Воспоминания с Ближнего Востока 1917–1918 годов - Эрнст Параквин

Я был в Куте лишь однажды, последовав приглашению Халила.

В Багдаде континентальный климат: летом – без облачка на небе, чудовищная жара (до 45, а то и 50 градусов по Цельсию в тени), не ослабевающая толком даже ночью, а зимой – холода, тем более чувствительные, что без печей оставалось надеяться только на сжигание угля в жаровнях.

Такой климат без последствий могли вынести лишь немногие. Большинство же страдали от желудочно-кишечных заболеваний, причем зачастую в очень острой форме. И тем, что меня ни разу не свалила болезнь, я обязан не только удачной конституции моего тела, но и бережному отношению к здоровью и ежедневным поездкам на одном из двух моих арабских жеребцов, летом – сразу же после заката солнца.

Довольствие германских войск было вполне достаточным. Выйти за рамки вечной баранины нам помогало искусство нашего повара. Желанное разнообразие предоставляли куры и рыба. Гарнир состоял из риса, овощей и фруктов. Для утоления жажды всякий день пили чай и кислое буйволиное молоко, и только вечером, когда мы сидели на балконе над Тигром, я позволял себе стакан вина. Трапезничали вместе: капитан Меркель (адъютант), обер-лейтенант Йордан (ответственный по тылу), известный археолог; капитан жандармерии швед Сонессон, как знаток фарси; кандидат в офицеры доктор Риттер, полиглот, служивший у нас переводчиком[418]; советник интендантства Айерманн[419] и секретарь его Майер, штаб-врач Альбури. Для помощи в налаживании тыла я также вызвал из Константинополя обер-лейтенанта Мартиненгера. Подполковник Кречмар был нашим гостем почти каждый день. Поскольку я как эмиссар Германской империи исполнял еще и разнообразные представительские функции, то привлек в качестве «гофмаршала» ротмистра фон Абеля из Алеппо. С ним и Меркелем меня и сегодня (спустя двадцать лет) объединяют узы дружбы. Несмотря на вполне товарищеский круг, пребывание там стало бы для меня мукой, если бы не в высшей степени интересные и волнительные события.

Определенное удовлетворение приносило постоянно проявляемое арабами уважение к германским свершениям в Мировую войну[420].

Очень интересной была встреча с главой самого влиятельного тогда племени в Центральной Азии, Шамар, Ибн Рашидом[421], во время его восьмидневного визита в Багдад. Он весьма помпезно явился в сопровождении свиты из примерно ста наездников на верблюдах. Я подружился с этим влиятельным господином и его импозантными спутниками и полагал, что его…[422]

…поездкой в Персию.

По совету Халила я отказался от моего первоначального намерения проделать этот путь верхом: «Представитель Германской империи с небольшой свитой всадников не произведет впечатления на персов, а его прибытие в седле только разочарует, ведь его явно ожидают на автомобиле».

Из осторожности на случай непредвиденных обстоятельств я взял с собой еще одну машину, грузовик, который должен был ехать на некоторой дистанции вслед за нами. Поездка проходила трагикомически. Уже на полпути к приграничным с Персией горам наш запасной автомобиль застрял, так что пришлось по телеграфу запрашивать его буксировку. Дальнейший путь через перевал Пайтак даже для легкового автомобиля был непрост, а проезд другой гряды высот стал для него роковым, так как мы съехали с дороги. И вот в половине дневного перехода от цели нашей поездки в Керманшахе теперь, после небольшой пешей прогулки до трассы, стоял представитель Его Величества германского императора – очень маленький, смиренно ожидая прибытия грузовика. Нужно было видеть изумленные лица выехавшей навстречу персидской кавалькады, когда в качестве второго пассажира автомобиля кроме германского генерала был обнаружен капитан жандармерии швед Сонессон!

И вот с таким сложным положением для нашего достоинства я принял доклад командира конного отряда и приглашение от имени Низама-н-Салтане на завтрак в специально разбитый для этого перед воротами города шатер.

После того как мы подкрепились, я, как и планировалось, поехал на устланном роскошной попоной жеребце в город, резиденцию «Временного правительства Персии». Это был театр, продолжившийся во время приема «Его Высочеством». Формирование параллельного правительства было столь же авантюрным, как и вся персидская затея. Если бы найти хотя бы одного человека, исполненного высокого национального чувства, пользующегося всеобщим уважением, обладающего силой воли и готового поставить все на кон ради свободы своего Отечества! Но ничего из этого не было у Низам-н-Салтане. Он разбогател на весьма выгодном посту губернатора, точнее – сборщика податей в провинции, очевидно с самого начала сознавая всю слабость своего положения и рассматривая принятие на себя «правительственных функций» как инструмент для удовлетворения личных интересов. Выделенное с германской стороны весьма существенное пособие ему, видимо, казалось недостаточно большим. В любом случае он попытался воспользоваться возникшими противоречиями между немцами и турками[423], пустившись в отчаянную игру ва-банк ради наживы.

Чем же были вызваны разногласия?

Во-первых, вследствие уже описанного выше разочарования турок из-за не удавшейся «германской миссии», но с недавнего времени еще и по политическим причинам: турки полагали занятую ими часть персидской территории желанным залогом на будущее. Персия должна была отойти в сферу интересов Турции. Присутствие влиятельных германских эмиссаров и их воздействие на ход событий были для них просто бельмом на глазу. Германские деньги, которыми оплачивались основные расходы по содержанию армейского корпуса, а также поставки военных материалов принимали охотно, но в остальном нас просто хотели послать к черту.

В лице своего военного атташе Ферши[424] турки имели тертого и бесстыжего дипломата, интриги которого в итоге привели почтенного Низама на сторону немцев. Поначалу противоречия и истинные намерения Низама открыто не проявлялись. Договоренности, что удавалось заключить всем трем сторонам после некоторых трудностей, даже вполне нас устраивали и позволяли надеяться на вдумчивое взаимодействие: формирование персидских войск с помощью Низама, их содержание и обучение, что входило в обязанности двух офицеров Генштаба фон Лёбена и Лёшебранд-Хорна, тактическое их применение при необходимости – на усмотрение турецкого командования. Даже при этом распределении Ферши заходил слишком далеко, и порой приходилось пригрозить ему лишением вспомогательных средств, чтобы несколько притушить его заносчивость. И это помогало.

Поддерживал ли Халил эти закулисные игры и в какой степени, я не знаю. Не думаю, что это было так. Против такой версии говорит то, что спустя два месяца он пригласил меня в совместную поездку в Персию, чтобы устранить разногласия. Халил был националистом, но не интриганом, а кроме того, в первую очередь солдатом, так что политические вопросы для него всегда были на втором плане[425]. Попытка сглаживать любые осложнения стала для него фатальной.

Мой отчет в ОХЛ дал военному министерству повод к запросу в мой адрес о том, не стоит ли вообще ликвидировать все персидское наше предприятие