Тени колоколов - Александр Доронин

Силуян Мужиловский по той же дороге поехал на Лубянку, в новый боярский дом, куда его устроили на жительство.

Ларион Лопухин заспешил в палаты царя. Не по красному крыльцу, а через темные сени. Перед дверью палаты дремал стрелец. Услышал шаги — выпрямился. Лопухин посмотрел искоса, хотел было крикнуть на него, но не успел — сзади послышались шаги. Повернул голову — боярин Григорий Пушкин догнал его. Полный, широкий, он закрыл собой узкие сени. Стукнул в дверь, вперед пропустил Лопухина, засмеялся:

— Войну или мир принес?

— Тебе все смешки да смешки, — грустно улыбнулся Ларион.

В мягких креслах в палате отдыхали боярин Василий Васильевич Бутурлин и окольничий Богдан Матвеевич Хитрово. Пушкин поклонился им, подсел рядом. Василий Васильевич вопрошающе посмотрел в сторону Лопухина.

— Две встречи провел, — сказал Ларион.

— И к чему пришел?

— Думаю, нужно выполнить просьбы гетмана, стрелецкие полки же…

— Ты, дьяк, только то видишь, что под твоим носом, — остановил его Хитрово. — Если возьмем Украину под свою защиту — такая война поднимется с Яном Казимиром — самим в Сибирь удирать придется. — Зло взмахнул рукой, будто уже и вправду его выгоняли в морозный край. — Время, время нужно нам тянуть, вот что тебе скажу!

— Война всё равно неизбежна, — возразил Лопухин. — До каких пор Смоленск и Белую Русь будем держать под вражьим каблуком? Казаки, вот посмотрите, сами пойдут помогать украинцам…

Здесь и Бутурлин не удержался, высказал свои мысли:

— Правильно говоришь, Ларион Петрович. Не зря посол Речи Посполитой в Москве. Ляхи почувствовали, чем пахнет. Порохом.

В палату неожиданно вошел царь. Сел на свой трон, руки положил на подлокотники, грустно задумался. Не смотрел даже, что перед ним стоят, кланяясь, бояре и ждут, когда он прикажет им сесть. Слова Никона вспомнил… Речь Посполитая, конечно, не уступит. Начнутся сражения, людская кровь рекой прольется. Патриарх мыслит и видит далеко вперед. Расширить российские земли, вновь возвратить упущенное — что в этом плохого?! Издевательство шляхтичей над православной церковью разве не преступление? А Украина разве частица Польши?

Взмахнул рукой, будто тяжелые мысли из головы хотел прогнать. Бояре это по-своему поняли: пора им сесть.

— Что нового у вас? — спросил Алексей Михайлович не столько бояр, сколько Хитрово.

Богдан Матвеевич сказал с жаром, что царские земли нужно увеличивать. И это великая несправедливость, что вдоль всего Днепра шляхтичи стоят, а над Киевом давно реют польские стяги. Хмельницкому, конечно, нужно помочь.

— Пусть вначале хлеба созреют, а уж после уборки и войска поднимем, — закончил свою речь окольничий.

«Надо же, будто мысли мои прочитали! — про себя удивился царь. — Ни одного слова им не сказал, а они как в душу заглянули. Даже Хитрово поумнел…»

Бутурлин, правда, высказал другие мысли: нечего ждать, когда между гетманом и королем большая драка. И осенью ничего не изменится.

— Сейчас каждый день дорог, — уверял всех боярин. — Летом нагрянуть на поляков с обеих сторон — от них одна пыль останется. Полки у Богдана сильные, пики у них острые. Мы тоже пальнем из пушек!

— А как Посольский приказ считает? — Алексей Михайлович посмотрел на Лопухина.

Тот сначала растерялся, потом собрался с мыслями и сказал:

— Наш Приказ думает так же, как боярин Василий Васильевич Бутурлин, Государь. Богдана Хмельницкого поддержать не мешкая, расторгнуть договор с Польшей и освободить город Смоленск. Об этом и Мужиловский, гетмановский посол, просит.

— Где он, почему ко мне его не ведете? — зло прищурились узкие веки царя.

Лопухин учтиво ответил. Царь сдержал гнев и сказал:

— Хорошо, надо подумать над всем этим. Святейшего спрошу. Как скажет, так и будет. А вы, бояре, тоже весь ум приложите к этому делу. — И встал, давая понять: пора расходиться.

Польшей в течение восьмидесяти лет правили иностранцы. Сначала королем был француз Генрих Анжуйский, потом — трансильванец Стефан Баторий, возведенный на престол турками. Француз убежал, стриженый воевода был умерщвлен. Королем стал шведский принц Сигизмунд Ваза. Он так не любил поляков, что даже единственного своего сына Владислава, ходившего в польской одежде, при всех отстегал кнутом до полусмерти.

Сигизмунд, который боролся за шапку Мономаха и которого боялся московский царь, всю свою жизнь мечтал сесть на шведский престол. Из-за этого и женился на Анне Австрийской, пообещав отдать Польшу Австрии. Только не вышло это. Во Владиславе тоже польской крови ни капельки не было, и хотя он выходил к простому люду, даже пил вино с ним, но всё равно был сыном своего отца. Когда отправлялся за шапкой Мономаха и разбил около реки Поляновка русских воевод, сообщили ему плохую весть: в Польшу вошли турецкие войска. Король расстался с мыслями о захвате Москвы, Михаилу Романову, отцу Алексея Михайловича, возвратил царское имя, за что вырвал у него двадцать тысяч рублей пошлины и взял все западные земли, вместе с ними и город Смоленск. Русским возвратил одну крепость Сорнейск.

На место Владислава встал его брат Ян Казимир, который также стремился к шведской короне.

В прошлом году в Польше был русский посол Василий Васильевич Бутурлин. Алексей Михайлович давал ему задание: поздравить короля по случаю бракосочетания и договориться с ним о выполнении Поляновского договора. Русского посланника король встретил хорошо, всем сердцем уверял его: Россия с Польшей — соседи, между ними не должно быть ссор. Несмотря на это, мир был очень хрупким. На русские города и села шляхи неустанно нападали, убивали сторожевых.

Алексей Михайлович решил с этим покончить. Посоветоваться по этому поводу пригласил Патриарха. Тот выслушал его и сказал:

— Поляки нас никогда не поймут. Государство наше сильное, почему же мы трясемся перед иезуитами? Поднимем войско— сами отдадут наши бывшие земли.

— Скоро уборка начнется, войско трудно будет собрать, святейший, — осторожно возразил ему царь.

— Я говорю не о сегодняшнем дне. Нападение надо подготовить. А сначала Украину на нашу сторону перетянуть. Мы, русские и украинцы, веруем в одного Бога. Одно государство нам следует создать, тогда все нас будут бояться. И церкви бы объединились. Это удесятерит наши силы.

— А как на это посмотрит Киевский митрополит, этим мы его не обидим?

Никон встал с кресла, прохаживаясь по широкой палате, продолжил:

— Косов нам не помеха. Уже большинство духовенства за объединение ратует. Киев и Москва как брат с сестрой. Друг другу протянем руки — крепкой дружбой свяжемся.

— Правда твоя, святитель, но всё равно, по-моему, в Польшу нам нужно послать человека. Пусть посмотрит, к кому король прислонился, кто его союзники…

— Хорошая мысль, Государь. Но кого думаешь послать туда?

— Князь Одоевский, Андрей Иванович, нравится тебе?

— У него язык болтливый. Вином угостят — всю душу выложит. Здесь умный человек нужен. Думаю, очень подходит в послы Борис Сергеевич Репнин.

— Тогда, святитель, так и сделаем, — согласился царь.

Вольно развалясь в богатом резном кресле, Ян Казимир сидел посередине палаты. Прихлебывая что-то из золотой чашки, смеялся во весь голос. Лицо с восковой желтизной, губы синие. Рядом с ним, махая хвостом, бродил огромный, словно теленок, пес. Наклонив на бок голову, пес смотрел, смотрел на хозяина и вдруг оглушительно залаял. Нунций Рангони и гетман Альберт Радзивилл, наместники Ливонии и Белой Руси, вздрогнули и отшатнулись, пролив свое вино из кубков.

Пан Потоцкий хотел было зайти к королю, да через приоткрытую дверь услышал шум, попятился назад: как бы не попасть под горячую руку, не помешать таким высоким гостям…

«Иезус-Мария, спаси нас от этих сволочей», — зашептал кривоногий старик, отходя подальше от двери.

Яна Казимира рассмешил своим рассказом Радзивилл. В последние годы отношения короля с родной Швецией всё ухудшались. Его туда даже не пускали. Военных побед за Казимиром шведы не видели, да и в Польше дела его не шли. Иезуиты шлялись по стране словно голодные волки, от них ни паны, ни купцы пользы не имели.

Силы для захвата Польши копил герцог Карл, который приходится Яну Казимиру дядей. По его приказу слуги каждый день поили вином Казимира. Печень у короля была на грани разрушения, ждали его смерти. В Стокгольме сторонники герцога во всеуслышание говорили: шведская корона не идет Яну Казимиру.

И с большей надеждой смотрели в сторону герцога, ждали от него теплых мест в будущем. Карл обещал им выгнать всех иезуитов из своей страны, возродить свои обычаи, дать свободу своим купцам, взять у русских Балтику. Казимир проклинал дядю, готов был со своим войском идти на Швецию. Поход с пиками и алебардами требовал много денег, которых как раз у него не было.