Ангелы Ойкумены - Генри Олди

– Нет.

– Я хочу, чтобы вы доверяли мне. У нас с вами общая цель: воскрешение вашей женщины, – Яффе так и сказал: «вашей женщины». – Мотивы разные, но цель – одна. Если вы откажетесь от сеанса пси-терапии, я не пойду против вашей воли.

– Как вторжение в мой мозг поможет вернуть Карни?

– А мы о чем толкуем? – громыхнул профессор. – Уперся, как осел: ах, мозги, мои бедные мозги! Откуда у вас мозги, голубчик?!

– Хорошо, я вас слушаю.

– Благодетель! Ну наконец-то!

– Представьте себе, – медленно, как для умственно отсталого, произнес Яффе, – что вы начали хуже видеть. Такое с возрастом случается. Представили?

Диего угрюмо кивнул.

– Если вам предложат лекарство, которое вернет вам зрение, вы согласитесь его принять?

Было ясно, как день, куда клонит сеньор полковник. Но врать не хотелось. Господи, подумал Диего. Как же я устал от лжи!

– Соглашусь.

– Пси-терапия – это лекарство. Никакого вмешательства в вашу память, личность, чувства. Просто ваши воспоминания о донье Энкарне станут более яркими, более зримыми.

– Я прекрасно помню Карни!

Диего вскочил с кресла, чуть не сбив Яффе с ног. Заметался по номеру: рассохшиеся половицы жалобно скрипели.

– Мы расстались пять дней назад! В космосе…

Он замер у окна, спиной к Яффе и Штильнеру, уперся руками в подоконник. Светло-кремовое дерево, отполированное ладонями постояльцев, было теплым на ощупь. Шорея, всплыло из памяти слово. Это дерево называется шорея. Из него на Хиззаце делают мебель. Двери, оконные переплеты… Супруги Тай Гхе рассказывали. Тай Гхе, у которых они с Карни снимали бунгало. Подгоревшее жаркое с соусом из жидкого огня. Закат на веранде. Карни пробует местное вино, смешно морщится…

– …ты не бросай меня, ястреб. Не бросай, ладно? Я без тебя пропаду.

Он задохнулся. Ткнулся лбом в оконное стекло. Сколько месяцев прошло? Четыре? Пять? Он старался – видит Бог, старался! это казалось очень важным… – и не мог вспомнить. Лицо Карни расплывалось перед глазами. Слезы? Ты плачешь, ястреб?

– Я не хочу, чтобы чужой человек копался в моей памяти.

Голос звучал глухо. Стон пленника из глубокого подземелья, грешника из адской бездны…

– Не хочу, чтобы он…

– Он? Почему – «он»? Доктор Юсико Танидзаки – специалист высочайшей квалификации. Она крайне деликатна, поверьте. Сякконки – идеал обходительности. Все, что она сделает…

– …Я освежу ваши воспоминания.

Мар Яффе меня купил, вздохнул Диего. Купил на врача-женщину. А я дал себя уговорить. Окажись телепат мужчиной, я бы ни за что…

– Я согласен. Надо где-то расписаться?

– Не надо, Диего-сан. Устного согласия достаточно.

– И повторять трижды не нужно?

– Я уже поняла, что вы имели дело с невропастами. Нет, одного раза хватит.

Юсико взяла с дивана маленькую подушечку – голубое небо, вместо стрекоз облетают лепестки сливы – и устроилась напротив Диего на полу, подобрав под себя ноги. Маэстро смутился: восседая в кресле, он нависал над хрупкой женщиной, словно языческий идол над молящимся просителем.

– Не беспокойтесь, Диего-сан. Мне так удобнее. А вам будет удобней в кресле, поверьте мне. Если вам неловко смотреть на меня сверху вниз, можете закрыть глаза. Расслабьтесь и вспоминайте. В любом порядке, что угодно. Захотите что-нибудь сказать – говорите. Не захотите – не говорите. Я здесь, с вами, я вас слушаю, даже если вы молчите. Я очень хорошо умею слушать.

Маэстро закрыл глаза.

…Калейдоскоп образов, теней, шляп, камзолов, платьев. Они сменяют друг друга, наслаиваются, застывают, складываются в узнаваемую картину. Эскалона, Королевский театр, юбилейная постановка «Колесниц судьбы». Актеры выходят на аплодисменты…

– Мы – лишь пылинка в замысле Творца…

Шквал аплодисментов. Боковая ложа. Пальцы дона Фернана шевелятся морскими водорослями. Не аплодисменты – намек. В отличие от старшего брата, донья Энкарна хлопает от души, вплетая свой звонкий голос в восторженный хор зрителей.

– Да, театр. Впервые я увидел ее в театре. Или не впервые? Я смотрел на нее. Не на отца, актеров, публику в зале – на нее. Ложа за бархатным барьером, лицо в полупрофиль. Она была такой юной, такой счастливой. Нельзя быть такой счастливой, опасно. Теперь я это понимаю…

– …Герой вознагражден, враги героя частью наказаны, частью примиряются со вчерашним оскорбителем. Народ ликует и славит владыку. Вы считаете такой финал более выигрышным? А если в конфликте участвуют высочайшие особы? Короли и королевы? Кто тогда имеет право разрешить конфликт?

– Бог. Господь – опора наша среди бури.

– Вы так думаете?

– Я в этом убежден.

– Она говорила с моим отцом, но обращалась ко мне. Я ответил. Господь – опора наша среди бури! Наша, значит, общая. Одна на двоих…

…ширмы – атласные полотнища, расписанные в восточном стиле. Черти с высунутыми языками с увлечением бьют в барабаны. В просвете между ширмами мелькает голое плечо…

– Поставьте саблю на место.

– Почему? Это же гусарская сабля!

– Для вас она тяжеловата.

– Она всегда добивалась своего. Тогда я настоял, чтобы она репетировала с легкой шпагой. А теперь у нее снова сабля. Та самая! И белая кобыла… Карни собиралась играть в «Гусар-девице». Домашняя постановка, пьеса моего отца. Комедия! В ней счастливый финал…

– …Господи! Живой… Мой. Ничей больше.

Мягкие губы тыкаются в щеку, в усы, подбородок, шею. Тонкие руки превращаются в стальные обручи.

– Только мой. Мой ястреб…

– Она всегда была… Как это правильно сказать?

– Свободней? Раскованней?

– Да, свободней меня. Но я о другом. Я говорю: «она была»… Это правильно?

– А вы сами как считаете?

– Не знаю. Я говорю, что она была, и не верю себе.

– Ее не было?

– Она есть.

…Берег Бахиа-Деспедида. Карни – живой костер. Карни в дорожном платье, верхом. Сияют украшения – крошечные созвездия, сияют восторгом глаза, сияют небесные светила, окружив всадников кольцом огня…

– Какая красота!

Радужные сполохи флюорензий.

– Где включается, знаешь? Смотри: я запускаю тандем… И нечего меня трогать, сеньор. Не в борделе! Я буду показывать, а ты повторяй за мной…

Руки Карни. Кожа Карни. Запахи корицы, манго и горького шоколада. Карни только что с кухни: готовила пирог по рецепту мамаши Тай Гхе…