Диагноз смерти (сборник) - Амброз Бирс

В один из таких тихих промежутков крышка люка зашевелилась. Медленно и неуклонно она начала подниматься, и вместе с ней, так же медленно и неуклонно, начала подниматься с изголовья обмотанная платком голова старика, который не сводил с нее глаз. Наконец крышка откинулась, грохнув на весь дом и ощетинившись двойным рядом здоровенных гвоздей. Мистер Бисон проснулся, но подниматься не стал, а лишь надавил пальцами на глаза. Его била дрожь, явственно стучали зубы. Гость же приподнялся на локте, на стеклах его зеленых очков плясало пламя.

Вдруг ветер дунул прямо в трубу, подняв из очага облако дыма и пепла. На несколько мгновение все погрузилось в удушливую мглу. Когда же облако рассеялось, стало видно, что у очага, на краешке табурета сидит смуглый человек субтильного сложения, но весьма приятной наружности и безукоризненно одетый. Он улыбнулся и по-приятельски кивнул старику. «Из Сан-Франциско, наверное», – подумал мистер Бисон, кое-как приходя в себя и ощупью начиная путь к разгадке тайн этой ночи.

Вдруг на просцениум выступил еще один персонаж: из квадратной дыры в полу высунулась голова мертвого китайца, и тут же ее узкие раскосые глаза уставились с тоской и вожделением на косичку, прибитую к балке. Мистер Бисон застонал и упал лицом в ладони. В хижине запахло опиумом. Призрак, одетый в синюю стеганую курточку, покрытую плесенью, медленно вздымался из дыры, словно его толкала снизу какая-то пружина. Когда колени его оказались на уровне пола, он вдруг бесшумно, как язычок пламени, прыгнул и уцепился обеими руками за косичку. Подтянувшись, он впился в косичку еще и страшными желтыми зубами. Омерзительно гримасничая, он принялся раскачиваться, как маятник, из стороны в сторону, силясь отодрать свое достояние от балки, но при этом не издавал ни единого звука. Больше всего он напоминал труп, на котором проводят опыт гальванизации. А страшнее всего был контраст между его нечеловеческой активностью и полным молчанием!

Мистер Бисон вжался в одеяла. Смуглый субтильный джентльмен нетерпеливо постукивал по полу носком ботинка, часто поглядывая на большие золотые часы. Старик же сидел, держа в руке револьвер.

Бах!

Словно висельник, чья веревка оборвалась, китаец полетел в люк, держа в зубах косичку. Крышка люка поднялась и с грохотом легла на свое место. Смуглый маленький джентльмен из Сан-Франциско спрыгнул с табурета, взмахнул шляпой, как мальчишка сачком, подловив что-то из воздуха, а потом исчез в дымовой трубе, словно его туда засосало током воздуха.

Откуда-то издалека, из темноты, донесся протяжный истошный вопль, словно там терзали ребенка или черти волокли в преисподнюю чью-то грешную душу. А может, это опять завыл койот.

В начале следующей весны, партия старателей, добираясь к новому прииску, проходила Ущельем Мертвеца. Вот они-то и нашли в одной из заброшенных хижин тело Хайрама Бисона. Он лежал на топчане с дыркой в груди, прямо против сердца. Стреляли, очевидно, от другой стены: пуля угодила в сучок потолочной балки – там видна была неглубокая синяя вмятина, – а уже оттуда, рикошетом, в грудь Бисона. На той же балке нашли что-то вроде обрывка веревки, сплетенной из конского волоса. Обрывок был совсем короткий, остальное, похоже, срезала пуля. Больше ничего интересного в хижине не было, кроме, разве что, груды ветхой одежды. Чуть позже свидетели, вполне заслуживающие доверия, опознали некоторые из вещей и заявили, что именно в них были похоронены несколько лет назад некоторые из окрестных обитателей. Трудно представить, как они попали в хижину Бисона, если, конечно, не допустить, что в них облачилась, дабы не быть узнанной, сама Смерть. Но вы, наверное, согласитесь, что в такое поверить трудно.

Путешествие  младенца

Если бы вы увидели маленького Джо, стоящего на углу под дождем, вы наверняка не умилились бы: он был слишком мал, чтобы ему воздавалось по делам его. По-видимому, шел обычный осенний ливень, однако вода, которая лилась на Джо казалась ему особенной, необычной: она была – как бы это сказать? – темной и липкой… даже клейкой. Впрочем, такое вряд ли возможно даже в Блэкбурге, где случались вещи куда как необычные.

Например, то ли десять, то ли двенадцать лет назад там прошел настоящий ливень из маленьких лягушек. Это засвидетельствовано тогдашними газетами, хотя качество летописей несколько пострадало из-за вывертов летописцев, вроде того, что для французов осадки такого рода – манна небесная.

А несколькими годами позже в Блэкбурге выпал багровый снег; зимы там, надо сказать, холодные, а снегопады – частые и обильные. Все сходились на одном: и снег был кровавого цвета, и талая вода тоже… если только это была вода, а не кровь. Феномен привлек всеобщее внимание, но наука ничего толком не могла объяснить, точнее, объяснений было столько же, сколько ученых. Но блэкбуржцы – люди, которые много лет прожили в местах, где выпал красный снег и, казалось, могли бы много чего рассказать, только качали головами и говорили, что добра после этого не жди.

Так оно и вышло: уже следующее лето ознаменовалось то ли эпидемией, то ли эндемией – один Господь знает, в отличие от врачей. Какая-то загадочная зараза унесла добрую половину населения. Те же, кто оказался в другой половине, сами унеслись куда глаза глядят, лишь бы подальше, и назад не спешили. Конечно, вернулись в конце концов, вернулись и стали плодиться и размножаться, как и прежде, но вот Блэкбург с тех пор стал совсем не тот.

Несколько другого рода был случай с призраком Хетти Парлоу, хотя и его обычным никак не назовешь. Тут надо отметить, что в девичестве Хетти Парлоу носила фамилию Браунон, а в Блэкбурге это значило куда больше, чем вы можете подумать.

Брауноны со времен незапамятных – точнее сказать, с ранних колониальных – были патрициями Блэкбурга. Они были богаче всех, лучше всех, и каждый блэкбуржец готов был защищать заслуженную славу Браунонов до последней капли своей плебейской крови. Лишь немногие из этого семейства прожили свои дни вдали от Блэкбурга. И хотя большинство Браунонов получили образование, что называется, в больших городах, и почти все много путешествовали, но и в Блэкбурге их всегда хватало. Мужчины этого семейства занимали большинство выборных должностей, а женщины заправляли всей городской благотворительностью. Особенную же любовь горожан снискала Хетти – этим она была обязана приветливому нраву, честному и прямому характеру, и исключительной красоте. В Бостоне она вышла замуж за молодого шалопая по фамилии Парлоу и, как подобает урожденной Браунон, тут же привезла его в Блэкбург, где из него сделали человека и члена Городского совета. У них родился мальчик, Джозеф, которого они нежно любили – была тогда такая мода среди тамошних родителей. Когда же они умерли от упомянутой таинственной болезни, Джозеф, которому к тому времени едва исполнился год, остался круглым сиротой.