Путешественница. Книга 2: В плену стихий - Диана Гэблдон

Он снова открыл шкаф, выставив на обозрение внушительный ком, прикрытый несколькими слоями сырой мешковины. Запах сделался сильнее, а свет перепугал множество мелких коричневых жучков, которые бросились врассыпную.

— О, Фогден, да у вас здесь представители рода кожеедов!

Лоренц Штерн, бережно поместив тушку пещерной рыбы в сосуд со спиртом, подошел к нам и через мое плечо с интересом уставился на мелких тварей.

В шкафу белые личинки кожеедов тут же усердно принялись за полировку черепа овцы Арабеллы. При виде того, как закопошились они в глазницах, маниока в моем желудке опасно зашевелилась.

— Это они и есть? Полагаю, что да: славные маленькие прожорливые ребята.

Священник опасно покачнулся, но удержался на ногах, ухватившись за шкаф, и только тогда поймал в фокус своих глаз старую женщину, стоявшую, глядя на него, с ведром в каждой руке.

— Ох, я совсем позабыл! Вам ведь нужно переодеться, миссис Фрэзер!

Я оглядела себя. Платье и нижняя рубашка были порваны до неприличия во многих местах, промокли и пропитались соленой водой и болотной жижей. Это едва ли могло считаться приемлемым даже в столь невзыскательной компании, как общество отца Фогдена и Лоренца Штерна.

Священник обернулся к могильному видению.

— Мамасита, у нас есть что-нибудь, что могла бы надеть эта попавшая в беду леди? — спросил священник по-испански, помедлил, слегка покачиваясь, и добавил: — Может быть, одно из платьев…

Старуха ощерилась.

— Ни одно из них на такую корову не налезет, — ответила она тоже по-испански. — Если без этого не обойтись, отдайте ей одну из своих ряс.

Она презрительно покосилась на мои спутанные волосы и перемазанное грязью лицо.

— Пойдем, — бросила она по-английски, поворачиваясь ко мне спиной. — Умываться.

С огромным облегчением закрыв за ней двери патио, я с еще большим облегчением сорвала с себя липкую, грязную одежду и занялась туалетом, насколько это было возможно при наличии лишь холодной воды и без гребня.

Облачившись в приличную, хоть и странно выглядевшую на мне сутану отца Фогдена, я, за неимением лучшего, расчесала волосы пальцами, размышляя при этом о необычной персоне хозяина дома. Трудно было понять, являются ли некоторые его странности признаком слабоумия, ил и это всего лишь побочный эффект продолжительного злоупотребления алкоголем и конопляным дурманом, но, несмотря ни на что, он производил впечатление человека мягкого и доброжелательного. А вот его служанка, или кем там она была, производила совершенно иное впечатление.

Мамасита не на шутку меня нервировала. Мистер Штерн заявил о своем намерении спуститься вниз, к морю, и искупаться, а возвращаться в дом без него мне не хотелось. Сангрии оставалось еще много, и я подозревала, что отец Фогден, даже если он еще в сознании, будет для меня слабой защитой от взоров этого василиска.

С другой стороны, не могла же я торчать на улице весь день. Я чертовски устала и мне хотелось сесть, а еще лучше найти кровать и проспать там целую неделю. Обнаружив дверь, ведущую в дом из маленького патио, я открыла ее, ступила в темноту и, оказавшись в маленькой спальне, с удивлением огляделась: она не походила на весь остальной дом с его спартанской гостиной и запущенными патио. Кровать с пышными перьевыми подушками была застлана красным шерстяным покрывалом, на белых оштукатуренных стенах, как распростертые крылья, красовались четыре больших узорчатых веера, на столе стоял ветвистый бронзовый канделябр с восковыми свечами.

Мебель отличалась изысканной простотой и была отполирована до ровного, глубокого блеска, а задний конец комнаты был отгорожен полосатым хлопковым занавесом. Наполовину отдернутый, он открывал взгляду длинный ряд развешанных за ним, переливавшихся всеми цветами радуги платьев.

Видимо, это были упомянутые отцом Фогденом платья Эрменегильды. Бесшумно ступая босыми ногами, я двинулась вперед, чтобы посмотреть их. Комната содержалась в чистоте, пыли не было и в помине, однако не было и того неуловимого духа, которым отмечено присутствие человека. Здесь никто не жил. Платья были прекрасны: шелк и бархат, муар, атлас и муслин. Даже безжизненно висевшие на вешалках, они обладали блеском и красотой, присущими коже живых существ, словно в них каким-то чудом задержалась частичка ушедшей жизни.

Я потрогала один корсаж: пурпурный бархат, расшитый серебряными анютиными глазками; каждый цветок с жемчужиной посередине. Она была небольшого росточка, эта Эрменегильда, и худощавого телосложения: в корсажи некоторых платьев под кружева были искусно вшиты объемные вкладки, зрительно увеличивавшие бюст. Комната была удобной, хотя и не роскошной, а вот платья великолепными — в таких не стыдно было бы появиться и при дворе в Мадриде.

Эрменегильды не стало, но комната и по сию пору казалась обитаемой. Я потрогала на прощание переливчато-синий рукав и на цыпочках удалилась, оставив наряды досматривать их сны.

Лоренца Штерна я нашла на веранде позади дома, выходившей на крутой, поросший алоэ и гуавой склон. Вдалеке виднелся лелеемый в лазурной колыбели моря островок. При моем появлении Штерн галантно встал, встретив меня легким поклоном и удивленным взглядом.

— Миссис Фрэзер, позвольте выразить восхищение тем, как вы стали выглядеть. По правде сказать, на вас одеяние отца Фогдена сидит не в пример лучше, чем на нем.

Штерн улыбнулся мне, ореховые глаза расширились, выражая восхищение.

— Полагаю, избавление от грязи украсит любого, — отозвалась я, усаживаясь на предложенный им стул. — Кажется, здесь есть какой-то напиток?

На шатком деревянном столике стоял кувшин. Сконденсировавшаяся на нем влага собиралась в капли, стекавшие вниз. Выглядел этот сосуд соблазнительно, тем более что меня давно мучила жажда.

— Еще сангрии? — предложил Штерн.

Он налил нам обоим по небольшой чашке и, пригубив свою, удовлетворенно вздохнул.

— Надеюсь, вы не сочтете меня невоздержанным, миссис Фрэзер, но после месяцев скитаний по диким землям, где нечего было пить, кроме воды да жуткого рома, который в ходу у рабов… — Он блаженно прикрыл глаза. — Амброзия!

Я была склонна с ним согласиться.

— Э… отец Фогден…

Я замялась, подыскивая подходящее слово, чтобы охарактеризовать состояние нашего хозяина. Как оказалось, не стоило утруждаться.

— Пьян, — откровенно заявил Штерн. — На ногах не стоит, язык не ворочается. К закату он почти всегда в таком состоянии.

— Понятно, — пробормотала я, удобнее устраиваясь на стуле и потягивая вино. — И давно вы знакомы с отцом Фогденом?