Волчий тотем - Жун Цзян

— Жечь степь — это нарушать закон Неба, это значит — коптить лицо Тэнгри, разве сможет Тэнгри после этого порадовать людей? Заразите чёрным, испортите воду в реке, божество после этого разве сможет каждый год давать пить людям и скоту? Шаманы и ламы не разрешают разжигать в степи огонь. Раньше монгольские ханы велели казнить тех, кто это делал, да ещё всю семью нарушителя. Сейчас политика государства тоже не позволяет жечь степь, — сказал Балиг.

Гасымай от ярости раскраснелась:

— Огонь, огонь — это погибель степи! Обычно детям надирают задницу за игру с огнём, и это правильно, а тут взрослые пришли с этими играми. Если потом дети будут играть с огнём в степи, а потом скажут, что научились у военного представителя Баошуньгуя, ты будешь за это нести ответственность?

— В древности только китайцы со своими войсками поджигали монгольскую степь, это самый сильный и гадкий приём. Ну а сейчас, раз даже китайцы не смеют, то как же монголы могут поджигать степь? Товарищ Бао, ты всё же монгол или нет? — прокричал Ланьмучжабу.

— Сейчас ещё лежит снег, и сезон пожаров ещё не настал. Однако если разжечь огонь в степи, то потом потушить будет трудно. К тому же, если подпалить, то шерсть волков тоже сгорит, и тогда их шкуры не будут иметь никакой ценности, — сказал Сан Цзе.

Шацылэн грустно вздохнул:

— Если огнём палить волков, то будет очень большой ущерб. Земля вся сгорит, да ещё там будут трупы волков, что с ней потом делать? Степь будет вонять до невозможности, потом ещё пойдёт эпидемия, будут умирать люди. Если истребим всех волков, то разведутся мыши и дикие зайцы, как в пустыне.

— Мы, три чабана, пасём лошадей и сейчас вышли на охоту на волков, а лошади по-прежнему в горах пасутся уже целый день и ночь. Чтобы волки снова не напали на лошадей, нам надо идти обратно, к лошадям. А если что случится, то я ответственный, — твёрдо сказал Чжан Цзиюань.

Баошуньгуй закричал:

— Тихо! Тихо! Никому не уходить! Мы боремся с волками как с вредителями народного имущества. Нападение — это лучшая защита, только если полностью истребим волков, волки забудут к нам дорогу. Мы бьём их не только для того, чтобы получить шкуры, даже мёртвый волк с сожжённой шерстью — это трофей. Я хочу соорудить ещё одну гору из волчьих трупов и сделать несколько фотографий, чтобы руководители посмотрели на наши великие боевые успехи! Кто не подчинится приказу, того я отправлю на перевоспитание! Все выходим!

Ланьмучжабу вытаращил глаза и завыл, как волк:

— Делай что хочешь, но я не пойду! Мне надо гнать назад лошадей!

Несколько табунщиков тоже закричали:

— Возвращаемся! Возвращаемся!

Баошуньгуй яростно стегнул по воздуху кнутом и заревел:

— Кто осмелится бежать с поля боя, того я уволю с должности чабана! И ещё уволю всех руководителей, кто поддерживает вас!

Старик Билиг посмотрел на Улицзи, потом безнадёжно махнул рукой и сказал:

— Не надо зря ругаться, я руковожу этой охотой и говорю, что на сегодня достаточно, каждый чабан возвращается на своей лошади, а оставшиеся люди идут с Баошуньгуем. На этом и порешим!

Ланьмучжабу обратился к Чжан Цзиюаню:

— Тогда я возвращаюсь к табуну, а ты закончишь дело и поезжай домой, отдохни пару дней. И он ускакал с несколькими чабанами.

Отряд людей на лошадях с собаками вместе с Баошуньгуем перешли через перевал по трём дорогам, под горой были широкие заросли серебристого камыша. Вокруг камыша лежал оставшийся весенний снег. Ван Цзюньли и другие пять-шесть молодых столпились около Баошуньгуя, сказали, что это именно и есть тот самый камыш. Ван Цзюньли в порыве поэтического вдохновения продекламировал строфу стиха:

— «Надо уничтожить вожака, для этого необходимо поджечь, всё уже готово, хватит и западного ветра».

Бату подъехал к Баошуньгую и Улицзи и сказал:

— Я не беспокоил волков, там большая стая, все внутри камыша.

Баошуньгуй, показывая кнутом на камыш, приказал:

— Слушайте, все руководители групп! Одна группа на восток, вторая на запад, третья на север — с трёх сторон окружить камыш. Четвёртая группа подходит с юга, поджигаем сначала на юго-востоке, отрежем волкам путь к отступлению, когда огонь разгорится, то распространится по ветру в дальнее место. Как только люди из первой, второй и третьей групп увидят на юге дым, то сразу поджигают с трёх сторон. Все люди на лошадях с собаками стоят и ждут, как только выбегает волк, сразу спускают собак и стреляют. Выполнять!

Молодёжь из четвёртой группы первыми помчались выполнять приказ, чабаны поехали за ними. Другие группы тоже разъехались по местам.

Чень Чжэнь вслед за Билигом въехал в камыш, внимательно посмотрел вокруг. Это была большая площадь зарослей камыша, на которой много лет не было пожара, камыш был высокий и толстый.

— Сейчас волки внутри камыша наверняка слышат людей и собак, но они не боятся. Камыш такой густой, что собаки там не могут бежать быстро, и люди тоже не в состоянии действовать арканом, внутри темно и мрачно, если лошадь пойдёт в камыш, то будет слышно, волки будут знать, куда направляется человек. В камыше много маленьких волчьих тропинок, поэтому люди с собаками как зайдут туда, волки сразу окажутся у них за спиной и убегут. Зимой и весной камыш — это родное место волков, поэтому войти в камыш и схватить там волка трудно. Волки степи Элунь раньше страдали от диких пожаров, но они не могут предположить, что люди могут поджечь камыш, в степи никогда такого не было. Это только у пришлых возникают такие злобные идеи, и этим волкам считай, что конец, — сказал старик.

Вдруг кто-то громко закричал: «Поджигай! Поджигай!». Чень Чжэнь и старик быстро вышли из камыша. С юго-востока повалили клубы чёрного дыма, и сразу же на севере, западе и востоке одновременно разожгли огонь. После того как подожгли камыш, подул ветер, густой камыш с маслянистой кожей на стеблях под ветром разгорелся в один момент, клубы густого дыма бушевали в воздухе. Несколько тысяч му камыша превратились в море огня. Баошуньгуй на высоком склоне громко радостно кричал.

Среди кружившего и распространявшегося огня на западе камышовых зарослей старик Билиг вдруг встал на колени лицом к востоку и к небу, лицо его было в слезах, он долго так стоял, бормоча какие-то слова. Чень Чжэнь не расслышал, но мог догадаться, что говорил старик.

Направление ветра вдруг поменялось, чёрный дым повалил в сторону старика. Чень Чжэнь и Ян Кэ поспешно подняли старика и под руки вывели из дыма на снежную поверхность. У старика всё лицо было в чёрной копоти и в слезах. Чень Чжэнь посмотрел на Билига, в душе он как будто попал в безмолвный резонанс с ним. Перед глазами тоже как будто поднялся страшный и священный волчий тотем, поднялся в воздухе над густым дымом и диким огнём высоко к Тэнгри, и там носились забранные им упорные и настойчивые души монголов. А их братья, и сестры, и внуки, последующие поколения продолжали жить в монгольской степи и творить счастье и несчастье, принося степной нации гордость и процветание.

Ветер погнал огонь волнами, старые камыши загорелись, толстый слой пепла летал в воздухе. Пожар бушевал долго, ветер разогнал огонь, не забыв ни одного камыша. Когда искры наконец погасли, то несколько тысяч му камыша превратились в пепелище. Однако ни с одной стороны не донеслось лая собак или выстрелов.

Сильный ветер сдул дым, сожжённая земля постепенно начала охлаждаться. Баошуньгуй приказал всем вместе с собаками прочесать площадь, искать волчьи трупы — как результаты операции. Прикидывали, что должно сгореть более двадцати волков, а некоторые думали, что число волков даже должно превышать тех, которых убили в утренней операции. Баошуньгуй настаивал, что неважно, сколько подгоревших или поджаренных, всё равно найти надо всех, сложить в одно место, а он их сфотографирует, нельзя давать неверные сведения о военной обстановке. Он хотел, чтобы в уезде и в провинции знали, что это только лишь называется действительным истреблением волчьего бедствия, а не проводится для охотничьей добычи волчьих шкур.

С самого краю отряда Чень Чжэнь, стоя рядом с Билигом, тихо спросил:

— Отец, как вы думаете, сколько сгорело волков?

Старик печально сказал:

— Поджигать — это ваше, китайское дело, монголы больше всего боятся огня, откуда знать, сколько волков можно убить этим способом? Я боюсь, что Баошуньгуй, спалив камыш, снова захочет заняться этим делом…

Они вдвоём вместе с отрядом медленно пошли, прочёсывая пепелище. Когда встречалась куча потолще, они внимательно разгребали её шестами. Но всё время под разгребённой кучей была ровная земля, и больше ничего, старик каждый раз долго вздыхал.

Ветер уже ослаб, но, когда лошади наступали на сожжённую землю, у всех лились слёзы, отовсюду слышался кашель, даже собаки начали закашливаться. Некоторые псы, наступив на ещё не истлевшие кучи, скулили от боли. Прочесав половину площади, люди по-прежнему не нашли ни одного трофея. Баошуньгуй в раздражении кричал: