Ольга, лесная княгиня - Елизавета Дворецкая

Привыкнув за восемь лет, Мальфрид даже дома говорила по-словенски.

Поначалу они с Эльгой, бывало, плохо понимали друг друга: наречия полян и плесковских кривичей заметно различались. Тогда они переходили на северный язык, но Эльга чутко прислушивалась, как говорят вокруг, и старалась подражать: не «сустречагли», а «повстречали»…

Каждое утро Эльга вздыхала: неужели он и сегодня не приедет?

Ей так хотелось поскорее увидеть своего будущего мужа, ради встречи с которым она решилась на такое! Сбежала из дома, нанесла оскорбление родовому святилищу!

Об этом они с Мистиной еще по дороге условились никому не рассказывать. С Ярилина игрища умыкнул – да и все.

Не прошло и месяца с их приезда, как в Киеве объявились родичи: люботинский боярин Гремислав, княжий сын Белояр из Плескова и брат Аська из Варягина.

И привезли они великие новости: взамен сбежавшей Эльги Дивислав зоричский взял за себя Уту, дочь Торлейва!

Свадьба состоялась еще до отъезда плесковичей в дальнейший путь, поэтому сведения были самые надежные.

Но приехали послы с пустыми руками: десять укладок, привезенные вместе с Утой, Дивислав оставил себе. Дескать, все добро пойдет в приданое молодой, дабы возместить ее меньшую, по сравнению с Эльгой, знатность, и обеспечить новой княгине зоричей надлежащее уважение.

– Не драться же нам с ним было! – разводил руками Гремята. – Но ведь и правда обидели его, пусть уж… лишь бы не воевать.

Князь Олег тоже был доволен исходом дела: он получил невесту-заложницу для рода Ульва, которую дожидались восемь лет, но при этом удалось избежать ссоры с Дивиславом зоричским.

О таком удачном исходе он мог только мечтать, и потеря приданого казалась невысокой ценой за это счастье.

Но Эльга была в ярости и не стеснялась выказывать ее даже в присутствии мужчин.

Ее приданое! Плоды ее и сестер трудов за восемь зим!

Сорочки для себя и подарков, пояса, поневы, вершники, отделанные шелком, шитые и браные рушники, настилальники, меховые крытые кожухи, одеяла куньи и беличьи, посуда, цветное платье! Всего не перечесть!

И как она теперь будет выходить за наследника волховецкого конунга без приданого, словно полонянка?

Какое ей будет уважение от мужа?

Князь и княгиня вдвоем успокаивали ее. Олег уверял, что после полюдья возместит ей потери мехов и полотна, а Мальфрид обещала помочь сшить и соткать все недостающее.

Эльга понимала, что иного выхода нет, но свадьба откладывалась на неизвестный срок: полюдье вернется только весной, а потом еще и шитье!

Впрочем, кое-какое добро у нее уже появилось, и Мальфрид даже освободила для него укладку.

Что ни день, являлись какие-то люди, желающие поклониться племяннице Вещего – полянские старейшины, старые воеводы из Оддовой дружины, торговые люди, даже какие-то хазары!

Эльга удивлялась поначалу, но вскоре поняла: для этих мест ее незнакомый дядя был почти богом. В Плескове о нем говорили мало – разве что отец и стрый Толе вечером за пивом пускались в воспоминания молодости. Но здесь, в Киеве и ближних краях, по имени Олеговой дружины называемых Русской землей, память о нем и спустя восемь лет после смерти была жива и свежа.

Первыми пришли, разумеется, родичи Олега-младшего: его отец, моровлянин Предслав с дочерью и зятем; за ними Избыгневичи – его родичи по киевскому отчиму, то есть боярин Честонег с братьями и сыновьями.

Смущенная Эльга, конечно, не запомнила сразу ни имен, ни кто кем кому приходится.

Но смутило ее не только обилие незнакомой знати, но и странные взгляды, которые все на нее бросали.

Увидев ее, каждый менялся в лице.

– Ох, батюшка… – боярин Честонег вытаращил глаза и прижал руку к груди. – Князюшка родной…

– Вот ведь привелось когда свидеться… – пробормотал его младший брат Далемир.

Эльга не понимала, о чем они: она ведь ожидала, что разговор пойдет о ее бегстве, о том, признают ли этот брак плесковские князья и всем таком прочем.

Но в глазах гостей отражалось нечто весьма далекое от этих вещей: они будто заглянули на тот свет.

– А ты сам-то увидел? – князь Предслав повернулся к сыну. – Или нет, не признал? А мы…

– Как увидели, так перед глазами и встал! – подхватил Честонег.

Эльга переводила изумленный взгляд с одного на другого.

О чем это они говорят?

– Померещилось что-то! – Олег улыбнулся. – Неужели так заметно?

Эльга оглянулась на Мальфрид: та, судя по лицу, пребывала в таком же недоумении, как и она сама.

– Чем вам, мужи нарочитые, девка-то не понравилась? – спросила наконец княгиня.

– Почему – «не понравилась»? – усмехнулся Предслав. – Очень даже понравилась. Ты Олега Вещего не встречала, вот и невдомек тебе. А племянница на него походит, как и не всякая родная дочь на отца.

Дочь на отца?

Эльга знала, что похожа на своего отца…

Но поскольку ее отец, Вальгард, приходился братом Одду Хельги, то ничего удивительного, если они были похожи. Не знавшие Вальгарда киевляне увидели в ней сходство с его старшим братом, рядом с которым прожили много лет.

– И глазищи такие же точно! – заметил Далемир, вглядевшись в глаза Эльги. – Чисто измарагд. Я сколько живу, у него одного такие очи видал. Верно, племяннице в наследство оставил!

Эльга вздохнула про себя: глаза-то при ней, а измарагдовое ожерелье осталось дома, в Варягине.

Уходя оттуда об руку с Князем-Медведем, она не решилась взять с собой свою главную драгоценность и теперь не знала, встретится ли когда-нибудь с нею снова.

Но об этом она грустила недолго: оказалось, плесковские родичи привезли ожерелье в тщательно завязанном холщовом мешочке. Его забрала вместе со всем приданым Ута и, уже зная, что остается в Зорин-городке, тайком сунула брату Аське с наказом отвезти в Киев.

Только то и утешило Эльгу в потере всего приданого, что теперь она могла встречать знатных гостей с ожерельем на груди, в котором блестели камни точь-в-точь под цвет ее глаз, что как нельзя более выгодно оттеняло и то и другое.

А по Киеву полетел слух, что приехала «родная дочь Олега Вещего» и готовится выйти замуж за княжича Ингоря.

С тех пор у Эльги не много было покоя: всякий день ее просили в гридницу.

Поляне, варяги из старой Оддовой дружины, русские купцы, жившие здесь хазары-тенгрианцы и хазары-иудеи (этих она плохо различала), савары и саваряне, которых она отличала только по языку, торговые гости из славянских земель выше и ниже по Днепру – «вся эта русь» таращила на нее глаза, и многие, кто постарше, охотно подтверждали: вылитый Олег Вещий!

А поскольку к князьям не ходят с пустыми руками, перед Эльгой выкладывали кто косяк полотна, то связку белок, а кто побогаче – отрез цветного шелка, пусть и с ладонь шириной.

Эльга быстро освоилась: улыбалась, гордясь своим происхождением, старалась запомнить лица и имена, вежливо и с достоинством благодарила. Конечно, полностью ей эти дары утраченное не возместят, но все же приятно было чувствовать себя уже не совсем бесприданной сиротой.

Да и приезд плесковской родни, пусть и без укладок, значил немало: теперь три нарочитых мужа сидели по бокам от нее, принимая поклоны, и всякий видел, что княжичу Ингорю привезли не полонянку какую, а знатную жену из Плескова, княжескую племянницу.

Но родство с Олегом Вещим здесь значило, пожалуй, даже больше.

Почти всякий пришедший пускался в рассказы и воспоминания, и за месяц Эльга узнала о покойном дяде больше, чем за всю предыдущую жизнь. Ее отец с братом рассказывали больше о его молодых годах, которым были свидетелями; о его жизни в Киеве они знали меньше.

Теперь выяснилось, что для этих мест он был чем-то вроде Перуна и Сварога разом. За несколько десятилетий его правления – сперва как воеводы последних Киевичей, потом как князя – Полянская земля изменилась до неузнаваемости.

Раньше это была узкая полоса вдоль Днепра, зажатая во враждебном окружении, платящая дань хазарам; с последними порой воевали за это право деревляне, но их власть полянам сулила еще менее добра. Хазары просто собирали дань и держали торговые пути, не давая полянам высунуть носа со своих «гор»; жизнь при них была бедная, зато спокойная. Деревляне же, считая себя первыми наследниками древнего племени дулебов и старшими над всеми прочими, стремились не только занять Киев, но и истребить полянскую старейшину, чтобы поглотить полянское племя и не оставить от него даже памяти.

Понятно, что поляне были готовы принять в князья даже «варяга из руси», чужого здесь человека, лишь бы он избавил их от давних братьев-недругов. Сделав это и начав, в свою очередь, брать дань с деревлян, Олег Вещий стал всем полянам отцом родным, и они без колебаний пошли за ним на саварян и на радимичей.