Хольмгард - Владимир Романовский

— Дьякон, — Любава положила руку на плечо Анатолия. — Посмотри на меня.

Он посмотрел уныло.

— Мы ни в чем не виноваты. Но нас хотят убить. Неужто не приютишь ты нас? Ведь ты христианин.

— Христианин, — согласился дьякон мрачно.

— Годрика я вам оставлю, — сказал Хелье.

— Это зачем еще? — возмутился Годрик.

— Тише. На всякий случай.

— Я не желаю!

— Это все равно. Нож у тебя с собой. Сверд не дать ли мой тебе?

— Нет, я сверды не люблю, — недовольно и деловито сказал Годрик.

— Вот и славно. А то я без сверда себя на улицах города этого голым чувствую. К вечеру я приду. В крайнем случае к завтрашнему. Опусти все засовы и никому не открывай. Начнут ломиться — действуй по обстоятельствам. Но не думаю, что начнут. Анатолий — человек верный.

Анатолий, уловивший смысл слов несмотря на скороговорку, покачал неодобрительно головой. Годрик пробурчал что-то, тоже неодобрительное.

— Все, — сказал Хелье. — Я пошел. Любава…

Любава обняла его и поцеловала в щеку. Видя это, Белянка тоже обняла Хелье и тоже поцеловала в щеку. Хелье, подумав, обнял Годрика и поцеловал его в щеку.

— Э, — сказал Годрик.

Хелье кивнул Анатолию и быстро вышел.

Анатолий некоторое время созерцал компанию. Целовать его в щеку никто не собирался.

— Ладно, — сказал он. — Вон угол. Кадка. Полдень принесёт еда.

Годрик посмотрел по сторонам, выбрал себе ховлебенк, и сел на него.

— Что он сказал? — спросила Белянка у Любавы.

— Кто?

— Ну он вот. Дьякон, — она показала глазами на Анатолия.

— Велел, чтобы на пол не гадили, есть кадка, — сообщил Годрик с ховлебенка.

— Запереть дверь, — объяснил Анатолий, уходя и унося свечу.

Рискуя быть увиденным, Хелье все же доехал, щелкая вожжами, до дома тетки Погоды и разбудил ее стуком.

— Ну, что тебе? — спросила сонная тетка Погода.

— Давал я тебе два свитка на хранение давеча. Они мне нужны.

Она вынесла ему свитки, завернутые в шелковый лоскут, и получила за труды полгривны.

Повозку Хелье подогнал к стене рыбацкого домика. Корова сонно подняла голову и смотрела, хлопая ресницами в рассветном солнце, как он распрягает лошадь. Осталось завести свиней или овец, и будет хозяйство, подумал Хелье.

На крыльце сидел угрюмый Дир, почти не обрадовавшийся возвращению друга.

— Не спится, — объяснил он, жуя травинку. — Где Годрик?

— Я велел ему закончить кое-что. К вечеру будет.

Дир пожал плечами. Хелье присел рядом.

— Минерва там?

— Да, как ты просил. Оба пытались уйти. И она, и Ротко. Ротко вспомнил, что забыл посмотреть на насущные контрибуции какой-то греческой церквы на отшибе, она нынче строится, и ему непременно нужно знать, как они выглядят.

— Насущные… как?

— Контрибуции.

— Не понимаю.

— Я тоже. А дура мелкая просто хотела сбежать с деньгами, которые ты ей дал. Не надо было сразу все давать. И вообще не надо было давать столько. Дал бы сапы три-четыре. Восемь гривен — на восемь гривен иной плотник или смолильщик, обремененный семьей, два года может прожить.

— Это кто тебе такое сказал?

— Ротко.

— А Ротко заодно не сказал тебе, что в Риме на одного мужчину приходится восемь женщин?

— Ну да?

— Именно так и есть.

Дир подумал.

— Наверное, это страшно неудобно, — сказал он.

— Почему же?

— Допустим, вышла женщина замуж.

— Так.

— Любит мужа.

— Ну и?

— Она же все время будет бояться, что он ее бросит и уйдет к другой. Дрожать будет.

— И что же в этом плохого?

— Подозревать будет. Станет сварливой и скучной.

— Может ты и прав, — сказал Хелье. — Не знаю.

Он придвинулся поближе к Диру, положил ему голову на плечо и зевнул.

— Я немного подремлю, — объяснил он. — Ложиться сейчас спать глупо, только хуже будет.

Он не задремал — уснул. Дир скосил глаза, выплюнул травинку, и долгое время сидел не шевелясь, боясь разбудить друга. Стали затекать плечи и колени. Как мог осторожно, Дир снял голову Хелье с плеча, поднял друга на руки, ногой отворил дверь, и отнес Хелье на свое ложе. Хелье засопел, заворчал, перевернулся на бок, свернулся почти в клубок, почесал голову. Дир укрыл его сленгкаппой. Перейдя к лежанке, на которой примостилась Минерва, он присел рядом на корточки и некоторое время рассматривал нелепое это создание. Из-под покрывала торчали тощие и грязные, совершенно детские ее ноги. Рука с растопыренными грязными пальцами, нелепо согнутая, торчала в сторону, другая спрятана под покрывало. Надо ей помыться, как проснется, подумал Дир. Ротко заворочался на своем ложе и произнес длинную рассудительную фразу по-латыни. На дереве, растущем впритык к домику, очень жизнерадостно кричали какие-то птицы. Нет, никуда это не годится, подумал Дир. Она совсем как ребенок, да и грязная. И ведь удается ей как-то зарабатывать деньги. Развратные астеры! Хелье говорит, что нужно ему быть на торге днем, вместе с этими. Говорит, что не опасно. А мне вот нельзя на торге появляться. Я выполняю поручение, и я должен давно уже быть в пути. Может, Гостемил согласится составить компанию? А то ехать в Киев одному скучно. Правда, со мной Годрик. Но это совсем не то. Может этот… зодчий… поедет?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. СУД

Ротко проснулся не очень рано, понежился некоторое время на ложе, чувствуя себя прекрасно и получая удовольствие от того, что вокруг люди. Потянувшись, он встал и вышел к реке умыться.

Минерва проснулась вслед за ним, с деловым видом в одной рубахе подошла к столу, и уже ухватила было грязной рукой пегалину, но Дир, заметивший это, схватил ее за плечо.

— Ты бы помылась.

— Сгинь.

— Не кричи, Хелье спит.

— А мне-то что, что он спит.

— Иди на реку мыться.

— Нет. Сначала поем.

— Ухи надеру.

Она злобно посмотрела на него и пошла к двери. Он понял, что она сейчас убежит, и кинулся за ней. Схватив ее за руку он потащил ее к реке. Минерва упиралась, кричала и ругалась страшными словами. Взяв ее под мышки, Дир поднял девушку, качнул, и кинул в воду. Место не очень глубокое, берег Волхова здесь достаточно пологий, но маленькая Минерва, покричав и побултыхавшись, пошла ко дну. Дир, испугавшись, что она сейчас утонет и ему придется давать отчет перед Хелье по этому поводу, зашел в воду по пояс, выловил Минерву, и выволок ее на берег. Она плевалась и делала страшные глаза. Наверное, напугалась. Когда Дир стал оттирать грязь с ее рук и лица ее же мокрой рубахой, она не сопротивлялась.

— Зайди в воду по пояс и потри себя всю, с ног до головы, — приказал он. — А то с тобой рядом находиться невозможно совершенно. Астеры чумазые.

Она послушалась. Потерла тут и там, вышла, но Дир содрал с нее мокрую рубаху и погнал ее опять в воду.

— Тереть везде, — велел он.

Она стала тереть и вскоре ей это занятие стало нравится. Дир протянул ей рубаху, и она стала тереть рубахой. Когда она снова вышла на берег, на этот раз более или менее чистая, Дир оглядел ее, дрожащую, тощую, с зарозовевшей кожей, критически, испытывая чувства, близкие к чувствам если не отца, то старшего брата, и, сняв пряжку, завернул ее в свою сленгкаппу, краем которой он вытер ей нос.

В отсутствие Годрика Дир разогрел пегалины и оставшийся солидных размеров кусок хвербасины, и подал на стол.

— Не хватай! — велел он Минерве. — Горячо. Ешь помедленнее.

Вернувшийся с купания Ротко был очень рад завтраку и сел за стол под пристальным взглядом Дира. Диру явно хотелось что-нибудь сказать по этому поводу, но он промолчал.

После завтрака Минерва походила по помещению, вернулась к ложу, на котором провела ночь, пощупала туго скрученные соломенные связки под покрывалом, встала на них сперва коленками, а потом и в полный свой невеликий рост, и подпрыгнула. Ложе и солома спружинили, и Минерве понравилось. И стала Минерва подпрыгивать на ложе, волосы вверх-вниз, руки в стороны, повизгивая от удовольствия. Ротко смотрел на нее задумчиво, а Дир, присев на ховлебенк, хихикал басом. Потом Минерва соскочила с ложа, нашла где-то метлу и какие-то тряпки, и очень быстро, заставляя время от времени Дира и Ротко поднимать ноги, чтобы можно было пройтись у них под ногами метлой или тряпкой, прибрала в домике, да так лихо, что непостижимым образом жалкая лачуга приобрела вполне презентабельный, чистый вид. Ротко рассматривал какие-то свитки и парчи, сидя на ложе и скрестив ноги. Дир вышел на крыльцо и некоторое время что-то объяснял корове.

К полудню проснулся Хелье, и, поев по-походному быстро и плотно, велел Диру подравнять ему, Хелье, только что подрезанные сзади волосы. Дир некоторое время примеривался ножом, морщился, оценивал, и кое-как подравнял.

— Выгляжу, небось, как мужеложец какой, — сказал Хелье. — Ну да ладно.