Тайные учения Тибета (сборник) - Александра Давид-Неэль

В один из последующих дней лама-племянник заметил странную фигуру Карма Дорджи в лохмотьях мехового плаща и с ниспадающей до пят шевелюрой. Он заговорил с ним, спросив, почему он всегда сидит у очага. Дорджи ухватился за тот случай, как за новую милость богов, наконец-то снова обративших к нему свои взоры. Он представился ламе, перечислив все свои заслуги и звания, не забыв упомянуть о своем отшельничестве в лесу, киилкхоре в горах, о разливе потока, о прибытии к сияющему рите, а также об отраженных от обители и осенивших его чело золотых лучах. Он закончил жалобой на забвение, в котором пребывает теперь по воле ламы, и просьбой к тулку походатайствовать о нем перед ламой.

Судя по рассказам Дорджи, можно заключить, что по своему складу тулку до некоторой степени походил на своего дядюшку и не был склонен видеть вещи в черном свете. С удивлением рассматривая верзилу Дорджи, он спросил, чему он хочет научиться у ламы.

Наконец-то нашелся человек, принимающий в нем участие!

Кандидат в колдуны преисполнился прежней самоуверенности. Он хочет, — ответил он, — приобрести магические способности, летать по воздуху и сотрясать землю… Из предосторожности Дорджи не заикнулся о конечной цели своих желаний.

Тулку все это, должно быть, позабавило. Тем не менее он обещал просителю замолвить за него слово перед дядей. Но за две недели своего пребывания в обители лама больше ни разу не посмотрел в его сторону.

Тулку распростился с ламой и собирался спуститься в долину, где ждала наготове его свита. С порога домика ламы были хорошо видны слуги, державшие под уздцы горячих коней, покрытых попонами из красного или желтого сукна. Седла и сбруя с украшениями из полированного серебра сверкали в лучах утреннего солнца. Карма Дорджи машинально созерцал это зрелище, думая — вот его заступник уезжает, не передав ему никакого ответа на его просьбу. Теперь он потерял последнюю надежду.

Он собирался, по обычаю, приветствовать ламу прощальными коленопреклонениями, как вдруг тот отрывисто бросил:

— Следуйте за мной.

Карма Дорджи немного удивился. От него здесь никогда не требовали никаких услуг. Чего хочет от него лама? Палатки и поклажу, упакованные слугами, отправили еще на заре с караваном вьючных животных. Кажется, делать совсем нечего. Может быть, лама забыл передать своему дяде какой-нибудь предмет?

Спустившись с горы, тулку обратился к Дорджи:

— Я передал кушогу Римпоче о вашем желании овладеть магическими знаниями, о которых вы говорили. Он ответил, что вам для этого следует изучить некоторые оккультные труды. Здесь, в обители, их нет, но они имеются в моем монастыре, и Римпоче приказал мне взять вас с собой и дать вам возможность начать обучение. Для вас приготовили лошадь. Вы поедете с моим трапа .

Сказав это, он отвернулся от Дорджи и присоединился к небольшой группе монастырских сановников из сопровождавшей его свиты.

Все склонились в прощальном поклоне в направлении обители, почтительно приветствуя ламу Тобсгиайс, затем, вскочив в седла, с места пустили лошадей крупной рысью.

Карма Дорджи остолбенел. Один из слуг толкнул его, вручая ему уздечку лошади… Не сознавая, что с ним происходит, он очутился в седле и поскакал вместе со слугами.

Путешествие прошло без приключений. Тулку не обращал ни малейшего внимания на Дорджи, разделявшего трапезу и ночлег со слугами-монахами (ламе прислуживают монахи — мирянам запрещено жить на территории монастыря).

Монастырь тулку был далеко не таким огромным, как некоторые тибетские гомпа, но, несмотря на свои скромные размеры, выглядел очень благоустроенным, и действительность соответствовала его внешнему виду.

На четвертый день по приезде один из трапа пришел известить Карма Дорджи, что тулку приказал отвести его в один цхам кханг — собрание книг, которые кушог Тобсгиайс рекомендует ему прилежно изучать, если он хочет добиться желаемой цели. Монах прибавил — во время затворничества Дорджи будут регулярно присылать из монастыря необходимые припасы.

Монах привел Дорджи к домику, расположенному в красивом месте и недалеко от монастыря. Из окна был прекрасный вид на позолоченные кровли монастырских строений, над ними расстилалась долина в рамке из поросших лесом склонов. Возле маленького алтаря на полках стояло около тридцати огромных фолиантов, тщательно обернутых и зажатых ремешками между покрытыми резьбой дощечками.

Будущий маг обрадовался: наконец-то к нему начинают относиться с должным уважением.

Уходя, трапа предупредил его — тулку совсем не предписывает ему строгого затворничества цхам. Он волен регулировать свою жизнь, как ему заблагорассудится: ходить по воду к ближайшему источнику и даже на прогулку. Потом трапа показал, где сложены провизия и топливо, и ушел.

Карма Дорджи погрузился в чтение. Он выучил множество магических формул и пока повторял их, надеясь в конце срока обучения узнать точную интонацию их произнесения у своего гуру, ламы Тобсгиайса, так как рассчитывал потом с ним увидеться. Он построил множество киилкхоров по рецептам из своих книг и израсходовал муки и масла для изготовления ритуальных пирогов торма самых разнообразных конструкций больше, чем для собственного стола. Кроме того, следуя изложенным в книгах указаниям, он предавался частым медитациям.

Его рвение не ослабевало в течение почти восемнадцати месяцев. Он выходил только зачерпнуть воды из источника, ни единым словом не обмолвился с трапа, приходившим дважды в месяц пополнить запасы провизии, и ни разу не позволил себе подойти к окну. Мало-помалу в его медитации начали просачиваться совсем новые для него мысли. В некоторых всплывающих в памяти фразах из книг, прочитанных им, в некоторых диаграммах для него вдруг открывался новый смысл. Как-то он остановился перед открытым окном, глядя на хлопотливо снующих в разных направлениях монахов, наконец, вышел, поднялся на гору, подолгу рассматривал растения, камни, струи неутомимого ручья, летучие тучки в небе, игру света и тени; потом долго сидел, созерцая разбросанные в долине селения, наблюдая работу крестьян в поле, бредущих по дороге вьючных животных и пасущийся на пастбище скот.

Каждый вечер Дорджи зажигал маленький светильник на алтаре и погружался в медитацию. Но теперь он не стремился выполнять описанные в его книгах обряды, вызывать духов в разных обличьях. До глубокой ночи, иногда до рассвета, он оставался недвижим, без чувств, без мысли, и ему чудилось, будто он сидит на берегу призрачного океана и видит, как наплывает готовая поглотить его ослепительно-белая стихия.