«Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века - Владлен Измозик

Естественно, особое беспокойство испытывали в провинциальных «черных кабинетах». К.П. Свяцкий из Харькова писал А.Д. Фомину 23 марта 1907 года: «С прекращением личной соприкосновенности по просмотру корреспонденции желательно было бы уйти из помещения, смежного с простым отделом». По договоренности с начальником почтово-телеграфного округа С.С. Ивановым он предлагал поставить перед руководителем Главного управления почт и телеграфов М.П. Севастьяновым вопрос о том, чтобы при предполагаемом расширении простого отдела включить в него помещение цензуры. Квартиру же начальника телеграфной конторы из пяти комнат поделить между цензурой (две комнаты) и квартирой чиновника Мацевитова, занимавшегося отбором корреспонденции для просмотра. В свою очередь начальнику телеграфной конторы выплачивать квартирные деньги на съем жилья. «Занятие секретной частью этого помещения очень желательно: вход с улицы совершенно отдельный, а для чиновника Мацевитова будет всегда предлог ходить домой, чтобы доставлять нам корреспонденцию»615. В июле 1913 года М.Г. Мардарьев обратился в ДП с просьбой выделить 2 тыс. руб. в год для переустройства секретного отделения в Харькове, находящегося при местном почтамте. Ибо «в виду последних статей в русских газетах, а также и происходящих дебатов в Государственной думе, существование в Харькове отделения в том виде, как оно существует с прежних времен – немыслимо». Предлагалось обустроить проведение перлюстрации на съемной квартире616.

Старший цензор одесской цензуры иностранных газет и журналов Ф.Б. Гольмблат в большом частном письме Мардарьеву 10 марта 1909 года просил принципиального согласия на устройство небольшого элеватора для механической передачи отобранной к просмотру корреспонденции из экспедиции в секретную часть. В качестве целей такой рационализации он указывал:

…1) освободить чиновника [И.] Юрченко от многократных посещений цензуры, которые, в конце концов, могут навлечь внимание прочих чинов и вызвать подозрение; 2) чтобы дать возможность Юрченко выигранное время утилизировать для более полезной работы – просмотра им же к-ии [корреспонденции] для нашей цензуры. Юрч. [енко] наиболее способный из всех четырех чиновников и отвлекать его многократным посещением цензуры от сущностной работы не следовало бы. <…> Пользоваться таким внутренним закрытым тайным элеватором можно будет во всякое время; его можно будет устроить в трубе вентиляционной, начинающейся в той комнате, где сидят за нашей работой четыре почтовых чиновника и проходящей через мой кабинет на чердак; придется поставить особые шкафы, прикрывающие как в экспедиции, так и в цензуре отверстие для элеватора. Технические подробности со всякими усовершенствованиями разрабатывают Юрченко и [И.А.] Почобут [15 октября 1909 года переведен в Варшаву, умер 11 декабря того же года].

Сооружение элеватора Гольмблат обещал провести «домашним способом»617.

Чиновники «черных кабинетов» весьма болезненно реагировали на неуклюжие действия местных властей, ненароком раскрывающих свои тесные взаимоотношения с перлюстраторами. Например, в 1907 году градоначальником Одессы стал бывший начальник Киевского ГЖУ В.Д. Новицкий, и министр внутренних дел П.А. Столыпин разрешил старшему цензору Одесской почтовой конторы Гольмблату «войти с ним [Новицким] в служебные сношения по секретной части». Но в том же году Новицкий умер. Его преемником в начале декабря 1907 года был назначен генерал-майор И.Н. Толмачев. Одним из первых распоряжений Толмачева на новом посту стало утверждение расписания приемных часов градоначальника, в котором во вторник открыто предусматривался прием цензора при Одесской почтовой конторе. Гольмблат немедленно доложил об этом А.Д. Фомину. Последний обратился к Столыпину. Резолюция министра от 24 декабря 1907 года гласила: «Директору ДП [М.И. Трусевичу]. Видимо, Толмачев не отдает себе отчета в секретном характере перлюстрации. Об этом деле писать неудобно. Он будет в Петербурге <…> переговорите с ним лично по этому делу». Распоряжение было исполнено 28 декабря618.

Примерно тогда же, 31 октября 1907 года, Фомин доложил директору ДП Трусевичу, что, согласно желанию последнего, установлено наблюдение за корреспонденцией, адресованной в Петербург на предъявителя кредитных билетов рублевого достоинства № 18903 и трехрублевого – № 77797. Но при этом приложил официальную бумагу с той же просьбой из охранного отделения от 29 октября, указывая, что «столь открытое сношение Охранного отделения с Цензурою иностранных газет и журналов может безусловно и серьезно повредить секретному делу»619.

На основе материалов перлюстрации для императора в ДП ежегодно составляли обзоры государственной жизни России. Программа таких отчетов иногда давалась министром внутренних дел. Один экземпляр отчета направляли государю, другой сохраняли в ДП МВД. Общим правилом было снабжение перлюстрационными сведениями председателя Совета министров. По словам С.П. Белецкого, в 1909–1915 годах сведения давали также министру юстиции И.Г. Щегловитову и военному министру В.А. Сухомлинову, но без предоставления выписок620.

Перлюстрационные пункты в начале ХХ века трудились на несколько ведомств одновременно. Первое место в этом ряду занимал Департамент полиции МВД. Но также получателями информации были министерства иностранных дел, военное и морское, их больше всего интересовала дипломатическая корреспонденция. Например, часть выписок из дипломатической почты шла начальнику отдела иностранной статистики (разведки) Морского Генерального штаба с 1909 года М.И. Дунину-Барковскому. Из Военного министерства для вскрытия дипломатических баулов и пакетов были присланы копии ключей. С важных документов делались фотографические снимки. Один из старейших (с 1887 года) сотрудников петербургского «черного кабинета» Л.Х. Гамберг показал на допросе 18 декабря 1929 года, что частенько по вечерам в «черный кабинет» заходил небезызвестный М.С. Комиссаров и присутствовал при вскрытии мешков с дипломатической почтой. Он же доставлял перлюстраторам пломбы и щипцы для запечатывания таких мешков621. Судя по биографии Комиссарова, подобное могло происходить в 1904–1908 годах, когда он был руководителем контрразведки при Санкт-Петербургском ГЖУ, а затем помощником начальника Санкт-Петербургского охранного отделения. Посещал перлюстрационный пункт в столице, по его собственному признанию, и знакомый нам И.А. Зыбин – гений дешифровального дела622.

По воспоминаниям С. Майского (В.И. Кривоша),

…в секретной экспедиции имелась полная коллекция безукоризненно сделанных металлических печаток как всех иностранных посольств, консульств, миссий и агентств в Петрограде и Министерств иностранных дел за границей, так и всех послов, консулов, атташе, министров и канцлеров; с помощью печаток вскрывать и заделывать эту дипломатическую переписку, без малейшего следа вскрытия, не представляло никаких затруднений; <…> имелись шифрованные коды всех стран, [с] помощью которых эта корреспонденция свободно читалась и переводилась уже не в «черном кабинете», а в другом однородном с ним учреждении при Министерстве иностранных дел, куда попадали и копии со всех получаемых посольствами и отправляемых ими зашифрованных телеграмм623.

Хотя здесь есть определенные преувеличения, о чем будет подробнее рассказано в следующей главе, но в целом этому пассажу можно доверять.

Тот же Кривош, настаивавший в мемуарах на том, что «никогда в мире “черный кабинет” не работал так чисто, как в России, и… особенно… в Петрограде», признавал, что «с дипломатической корреспонденцией, вследствие спешки и связанной с ней нервности работы, часто происходили такие курьезы, благодаря которым провал угрожал всему делу перлюстрации»624. Был эпизод (я упоминал о нем вскользь во введении), когда чиновник, производивший перлюстрацию, уронил в дипломатический баул золотую запонку с монограммой «О.В.», не заметив этого. Почта была вновь запечатана поддельными печатями и отправлена по назначению. Каковы же были удивление чиновника и его радость, когда через некоторое время, опять вскрыв этот баул, следовавший в обратном направлении, он обнаружил свою запонку в целости и сохранности! Возможно, получатели корреспонденции решили, что запонку потерял один из дипломатов, отправлявший почту. Перлюстратор с облегчением и удовольствием вернул драгоценный предмет на его законное место, уничтожил сопровождавшее его письмо и поставил на баул новые поддельные печати625. Решусь расшифровать инициалы «О.В.» и назвать имя этого чиновника: одним из тех, кто специализировался на вскрытии дипломатической почты, был Отто Карлович Вейсман (1866–?), сын бывшего руководителя «черных кабинетов» К.К. Вейсмана. Вейсман-младший занимался перлюстрацией в Санкт-Петербургском почтамте с 11 марта 1887 года и до ее ликвидации в 1917 году. Числясь младшим цензором, он стал действительным статским советником с 6 декабря 1910 года626.