Дети смотрителей слонов - Питер Хёг

— Большинство из тех, кто до вас это говорил, — сообщаю ей я, — теперь заняли участки на самых разных кладбищах Дании.

Она хихикает, и тем не менее она для меня своего рода загадка, правда, непонятно какая — я всё ещё веду мяч в темноте.

— Андрик проводит вас, — говорит она.

Человек за моей спиной подошёл так тихо, что я не услышал его шагов. На нём тоже тога, и волосы его убраны так же, как на греческих статуях. Какого именно бога он собрался изображать, мне трудно сказать — когда проходили греческую мифологию я как раз по уважительной причине отсутствовал на уроках. Но если сексуальные маньяки-убийцы должны иметь бога-покровителя, то он бы вполне сгодился. У него сложение десятиборца, небесно-голубые глаза, и всем своим видом он напоминает одного из тех чрезвычайно опасных типов, которых иногда встречаешь на футбольном поле, — людей, по которым видно, что у них множество замечательных талантов, поставленных на службу злу.

Он открывает мне дверь, мы входим в помещение, которое лишает последней надежды, что этот дом каким-то образом может иметь отношение к старому Копенгагену — если, конечно, у вас была такая надежда. Площадь этого зала, по меньшей мере, двести квадратных метров, над головой у нас стеклянная крыша, через которую видно голубое небо, вокруг множество растений — как в большой оранжерее Ботанического сада в Орхусе.

Но это не Ботанический сад, потому что растения тут разгораживают зал на отсеки, в каждом отсеке стоит мраморная ванна, где лежат мужчины, им моют уши женщины, которые вполне могли бы быть — но скорее всего это не так — близнецами дамы-администратора. В центре зала стоит столик с охлаждающимся шампанским, нет времени выяснять, где тут безалкогольное, да мне вообще-то и не хочется пить. Есть здесь ещё нечто похожее на холодильник, с лампочками и датчиком влажности за стеклянной дверцей, за ней видны коробки с гаванскими сигарами, бьюсь об заклад, что на них такой же бант, что и на сигаре Рикарда.

Андрик открывает ещё одну дверь, она ведёт в мраморную раздевалку.

— Раздевайтесь здесь, — говорит он. — И идите дальше.

На скамейке лежит белое махровое полотенце величиной и толщиной с медвежью шкуру. Когда Андрик уходит, я накидываю полотенце на плечи и захожу в соседнюю комнату.

Здесь мрамор заканчивается. Но зато здесь всё золотое и красное, и два возвышения. На одном стоит большая двуспальная кровать, на другом — биде.

На маленьком столике кто-то оставил ещё дымящуюся чашку кофе, рядом с чашкой лежат очки и записная книжка в коричневом переплёте.

Я тихо подхожу к столику. Слышно, как в соседней комнате кто-то щёткой расчёсывает волосы. Открываю записную книжку на букву «Д», чтобы найти слово «Дом». У всех сейчас есть мобильные телефоны, никто больше не запоминает номер домашнего телефона, во всяком случае, у нас дома свой никто не помнит.

Очевидно, и Афина Паллада не помнит. Рядом со словом «Дом» я вижу восемь цифр, которые я записываю себе в мобильник — надеюсь, что разведывательное управление полиции не имеет доступа к списку моих контактов. Адреса нет. Я закрываю книжку. Не знаю, зачем я это сделал. Возможно, чтобы убедиться, что даже у богинь есть домашние телефоны.

Я сажусь на стул, на самый край сидения.

Входит Афина Паллада.

Думаю, что без каблуков она, по меньшей мере, 188 сантиметров ростом. При таком росте, если бы она хотя бы немного умела обращаться с мячом, то с успехом могла бы играть в защите основного состава женской баскетбольной команды Финё.

Но сейчас она в красных туфлях на высоких каблуках, которые прибавляют ей ещё сантиметров пятнадцать. К тому же на ней рыжий парик, поверх которого надет такой знакомый по гаванским сигарам греческий шлем.

Кроме этого я вижу лишь маленькие красные трусики, большое количество помады и улыбку, которая держится не очень долго — как только Афина Паллада видит меня, улыбка мгновенно исчезает.

Хочу подчеркнуть, что при обычных обстоятельствах я бы никогда не стал описывать женщину во всех подробностях, даже про себя. Если я всё-таки тут и делаю исключение, то руководствуюсь педагогическими соображениями — хочется, чтобы вы представили себе, кто передо мной стоит.

Дело в том, что груди у женщины не просто большие, они величиной с баскетбольные мячи и так сильно накачаны, что вполне можно было бы привязать к ним верёвочки и продавать детям в парке Тиволи Фрихиден в Орхусе вместо надутых гелием воздушных шариков.

Она стоит во весь свой рост посреди комнаты, изучая меня, потом берёт с кровати что-то похожее на кимоно, закутывается в него, садится, снимает шлем и кладёт его на стол.

Выражение её лица говорит о том, что мы не находимся более под южным солнцем, мы оказались севернее Полярного круга.

— В твоём возрасте, — говорит она, — требуется разрешение родителей.

— Не получится, — отвечаю я, — они куда-то пропали. Потому я и пришёл сюда. Они оставили название этого заведения.

Я протягиваю ей листок с записями мамы, она берёт со стола очки, смотрит на записи и возвращает мне листок.

— Фамилия твоих родителей?

Я называю имена и фамилию мамы и папы. Она качает головой. Не сводит с меня глаз.

— Первый раз слышу. Откуда у тебя адрес?

Я молчу. Не хочу выдавать графа.

— А пароль? — говорит она медленно. — Откуда он?

Я не могу дать ответ, не рассказав о злодеяниях мамы и папы. Так что молчу.

— Для нас это важно, — говорит она. — Знать, откуда пароль.

В её голосе появляется что-то угрожающее. Теперь уже не замечаешь её внешнего вида и помады. Теперь есть только ощущение, что ты сидишь перед человеком с огромной силой воли, который знает, как её использовать.

По-видимому, она нажала на какую-то кнопку, потому что внезапно рядом со мной появляется маньяк-убийца, и на сей раз я тоже не услышал его шагов.

— Андрик, — говорит она. — У мальчика неизвестно откуда оказался пароль. Он не хочет рассказывать, кто ему его сообщил.

Андрик озабоченно кивает. Передо мной двое обеспокоенных людей.

— Я мог бы порасспрашивать его в парилке, — предлагает Андрик.

Можно только догадываться о том, как расспрашивает Андрик. Но маловероятно, что он добивается ответов при помощи мятных леденцов и настойчивых увещеваний. Гораздо вероятнее, что он засовывает непрошенного гостя под струю пара, а потом бьёт его головой о каменный пол.

— Я мою посуду, — объясняю я. — В одном ресторане. Один из посетителей оставил на столе бант от сигары. На нём был адрес и номер телефона. А на обороте — пароль.

Они смотрят на меня. Потом женщина кивает.

— Что ж, может быть и так, — говорит она. — Андрик, проводи его, пожалуйста. Через чёрный ход.

Мужчина не прикасается ко мне, в этом нет необходимости. Он лишь делает небольшой шаг ко мне — и я уже вскакиваю со стула. Женщина открывает дверь в другом конце комнаты.

Лестница так называемого чёрного хода тут такая, что по мнению многих была бы слишком хороша для их парадного. Когда мы оказываемся на площадке, мы слышим, как женщина покашливает.

— Давно пропали твои родители?

— Четыре дня назад.

Мы с Андриком начинаем спускаться, она снова кашляет.

— Андрик. Он всего лишь ребёнок.

Мужчина кивает. Мне кажется, он немного разочарован.

Мы проходим через двор, где в горшках растут пальмы и стоит красный винтажный «ягуар». Наверное, у Андрика в руках пульт дистанционного управления: ворота раскрываются, и мы оказываемся в переулке. Андрик оглядывается по сторонам, на улице никого нет. Он хватает меня за плечо и сильно сжимает его.

— А ты, значит, плакса, — говорит он.

Тут он ошибается. Та слезинка, которую он, возможно, видит в уголке моего глаза, объясняется печалью — из-за того, что мне очень скоро придётся ему отомстить, потому что он слишком сильно сжимает мне плечо.

— Полагаю, мы видели тебя тут в первый и последний раз, — говорит он. — Усвоил?

— В каком-то смысле, — отвечаю я. — А почему им тогда можно?

Я смотрю в темноту двора, из которого мы только что вышли.

Это самый старый трюк в мире. Но при этом ему нет равных. Если им правильно пользоваться, он становится прекрасной иллюстрацией того положения, относительно которого, как показывают наши с Тильте исследования, среди великих мистиков царит полное единодушие: слова создают действительность.

К тому же этот трюк нередко используется в гандболе и футболе. Ты смотришь в одну сторону, а бежишь в другую.

У Андрика прекрасная реакция — в этом ему не откажешь. Он разворачивается на месте и пристально вглядывается в темноту, стараясь разглядеть проникших во двор. Но он не теряет бдительности, он по-прежнему держит меня за плечо.

Но этого теперь мало. Ситуация вышла у него из-под контроля.