще смотрит вслед провинившемуся, вызывающе потрясывая ногой. Человека давно нет, она продолжает свое. Видимо, это ритуал: женщина выполняет его всякий раз, когда ее в этом городе заденут, отдавят ногу. Потом медленно разворачивается и отправляется дальше в путь. Этот путь принадлежит ей одной, к городу он касательства не имеет. Она хозяйка города.