Земля русская - Иван Афанасьевич Васильев

Вышел я из кабинета огорченный и встречаю в коридоре Александра Максимовича Самарина, председателя колхоза. «Чем расстроен?» — спрашивает. «Да вот, — говорю, — не поняли». И пересказываю ему наш разговор. «Ай, слышь, — восклицает он, — вот спасибо, надоумил! И как только из головы могло вылететь?» — «Ты о чем, Максимыч?» — «Да о том же, о чем и ты. О солдатках. Мне-то вот как надо бы помнить! Вернулся, понимаешь, с войны — меня сразу в председатели. Прихожу на поле — бабы на себе борону таскают. О чем тут говорить? Впрягаюсь коренником и — до вечера. Выпряглись, сели на меже, тогда и говорю бабам: «Эту рощицу корчевать не будем, вырастет — по праздникам сюда приходить станем». Земля-то, понимаешь, три года не пахалась, березником взялась, на одну такую делянку и указал я. А бабы мне: «До той поры половину нас на погост переносишь, не дождемся». А роща-то, понимаешь, поднялась. Да ты видел, та, что у клуба. Эх, черт возьми, надо бы исполнить обещание. Здорово, что ты мне встретился…»

Самарин постарался. Накупил простеньких подарков, столы в клубе сдвинул, самовары поставил — и усадил за стол без малого сотни две солдаток. Поклонился в пояс и сказал: «Давайте первым делом солдат своих помянем, как жили, повспоминаем, а тогда уж…» А тогда пошли все гуртом в одевшуюся молодой листвой березовую рощу — и как же много было там светлых слез, омывших вдовью душу! То плакала вечная скорбь «по убиенному», вечная скорбь русской солдатки.

К Самарину в тот день я не попал, был в другом колхозе, у Николая Сергеевича Чиркунова, на таком же собрании и видел вдовьи слезы. Знаете, все, что было в клубе: плакаты, подарки, оркестр, речи, — все это было несущественно, не столь важно, как на других мероприятиях, для солдаток главным было то, что вот вспомнили о них, собрали всех вместе, — и хлынула в душу, захлестнула светлой печалью вся жизнь, и пришло тогда удивление самим себе: как только смогли! Как смогли землю возродить, как смогли хозяйство поднять, детей вырастить… Думалось мне тогда, что с такого вот момента и начинается осознание силы своей и народной, неодолимости жизни на родной земле и своей сопричастности к бессмертию подвига.

Но вот беда, я не знаю более таких примеров. Не было в нашем округе еще таких «мероприятий», не говоря уже о том, чтобы сделать их традиционными, то есть не забывать в каждую годовщину Победы и солдаток. Вот опять, в преддверии новой годовщины, навестил я тот же кабинет и у той же «ответственной дамы» спрашиваю: «А нынче что-нибудь намечается?» — «Нет, — ответила она, — в перечне мероприятий для солдаток ничего не предусмотрено».

Дело, однако, не столько в «юбилейной» памяти, сколько в повседневном внимании. А тут иной раз сталкиваешься с фактами полнейшего забвения своего святого долга. Передо мной письма — отклики на радиопередачу, в которой я говорил о долге перед солдатками.

«Я пенсионерка, мой муж погиб в сорок втором, а немного позже и двое сыновей. Осталась совершенно одна, никому не нужная. Отработала на производстве 27 лет. По настоянию врачей сменила климат, переехала в Тамбов. Живу в квартире частной постройки, без удобств. Дом старый, ремонтировать нечем, нет материалов, цемента, кирпича, извести. Перенесла инфаркт миокарда, в таком состоянии не в силах даже купить топливо, подвезти, и нет здоровья топить печку и носить воду.

Кто вернулся с фронта, он теперь с нами не хочет и говорить, он — ветеран, а кто же наши мужья и мы? Какой-нибудь верзила может обругать, всячески обозвать в общественном месте, восемнадцатилетняя продавщица может нагрубить — и все сходит. Торговые учреждения о нас вообще не думают. Не купить на больные ноги обуви, нет на нас платьев, халатов, пальто. Часто слышишь по радио: где-то кому-то кто-то в чем-то помог, я не могу этому поверить. Я лежала в постели восемь дней без хлеба и воды, и никто из двенадцати человек соседей не зашел справиться, жива ли я…»

(А. С. Незговорова, г. Тамбов)

«Я 39 лет работала учительницей, сейчас не работаю, потеряла зрение, мне уже 70 лет. Муж погиб в Отечественную войну. Вырастила сына, но он живет от меня далеко. После учебы, его послали в Новгород, где и приобрел себе местожительство, а я вот никак не могу к нему попасть, так как для меня нет там уголка для жизни.

А теперь скажу за свой совхоз и школу. В этом году, как и всегда было, ученики и учителя работали в совхозе, помогали где могут. За это совхоз выделил учителям зерна, а пенсионеров директор вычеркнул, сказав: «Они не работали». Вот уж идет зима и холода, а насчет топлива и не думают, а его, как известно, купить без учреждения трудно. А знаете, как обидно видеть людей, которые работают во всех учреждениях и которые прошли через твои руки, а теперь смотрят на тебя равнодушно, а ходить «побираться» к ним не хватает смелости и совести. После Отечественной войны прошло более тридцати лет, а у меня в квартире я никого не видела, чтобы кто-то побывал и поинтересовался, как я живу…»

(М. А. Соболева, Ростовская область)

«Я учительница, бывшая завуч, директор школы, начальник педкабинета Свердловской ж. д. Это — основная производственная лестница, а попутно — депутат горсовета, профработник, во время войны инструктор райкома партии, а сейчас я в силу состояния здоровья никто, мне 75 лет. Первые годы по выходе на пенсию вела общественную работу, а сейчас неходячая, всеми забытая. Руководители сменились, документы нам выдали на руки — и где мы? Живы? Умерли? Уехали? Никому нет дела. Друзья-товарищи в таком же состоянии, больны и стары. Это не жалоба. Пенсия — 85 рублей, квартира с удобствами, а одиночество — чем его заполнить? Сын погиб в войну неженатым, внучат нет. Какой выход?»

(С. А. Сиунова, г. Свердловск)

Как видите, жалуются вдовы, прежде всего на нашу душевную глухоту. Старость пугает не годами, а одиночеством, — гласит народная мудрость. Одиночество же не развеешь ни рублем, ни куском, только добрым словом, только чуткой душой.

Богата стала наша жизнь, что и говорить. Посмотрите на деревню, вон какую строим — на манер города! Руками картошку не копаем — комбайнами. И одеваемся красиво, и сидя дома на диване театр смотрим, и на машине в отпуск едем, куда душе угодно. И берет меня удивление, когда в разговорах о закреплении молодежи на селе слышу такую фразу: «Надо создавать молодым условия». Как будто все,