Дети смотрителей слонов - Питер Хёг

— Два часа, — говорит Тильте. — Мы уже очень близки к отгадке. Ещё два часа.

— И что вы за это время сможете сделать?

Этот вопрос задаёт Леонора.

— Светловолосый человек, — говорю я. — Хенрик. Он сказал, что в детстве играл в замке. Мы могли бы показать запись Рикарду.

В качестве дирижёрской палочки граф Рикард Три Льва использует гаванскую сигару, длинную, как указка, и сейчас она движется в сторону панорамного окна.

— У всех «глубоких» городов есть какая-то одна площадь, которая служит духовным центром. Площадь перед собором Святого Петра. Церковная площадь в городе Финё. Рыночная площадь перед Домским собором в Орхусе. Пространство вокруг Шартрского собора. Площадь перед Голубой мечетью в Стамбуле. В Копенгагене — это Королевская Новая площадь.

Мы сидим на террасе гостиницы «Англетер». За окнами жизнь идёт своим чередом. Туристы пытаются понять, как это в апреле Копенгаген может делать вид, что он весь солнечный и весенний, время от времени пробирая их до костей ледяным северным ветром, и никак не могут решить, что надевать на экскурсию по городу: бикини или утеплённый комбинезон. В центре площади, у сквера Кринсен стоит красный — цвета почтовых ящиков — двухэтажный экскурсионный автобус в ожидании пассажиров, а на столе перед графом возвышается бутерброд, за ним возвышается бокал с пивом, над которым возвышается шапка пены.

— Приют для моряков в Новой гавани, — продолжает граф. — Христианские корни Королевского театра, «Холм эльфов», балеты Бурнонвиля, глубокие вещи, евангелические. Чувствуются вибрации церкви Хольмен.

Граф отделяет ножом несколько слоёв многоэтажного бутерброда. Из маленькой металлической коробочки он кончиком ножа достаёт щепотку похожего на кари порошка. Подмигивает нам с Тильте.

— Псилоцибе полуланцетовидная. Собрано вчера на зелёных лужайках северных предместий. Высушено и принесено сюда сегодня гномиками. Так на чём я остановился? Ах, да. Королевская Новая площадь. Обратите внимание, как близко мы находимся к Дворцовой церкви и к Мраморной церкви. К Институту буддистских исследований. Церкви Ансгара и Католическому университету. Это создаёт фантастическое поле.

Тут до него доходит, что мы как-то не разделяем его восторгов — никто из нас: ни Ашанти, ни Ханс, ни Тильте, ни Баскер, ни я.

Тильте кладёт перед ним на скатерть ноутбук Леоноры.

— Рикард, — говорит она. — Я хочу тебе кое-что показать.

Мы пришли пять минут назад, и когда мы подходили к столу Рикарда, Ашанти оказалась впереди, на неё он в первую очередь и обращает внимание и даже откладывает в сторону сигару.

— Приятно познакомиться, — говорит он. — Восхитительно!

Он смотрит на нас, здоровается, снова поворачивается к Ашанти.

— Вы иностранка? Я мог бы показать вам город. У меня внизу стоит «бентли». Кабриолет.

— С большим удовольствием, — отвечает Ашанти. — Для моего друга найдётся место?

Граф Рикард смотрит на Ханса, потом снова на Ашанти, потом на Ханса, и опять на Ашанти. Он облизывает губы, и я вижу, что в голове его проносятся мысли о возможностях, которые я не хотел бы тут упоминать, потому что то, что я тут пишу, предназначено для всей семьи.

Потом он берёт себя в руки и демонстрирует душевные качества, дистиллированные за шесть веков дворянства.

— У меня есть идея получше, — говорит он. — Вы с Хансом берёте машину. Поездка на север, по Странвайен, для двух молодых влюблённых в открытом «бентли» — это почти религиозное переживание.

Тут ему подают большой бутерброд и пиво, а потом Рикард воспевает Королевскую Новую площадь, и вот Тильте ставит перед ним компьютер.

Рикард почти сразу узнаёт помещение.

— Это же старая церковь замка, — говорит он. — Я там скоро буду выступать.

Тильте прокручивает запись. На экране ночь. В помещении появляются четыре человека.

— Надо же, люди, — замечает граф. — Что они там делают ночью?

— Прислушайся к голосам, — говорит Тильте.

Она делает громче.

«Похоже, тут мыши», — говорит запыхавшаяся женщина.

Рикард качает головой. Он ничего не понимает.

Тильте снова включает запись. Теперь, когда я уже посмотрел её несколько раз, я могу разглядеть четы- ре фигуры в тот момент, когда они входят в помещение.

«Исключено. Это были крысы».

Что-то привлекло внимание Рикарда. Мы смотрим дальше.

«Извините. Я растрогался. Играл здесь ребёнком…»

Рикард делает знак. Тильте останавливает запись. Рикард поворачивает компьютер, так чтобы на экран не падал свет.

— Тьфу ты, пропасть, — говорит он. — Это же Чёрный Хенрик. Что он делает в старой церкви?

Тильте касается его руки.

— Рикард, — спрашивает она. — Почему «Чёрный Хенрик»? Он ведь светловолосый.

Взгляд Рикарда становится отсутствующим.

— Это из-за перчаток, — объясняет он. — Они были чёрные.

Мы сидим за столом, Рикард пытается собраться с мыслями, грибы гномиков эту задачу ему не облегчают. Я смотрю на Королевскую Новую площадь. Красный двухэтажный автобус по-прежнему пребывает в одиночестве — такая судьба уготована многим из нас. Жёлтые городские автобусы, напротив, всеобщие любимцы. Среди припаркованных машин стоит чёрный автомобиль-фургон с затемнёнными стёклами. И буквы на номере — ТХ, а за ними следуют цифры 5017.

Конечно же, это случайность. Мы живём в свободной стране. Сначала эта машина стояла на Николай-плас, теперь она стоит здесь. И тем не менее это случайность, на которую нельзя не обратить внимание.

— Это было больше двадцати лет назад, — говорит граф Рикард, — у нас была компания — мальчишки и девчонки, все жили поблизости от замка Фильтхой. Я, естественно, был среди них главным. Это было золотое детство, но годы идут — и вдруг оказывается, что нас разбросало по свету, кого куда, кто-то женился, кто-то в тюрьме, кто-то побывал в закрытом учреждении для подростков пли на перевоспитании, а кто-то на принудительном психиатрическом лечении. Хенрик вносил свежую струю в наше сообщество. В то время его звали «Святой Хенрик», его родители были очень верующими людьми. Потом мы не виделись лет десять. И тут я приезжаю на Рождество домой, а в замке в это время появились крысы. Просто нашествие какое-то. Позвонили в компанию, которая занимается уничтожением вредителей. И кто приезжает? Хенрик! Душевно так встретились. Оказывается, у него своя фирма. Целая армия сотрудников. Но раз он играл тут в детстве, а теперь тут завелись крысы, он решил сам взяться за дело. Ностальгию почувствовал. Тогда я вытаскиваю стул на улицу, ставлю его между сарайчиками и раскуриваю сигару, чтобы сидеть и наслаждаться созерцанием старого товарища за работой. Хенрик не спеша обходит весь двор, а двор у нас не маленький, пятьдесят на пятьдесят метров. У Хенрика с собой чемоданчик с резиновыми пробками разных размеров, похожими на те, которыми затыкают пробирки в лабораториях. Всякий раз, когда он обнаруживает в фундаменте дырку, он достаёт подходящую по размеру пробку и затыкает её. Он находит с полсотни дыр, это занимает около часа. Обходит дом только один раз, но я не сомневаюсь, что он нашёл все отверстия. Одно он не затыкает. В него он вставляет газовый патрон — такой, какими раньше травили кротов, теперь это запрещено. Что я приветствую. Нельзя так относиться к животным. Он поджигает патрон, переходит через двор и встаёт на колени перед другим отверстием. Потом надевает перчатки — тонкие чёрные резиновые перчатки, чтобы удобнее было работать. И вынимает пробку из дырки. Проходит примерно минута. и выходит первая крыса. Хенрик хватает её, движения его спокойные, но быстрые, он ломает ей шею. То же самое он делает со следующей. И ещё с одной. И ещё. Мёртвых он складывает в кучу рядом с собой. Куча всё растёт и растёт. Сначала крысы не торопятся. Но потом выскакивают одна за другой. И тем не менее ни одной не удаётся ускользнуть от него. И ни одна не успевает его укусить. В конце концов, в куче оказывается сто двадцать восемь крыс. Мы попросили слуг пересчитать их, прежде чем сжечь. Потом Хенрик поднимается на ноги. Снимает перчатки. И произносит короткую молитву. Никак не могу забыть это зрелище. Светлые волосы, сложенные руки. Молитва. И груда дохлых крыс.

Рикард побывал в своём счастливом детстве. Теперь он снова вернулся в «Англетер».

— С тех пор я видел его только раз. У одного из моих постоянных поставщиков. Наверное, он что-то вовремя не оплатил, поставщик, я имею в виду. Вот почему у него и появился Хенрик. Я забрался под диван, так что он меня не видел. Он тогда уже занимался выколачиванием денег из должников. Работал по всему Копенгагену, на рокеров, на иммигрантские общины, на польскую мафию, на датские компании. Никакой вам мелочности, всего вдоволь, великодушие и никаких предрассудков. Мой поставщик расплатился на месте. Он был бледен, как смерть.