Свидание вслепую - Татьяна Алюшина

Захар, обливаясь холодным потом от слабости, перевернулся со второй попытки на бок, отдышался и перевернулся на живот, медленно-медленно подтянул колени, уперся на локти, снова отдышался и встал на четвереньки. Руки и ноги ходили ходуном от слабости и непомерной нагрузки для усохших, увядших и одеревеневших за болезнь мышц. Сердце бухало в грудную клетку тяжело, надсадно, причиняя боль ребрам и горлу, со лба ручьями лился пот, попадая в глаза и разъедая их щелочью. Он на четвереньках, дышал, как загнанный, сипел, вдыхая воздух.

– Вставай! – хлестал приказом Осип.

– Не могу…

– Тогда ложись и умирай! – ввинтился в самый мозг дребезжащий низкий голос. – Ляжешь – умрешь!

Захар сцепил зубы с такой силой, что почувствовал заскрипевшее крошево эмали, зажмурил глаза, в которых перемешались бессильные слезы с потом, напряг всю волю, все, что от него осталось…

Он падал трижды и трижды начинал сначала, упираясь дрожащими руками и коленями в пол, поднимал, отталкиваясь, свое тело. В четвертый раз Захар поднялся во весь рост и встал на дрожащих от перегрузок ногах.

– Иди к выходу! – велел Осип. Он сидел в том же положении и не сделал ни одного движения, даже не пытался помочь Захару.

До выхода из чума от того места, где стоял Захар, расстояние было метра два – он преодолел их за пятнадцать минут.

Но преодолел!

И ухватился за шкуру, прикрывающую вход. К этому моменту тело отказалось повиноваться, а мозг вопил, что умирает. Захар чувствовал, что проваливается куда-то в затягивающую пустоту!

Но в спину, как бич, ударил резкий гортанный приказ:

– Иди назад!

Он не помнил, как дошел – но дошел.

И лег. Не упал, рухнув от бессилия, а опустился на колени, сел, завалился на бок и растянулся на тонком матрасе.

И потерял сознание.

С этого первого испытания начались для Захара такие адовы муки, о существовании которых и в самых кошмарных снах он представить себе не мог.

Босх и Гойя со своими ужасами, перенесенными на полотна, отдыхают!

Осип не отходил от него ни на мгновение, приводил в чувство, давал что-то есть, а чаще – пить какую-то гадость. Захар послушно глотал, что давали, не размышляя и не спрашивая ни о чем, он постоянно находился в состоянии, похожем на бред.

Еще трижды, подгоняемый властными окриками Осипа, он поднимался, тащил свое тело к выходу и возвращался назад.

На следующий день пытка разнообразилась: совсем рано шаман разбудил Захара, дал выпить горькой настойки, по вкусу и запаху устойчиво напоминавшей разбавленный водицей куриный помет, и приказал встать и одеться.

Захар усмехнулся: ну, это из области нереального – одеться…

Реально там, не реально, но он оделся! Трижды потеряв сознание и падая колодой назад, на лежбище свое, но оделся!

Это был подвиг, оказавшийся увертюрой к основному произведению.

Осип вывел его из чума. Помог, поддержав под локоть пару секунд на выходе, отпустил руку, отошел шажок назад и приказал обойти чум вокруг…

Через два дня Захар делал пять кругов вокруг жилища шамана три раза за день, на третий день он дважды обежал чум, и блевал от отказа организма терпеть такое издевательство над собой.

Вечером того же дня Осип, напоив его одной из своих загадочных настоек, приказывал Захару раздеться, обмазывал его тело чем-то мерзко пахнущим, брал бубен и, подпевая ритмичным ударам, отдающимся под сердцем вибрацией, ходил вокруг него и такое вытворял горлом! То завывая, то улюлюкая, то переходя на высокий режущий ухо звук, то клекоча – все кружил, кружил, отбивая ритм на бубне…

Захар закрывал глаза и плыл куда-то через сугробы, снег, вьюгу, цепляясь голой кожей за кривые ветки низкорослого деревца. Сбоку выскочил матерый волчище и пошел вдогонку по его следу, то отставая, то нагоняя. Иногда Захар чувствовал запах из его пасти. И тогда он ускорял бег, забыв, что человек не может настолько стремительно двигаться; он не оглядывался, чувствовал инстинктами, где находится волчара, и летел, несся над сугробами, и вдруг перемахнул через какую-то пропасть, растянув полет, вложив в него сущность свою, силу и волю без остатка, понимая, что это его последний шанс на спасение!..

И провалился в спасительное беспамятство.

Через неделю он пробежал за собачьей упряжкой, которой, посмеиваясь, управлял Осип, целый километр.

А еще через три дня – пять километров!

Они почти не разговаривали все эти дни: Осип отдавал приказы, Захар выполнял. Да у него не оставалось сил ни на мысли, ни на слова, ни на лишние движения. Он послушно пил, ел и выполнял то, что приказывал шаман, ежеминутно преодолевая человеческие возможности и ограниченность сознания, упорно кричащего, что такое невозможно!

Нет и быть не может у человека таких сил и возможностей, чтобы проделывать с телом, с жизнью то, что вытворял Захар, кричало ему сознание и уговаривало, умоляло остановиться, прекратить пытку, отдохнуть!

На двенадцатый день Осип вывел Захара из чума, положил ему на плечи вожака упряжки Бельчака, весившего добрых семьдесят, а то и восемьдесят килограммов, и заставил приседать. Бельчак стойко вытерпел пять натужных приседаний Захара и тихо смылся подальше, когда его отпустили, а Захар побежал за санями.

Через двадцать дней он бегал с Бельчаком на плечах семь километров без передыху и остановки, привыкнув, как к родным, к искрам и всполохам перед глазами от постоянных перегрузок. Он возвращался в чум, отжимался на кулаках пятнадцать раз от пола и проваливался в целительный сон. Просыпался, ел, пил травяные настои неизвестного содержания, снова спал, вставал и начинал истязания над собой сначала!..

На двадцать пятый день после того, как он в первый раз встал, Осип объявил:

– Однако смыть болезнь надо, из кожи выпустить яды потусторонние!

И отвел Захара за стойбище, к одинокому небольшому чуму. Это было что-то вроде сауны: в центре большие круглые камни в поддоне, разогреваемые снизу костром, небольшое отверстие в крыше для вентиляции, емкости с водой.

Осип парился вместе с Захаром. Долго. Очень долго, напевая убаюкивающие заклинания, поддавая на камни какие-то зелья-настойки. Потом, ничего не говоря, вышел, оставив Захара одного, через полчаса засунул голову в разрез шкуры на входе и приказал:

– Выходи!

Не, нормально?! За бортом марток, морозец к тридцати, а он одежду забрал и – выходи!

Захар вышел в клубах поднимающегося от голого тела пара. Осип указал ему на небольшую площадочку утрамбованного снега, и когда Захар послушно встал туда босыми, горящими от перепада температур ступнями, шаман вылил на него ушат еле тепленькой родниковой водицы.

– Одевайся! – приказал.

В этот вечер шаман отменил спортивно-оздоровительные мероприятия на грани пыток изуверских. Осип указал Захару место у очага в центре чума, рядом с собой. Захар сел, как и шаман, скрестив ноги. Осип помолчал, покурил тонкую трубочку, с которой не расставался никогда, и вдруг улыбнулся, спрятав в щеках глаза-щелки.