«Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века - Владлен Измозик

Кроме реестра в Варшаве велся также «алфавит адресатов и авторов», причем напротив каждой фамилии или клички делалась ссылка на номер реестра, под которым зарегистрирована копия или выписка. Имелся и реестр директив, получаемых из Петербурга. Каждому адресу давался отдельный номер, а в случае поступления по такому адресу корреспонденции в специальной графе отмечался номер, под которым эта копия занесена в реестр. К реестру был приложен «алфавит» (перечень фамилий лиц, подлежащих наблюдению).

А.Ф. Шлиттер, помимо исполнения директив, также проявлял, по мнению начальства, полезную инициативу. «Наблюдая за перепиской того или иного лица и в силу профессионального навыка», он выявлял его связи и вводил «их в число подцензурных». Кроме этого, «следя за политической жизнью края, он сам бесконтрольно намечает тех или иных лиц, переписку коих и подчиняет цензуре». Весь материал, добытый в Варшаве, также пересылался в Петербург. В целом с 1 января по 10 февраля 1910 года в Варшаве было сделано 183 выписки. Из них 137 были переданы К.К. Утгофу. Не предоставлялись ему «те копии, которые имеют значение в общегосударственном смысле, а не в узко-розыскном». Наконец, одно время цензура в Варшаве работала и по заданиям ревизии сенатора Н.П. Гарина (директора ДП с 29 июня по 9 ноября 1905 года).

В результате такой налаженной перлюстрационной работы, по мнению ревизора, был достигнут ряд серьезных успехов. В качестве примеров он отметил захват австрийского шифра, раскрытие дела немецкого агента Розова-Германа в 1907 году, арест типографии «революционной фракции Польской социалистической партии» и т. п.

Поэтому Виссарионов предлагал «ввиду исключительных заслуг г. Шлиттера» выдать ему 500 руб., начальнику отдела по перевозке почт Федотову «назначить к празднику Св. Пасхи» 200 руб. и начальнику Варшавской почтово-телеграфной конторы Н.В. Васильеву увеличить регулярные наградные с 300 до 400 руб. Также он признал обоснованными претензии цензоров в Москве и Варшаве, связанные с несправедливым распределением наград и денежных поощрений, когда «львиную долю оставляет себе петербургская цензура»648.

Ознакомившись с постановкой перлюстрации в Саратове, вице-директор ДП указал, что, хотя «Саратов является одним из видных пунктов революционного движения, здесь цензура никогда не имела организованного характера». Один из бывших филеров здесь зачислен почтальоном, он и двое его сослуживцев разбирают корреспонденцию – «то, что заслуживает интереса», доставляют в ГЖУ и в Охранное отделение. Также если наружное наблюдение отмечает опускание письма в почтовый ящик, то при посредстве начальника Почтово-телеграфной конторы данное письмо передается начальнику ГЖУ. За эту помощь трем почтальонам выдается 50 руб. в месяц, и «приблизительно в такую же сумму обходится поддержание добрых отношений с начальником почтово-телеграфной конторы»649.

Эти сведения можно дополнить воспоминаниями тогдашнего начальника Саратовского охранного отделения А.П. Мартынова. По его словам, обычно письмо содержало в себе самые безобидные фразы. Но от секретного сотрудника он знал, что в письме есть скрытый, написанный лимонной кислотой текст, что он – между чернильными строчками, а потому эти последние несколько шире расставлены. Знал он и что шифр, которым написан частями скрытый текст письма, составлен по известной, легально изданной брошюре. Один экземпляр этой брошюры находится в руках автора письма, т. е. в Саратове, а другой лежит в квартире одного из членов ЦК партии социалистов-революционеров, проживающего на положении эмигранта в Париже.

Остается лишь подогреть все письмо над стеклом обыкновенной керосиновой лампы, и тогда зашифрованный текст, написанный лимонным соком, проявляется весьма просто. Расшифровка – при наличии книги-ключа – дело совсем простое. Первые две цифры означают страницу. Дальше следуют группы по четыре цифры: первые две означают строку, а последующие две – место буквы в данной строке. Значительно труднее точно воспроизвести разрушенное подогреванием и проявлением оригинальное письмо. Надо подобрать точно такую же бумагу, переписать, старательно подделывая почерк, оба текста, явный и секретный, и, что весьма важно, привести конверт в такой вид, чтобы он не возбуждал ни малейших подозрений. Короче говоря, то письмо, которое в Париже получит член центрального комитета [партии социалистов-революционеров], написано не саратовским революционером, но начальником Саратовского охранного отделения. А подлинник остается в архивах650.

В целом же С.Е. Виссарионов пришел к следующим выводам: (1) «результаты, получаемые от цензуры, представляются довольно слабыми, в сравнении с теми затратами, которые делаются на нее»; (2) причины этого «заключаются в полной бесконтрольности петербургской цензуры и неудачном подборе лиц на местах».

Поэтому он внес ряд предложений по реформированию «черных кабинетов». Первое – поставить руководство делом перлюстрации в империи под прямой контроль директора ДП МВД или товарища министра. Второе – открыть новые перлюстрационные пункты «в местах наиболее сильного революционного проявления»: в Вильно, Ростове-на-Дону, Саратове, Екатеринославе. Третье – «освежить личный состав»: уволить в отставку «с надлежащей пенсией» В.М. Яблочкова (род. в 1846 году) и К.Ф. Зиверта (старший цензор киевской почтовой цензуры, род. в 1843 году) по причине их возраста. Четвертое – «прикомандировать к Варшавской и Петербургской цензуре молодых благонадежных чиновников, которых надлежит учить цензурной технике, с тем, чтобы они образовали кадр, из коего затем и пополнять отдельные пункты». Пятое – «оборудовать все пункты последними усовершенствованиями цензурной техники (…в Одессе и Киеве нет даже фотографических аппаратов)». Шестое – «обязать чинов цензуры ознакомиться с программами революционных партий, напр. [имер] в объеме изданных Департаментом полиции обзоров». Седьмое – «завести делопроизводство наподобие Варшавской цензуры». Восьмое – «командировать периодически с инструкторскими целями сведущих лиц в отдельные пункты для улучшения дела». Девятое – «распределение наград производить по представлению местных старших цензоров»651.

Но далее события развивались по другому сценарию. На тексте доклада Виссарионова есть следующие пометки: слова «Это лишнее» – напротив пожелания сохранять копии перлюстрированных писем и «вещь недопустимая» – напротив упоминания о работе цензоров для ревизии сенатора Н.П. Гарина652. Таким образом, к основным положениям доклада читавший (видимо, П.Г. Курлов) своего отношения не высказал. Реакция руководства вообще оказалась крайне неспешной и не очень понятной. В этом плане показательна история с проектом открытия вновь перлюстрационного пункта в Вильно, закрытого в 1895 году. 13 февраля 1910 года был подготовлен документ об отпуске А.Д. Фомину 6 тыс. руб. на его создание. 19 февраля П.А. Столыпин наложил резолюцию «Согласен». 3 марта Фомин сообщил начальнику ОО ДП А.М. Еремину, что деятельность цензуры иностранных газет и журналов начнется в Вильно 15 марта. Но неожиданно на докладе Еремина 5 марта П.Г. Курлов «приказал приостановить это дело впредь до особого распоряжения» министра. И тот же Курлов 15 апреля докладывает Столыпину о записке Виссарионова и его предложениях, указывая «на крайнюю необходимость возможного развития этого дела ввиду заметного ослабления центральной агентуры после дела Азефа».

К данному вопросу вернулись в конце 1910 года. Еще в конце 1909‐го А.М. Еремин запросил ряд начальников ГЖУ об их отношениях с руководителями почтово-телеграфных контор на предмет ведения перлюстрации, о чем подробно будет рассказано ниже. В конце ноября ответы начальников ГЖУ на запрос Еремина были доложены Курлову. Последний приказал составить смету расходов на открытие новых перлюстрационных пунктов. М.Г. Мардарьев предложил направить в Иркутск цензора В.Е. Лоренсона из Харькова, а в Ростов-на-Дону и Саратов – соответственно Прошкина и В.С. Верескуна (доверенных лиц из Варшавы с многолетним опытом работы), указав их примерное жалованье. Михаил Георгиевич предлагал сделать их чиновниками особых поручений при губернаторах и как таковых представить к соответствующим чинам и награждению орденами. Относительно сметы указывалась необходимость иметь средства на съем конспиративной квартиры, наем помощника, на жалованье почтовым сотрудникам, на канцелярские материалы, покупку фотоаппарата и пишущей машинки, выдачу прогонных и подъемных. В декабре 1910 года была составлена новая смета и на открытие перлюстрационного пункта в Вильно. В январе 1911‐го она была представлена П.Г. Курлову, который ее утвердил. А.Д. Фомин доложил о готовности начать работу с 1 февраля того же, 1911 года. Но вновь последовала отмена принятого решения, и 28 февраля Фомин возвратил Еремину уже полученные 2125 руб.653 В июле 1913 года в бумагах ОО ДП формальной причиной неоткрытия пункта в Вильно было названо то, что якобы Фомин ошибочно докладывал Столыпину о необходимости особого высочайшего повеления на такой шаг. Здесь же отмечалось, что ошибку необходимо исправить654. Но это не было ошибкой! Как показано выше, все перлюстрационные пункты (кроме Тифлисского в 1909 году) открывались и закрывались по повелению императора.