Мечи Эглотаура. Книга 1 - Эдуард Мухутдинов

— Варвары?

— Кагу, конечно, тоже королевство, но те земли весьма пустынны, сплошь степи да прерии. Да, собственно, Райа находится практически на границе Кремаута — зоны степей — и лесных массивов. Реально их разделяет Гемгек-Чийр, но умелая агломерация и озеленение вокруг Райа привели к расширению зеленой зоны дальше на юг и восток. Почти треть Тратри находится в степях. Так вот, там кочует множество племен, не подчиняющихся Королевскому совету Кагу. Все тратрийские племена, конечно, давно укрощены, но у нас много средств, да и места издревле более цивилизованные, нежели в Кагу или Хануриане. Потому, если и происходят налеты, то не с нашей территории, а с соседних. Правда, последний налет был весьма успешным с точки зрения врагов — они пересекли Кремаут и дошли до Райа. В результате битвы все захватчики были уничтожены, однако и город сильно пострадал. Король сумел обратить происшедшее в пользу — весь Райа перестроили заново, по новым проектам. Теперь это действительно столица мира. По крайней мере, если считать мир единым…

Я вернулся мыслями к окружающему. Обсерватория была прекрасна, и хотя оказалось невозможным понять, что хотел поведать небу Иожик Митиган, впечатление все равно оставалось исключительно волнующим. Я встретился глазами с Жулей, почему-то печальной.

— Это последнее творение великого мастера, Хорс, — сказала она. — Неужели все достойные люди в конце концов уходят? Я вот думаю, не мог ли Митиган создать чего-нибудь еще более великого, если б остался среди тех, кто его понимал… и любил?

Я тихонько взял ее руку и сжал. Лем заметил это и хмыкнул. Впрочем, комментировать не стал.

— Величайшие произведения рождаются в скорби, — сказал Алкс. — Скорбь, любовь и мучения — вот что может сподвигнуть творца на шедевр.

— Это так, — серьезно подтвердил Лем, и я согласно склонил голову. Кто я такой, чтобы возражать знатоку? — Иожик пребывал в великой скорби, и некому было ее заглушить. Ведь он потерял не жизнь, даже не любовь, он потерял веру!

— Давайте зайдем в Обсерваторию, — тонко предложила Жуля отвлечься от печальных бесед. — Господин Лем, туда пускают посетителей?

— Формально да… Но помимо эльфов редко кто заходит, прочие предпочитают наслаждаться видом снаружи, да и Перворожденные не одобряют подобной наглости. Все же это их святыня, священнее только Храм Гилтониэль. Но давайте попробуем…

Мы прошли по широкой дороге к мосту, перекинутому через неглубокий ров с чистейшей водой, в которой плавали золотые рыбки. После моста предстали врата Обсерватории. Вблизи сфера оказалась куда больше, нежели воспринималась с территории парка. Врата были чисто символическими; за ними начиналась довольно пологая лестница, ведущая вверх, ко входу. Он располагался в самом дне Обсерватории. Здесь не сделали никаких механистических удобств, и это правильно — так создавалась более впечатляющая атмосфера, свидетельствующая о древности сооружения. Хотя Лем сказал, что это самый молодой храм…

— Слушай, а сколько лет этому самому… Храму Гилонель?

— Тише! Не Гилонель, а Гилтониэль, великая королева эльфов. При ней Ионафат достигла наибольшего расцвета. Эльфы почитают ее наравне с Эру, поэтому не вздумай ошибиться так при ком-нибудь из них. Они, конечно, утратили свое могущество, но далеко не полностью, а против такого оскорбления могут и объединиться. И это будет сила, какой не противопоставить ничего… А лет… Да уж тысяч, наверное, пятьдесят. Может, больше.

— Там, наверное, уже руины, — с сомнением произнес я.

— Ой, не скажи. Храм строили из орихалька, а он обладает способностью к самовосстановлению. Собственно, Храм — предпоследнее здание, сооруженное из легендарного камня, с окончанием постройки все запасы исчерпались. Но зато сейчас он выглядит не хуже, чем сразу после возведения. Думаю, Обсерватория рухнет от ветхости прежде, чем у Храма отломится хотя бы уголок скульптуры…

— Круто, — сказал я.

— Угу.

— А кто такой Эру?

— В космологии эльфов и некоторых других народов это Создатель. Ну, самое первое живое существо, которое вроде и не жило, вроде живет и сейчас, в общем — непонятно все. Он, кажется, создал Вселенную, не то придумал ее, не то мы все сейчас — всего лишь его сонные грезы. Короче, все так запутано, что без бутылки не разберешься. Да еще и эльфа надо третьим пригласить, а они на пьянку с большой неохотой идут. Точнее сказать — совсем не идут.

— А-а… — Смутно и туманно. Но я все-таки понял, что Эру имеет что-то общее со мной. Ведь я тоже все это выдумал. Страшная догадка пронзила вдруг мозг: а вдруг я и есть Эру? Ведь тогда все несправедливости, произошедшие в мире, являются моей виной — я же их и позволил! Но потом успокоился. Какой же я Эру? Ведь меня зовут Хорс! Логично? Еще как! Значит, все в порядке.

Запудрив таким образом самому себе мозги, я вслед за остальными поднялся в Обсерваторию.

Внутри строение выглядело не менее впечатляюще, чем снаружи. Это был своего рода храм — а ведь так оно и есть! — в котором человек, или эльф, или кто другой погружался в самый настоящий космос. Собственно, мне так и причудилось. Едва ступив с последней ступеньки на серебристый пол, мы оказались в странном месте, где не было ни стен, ни потолка, ни пола; словно перенеслись из Обсерватории в необъятные просторы Вселенной. Звезды, всегда кажущиеся далекими и недостижимыми, превратились в гигантские раскаленные газовые шары и — некоторые наиболее далекие — оказались скоплениями светил. В целом все довольно обычно — темное пространство, усыпанное звездами, если не считать того, что усыпано со всех сторон. Но стоило остановить взгляд на одной светящейся точке и пристально в нее вглядеться, как тут же все вокруг сливалось в полосы, а точка начинала стремительно увеличиваться в размерах — и в конце концов либо доходила до такой степени величины, что закрывала собой полнеба, — впрочем, все равно находясь непостижимо далеко, — либо распадалась на множество звезд, из которых начинала приближаться одна, — стоило только утвердить на ней свой взгляд.

Я потрясенно стоял и смотрел то на одну звезду, то на другую. Эффект был невероятным — словно вся Вселенная лежала у моих ног. Так, наверно, чувствовал себя тот самый Эру, пребывая в начале времен…

На самом верху была надпись, составленная из странных знаков. Она находилась в воздухе — или безвоздушном пространстве, теперь нельзя сказать с полной определенностью — и несколько выделялась на фоне прочего, ровно настолько, чтобы не отвлекать от дела, но иметь возможность быть прочитанной. Создавший сие великолепие явно имел неплохой эстетический вкус, прекрасно сочетающийся с пониманием значимости иных дел, кроме как чтения назойливых строк.

Я нашел глазами Лема, — он был занят изучением системы с забавным расположением звезд; я представил силуэт вохепсы, и он точь-в-точь уложился на основные звездочки. Наверняка созвездие именовалось соответствующим образом — Обломинго, например.

— Лем!

— Аиньки?

— Ты знаешь, что там написано?

— Где?

— Вон, — я кивнул головой, не решаясь в столь возвышенных устремлений месте производить невоспитанный жест указательным пальцем.

— А, вижу, — кивнул поэт. — Так, что тут у нас?.. Письмена Феанора, никак! Давно не видел эти руны, лет пятьсот, не меньше. Сейчас, погоди немного, попробую прочитать и перевести.

Лем зашевелил губами, бормоча что-то себе под нос. Я понял, что задачка оказалась не из простых. И в самом деле, попробуй вспомнить знания пятисотлетней давности, если не было никакой практики. Я вот, например, даже на две недели назад не могу заглянуть в прошлое…

— Вот, слушай, — оторвал от грустных размышлений Лем. — Это очень древний диалект, я даже не уверен, помнит ли кто-нибудь сейчас, кроме меня. Даже старейшие из эльфов его позабыли. Наверно, строку сюда поместили по изображениям, дошедшим из далекого прошлого на орихальке. Думаю, что подлинник хранится в Храме Гилтониэль. Здесь сказано некое пророчество, странное и непонятное: «Воити Харт во небя, воити Харт во земь. Возве Харт о Эглотари, то имя опрежния придаче во ден сошедши и ославе есмь. Остави живот аки надость невеличе, вернись ко Хаос имяше имя даровано и Эру освятиши во веки як семя от семи. Воити во древне, воити во будь, и Харт оглавен предстоя. Но выведи суть, равне со боги встай.»

— И что же означает эта белиберда?

— Понятия не имею. Тут даже нормальными словами переложить трудно. Улавливается некий подтекст о Харте, что-то вроде того, что он вернуться должен и ввергнуть мир в Хаос, но из него же и поднять, после чего стать равным богам.

— Кто такой Харт? Я слышал уже подобное имя, но и только…

— Ты не знаешь Харта? Харта Лишенного Прошлого? Мама родная! Ничего себе!

— Да я же всего две недели, как в сознании, — попытался я оправдаться.