Люби меня по-немецки - Агата Лель

— Чёртов адвокатишка! Не успел я отвернуться, он уже свои шары от пинг-понга обратно подкатывает… — рычит под нос Курт и, предупрежая, уже обращается ко мне: — Пусть только попробует прикоснуться к тебе хоть пальцем и уже завтра будет питаться детским пюре через трубочку, потому что не досчитается десяток зубов. Да и сломанными пальцами ложку не удержишь.

— У-у, я вся дрожу от страха! Приноси ведёрко и лопатку — померяетесь, чьи игрушки круче. Ведь в ваших немецких песочницах именно так привыкли дела решать.

— Я серьёзно, амазонка, — угрожающе шепчет он. — Не делай глупости, слышишь? — и резко: — Ты где? Поговорим прямо сейчас, я подъеду.

— Ещё чего! Да я точно из страны мигрирую, если хотя бы ещё раз увижу тебя на своём горизонте. На нашем горизонте с Олегом.

На том конце трубки слишится сдавленная немецкая брать и я не смогу скрыть злорадную улыбку. Так ему и надо! Пусть злится, пусть психует. Это в нём не ревность говорит, а чувство собственничества. Он хочет, чтобы и жена и многочисленные любовницы хранили ему собачью верность — но не тут-то было. Всегда найдётся камень, о который сломается коса.

— Прощай, Рейнхард, больше ты меня не увидишь. Лучше дочь на аттракционы своди. Папаша… — сбрасываю вызов и, быстро занеся номер в чёрный список, снова вырубаю телефон.

Признаться, стало легче, но не совсем. Осознание того, что это точно был наш последний разговор больно бьёт коленом под дых. Но я ему всё-таки отомстила — и это не может не радовать. Пусть не думает, что я страдаю в одиночестве, пусть считает, что моя жизнь продолжается. А то, что она стала без него бесцветной — ему об этом знать совсем не обязательно.

Часть 39

Подъехав вечером к фешенебельной высотке Олега поднимаю голову и ищу глазами знакомые окна. В его квартире горит свет. В его идеальной квартире, где даже пыль ложится в строго отведённых для этого местах. Золотая клетка для какой-то другой женщины, но не для меня.

Зря я всё это затеяла, и чем только думала?! Звонить бывшему чтобы позлить настоящего, который тоже стал бывшим — такие приёмы даже в мыльных операх уже не используют. Самый глупый способ мести. Придётся сейчас заново его бросать и только на этот раз уже навсегда.

Бедный Олег. То, что он зануда, не значит, что над ним можно так издеваться. Если он пошлёт меня далеко и надолго — я пойму. Правда, он так хорошо воспитан, что пошлёт меня не забывая о хороших манерах: "Как же ты меня разочаровала, Ульяна", "ты снова совершаешь опрометчивый поступок", "хорошо ли ты взвесила все "за" и "против", прежде чем принять это решение", и прочее в таком же духе.

И тяжёлый же предстоит разговор… Кажется, план Дианы позвонить ему и прикинуться невменяемой был не так уж и плох.

Лихорадочно соображая, как бы помягче рассказать о том, что была в состоянии аффекта и не ведала, что творю, захожу в светлый холл и давлю кнопку вызова лифта. В сумочке оживает телефон, и я боюсь, что это снова звонит он. Курт. Мало мне было переживаний после прежнего разговора — я то принималась смеяться без причины, то рыдать, то посылать его мысленно ко всем чертям. Ещё одни такие эмоциональные качели я точно не выдержу.

Не без страха достаю телефон и выдыхаю — папа. Хотя тоже не менее волнительно. За последний месяц мы разговаривали лишь однажды и ничем хорошим наша беседа не закончилась, одними лишь взаимными обвинениями — он меня в наивности, я его в чёрствости.

Боже, а ведь он как всегда оказался прав. Козлометр отца работает без сбоев, глупо было снова проверять его профпригодность на собственной шкуре.

— Привет, пап, — захожу в лифт и жму кнопку четырнадцатого этажа.

— Как жизнь, Ульяна? Мама сказала, что ты приболела. Что-то серьёзное?

Мама. Ну кто бы сомневался! Она звонила мне утром и попала на момент наивысшей точки расклеенности. Рассказывать о том, что я потерпела очередное любовное фиаско очень не хотелось, поэтому пришлось наплести что-то про подцепленный где-то грипп.

Наблюдая, как стремительно меняются цифры на табло, вежливо поддерживаю беседу:

— Мне приятно, что ты волнуешься. Значит ли это, что твоя блудная дочь прощена и санкции на посещение вашего дома сняты?

— Ничего подобного, — ворчит. — Просто я врач и мой долг следить за здоровьем тех, кого породил. Да и запасного ребёнка у меня большое нет, так что… Ты была у доктора? Сейчас ходит очень опасный вирус. Если хочешь, я могу позвонить Роберту Воскресенскому. Думаю, ради тебя он выкроит в своём плотном графике свободные полчаса.

— Только не Воскресенский! На последнем осмотре он как будто случайно потрогал мою грудь, а он, насколько я помню, далеко не маммолог, — одиннадцать, двенадцать… — Не волнуйся, пап, я выпила противовирусное, мне уже гораздо лучше.

А если ты как первоклассный хирург вырежешь моё разбитое сердце и сунешь вместо него кусок камня — я буду тебе только признательна.

— Это хорошо… — сопит отец и повисает неловкая пауза. Так как моей жизни ничего не угрожает, говорить нам пока больше не о чем. Ведь я с Куртом, а на это имя в наших беседах наложено жёсткое эмбарго. — Э… В общем, Ульяна, я тут подумал на досуге… — продолжает он, но тут открываются двери лифта и первое, что я слышу, это доносящуюся из квартиры Олега громкую брань и оглушительные удары.

Уставший от перипетий мозг сходу предоставил два варианта на выбор: либо Олег устроил к квартире ремонт, и какой-то немец разнорабочий колотит молотком перемежая удары матом, либо кто-то кого-то с разбега бьёт головой о стену.

Вот дьявол!

— Пап, я перезвоню, — бросаю телефон в карман и пулей лечу на звуки.

Дверь оказалась не заперта, и только я хотела открыть её и понять, какой из вариантов был верным, как услышала то, что заставило меня застыть…