Теплые вещи - Михаил Нисенбаум

– Кончай, Толян, – сказал Коля. – Мужчины здесь не плачут.

Мы угрюмо зачехлили гитару и пошли от греха подальше в ближайшую каменную глазницу, как никому не нужные соринки.

Когда мы поднимались на эскалаторе на «Проспект Маркса», Коля вдруг сказал:

– Никогда не буду шутить на тему милиции, судов и тюрем. И про больницы тоже. Про нищих мы уже пошутили.

Не знаю почему, на меня снизошло благодатное спокойствие. Причин для радости не было, скорее наоборот, но душе про это лучше знать.

И тут – как кстати! – я увидел ее. Девушка стояла у той вечно закрытой двери, что ведет в соседний вагон, и задумчиво вглядывалась во что-то запредельное. Во что-то, что происходит не здесь и не сегодня. На ней было кашемировое пальто цвета предрассветной пустыни и длинный черный шарф. Я смотрел на девушку неприлично долго, но она этого не замечала. В ее лице была спокойная одушевленность и никому не адресованная приветливость. Хотелось сказать ей:

– Знаете, такой девушке, как вы, не подходит метро. Нет, я не считаю, что в метро ездить стыдно: сам люблю метро, особенно длинные эскалаторы и всякие сказочные станции. Но вам здесь не место. Вам место на скамье, которая стоит где-нибудь над морем на обрыве. Чтобы соленый ветер развевал ваши волосы. Или в крайнем случае, в коллекционном автомобиле, собранном в пятидесятые годы. Я имею в виду, ваш образ отлично вписался в такие картины, а здесь фон неподходящий.

Я так разволновался, что даже не заметил, как мы приехали. И конечно, ничего никому не сказал. Выходя из вагона, оглянулся. Она по-прежнему улыбалась своим нездешним садам.

– Жениться тебе надо, – раздался недовольный голос Коли.

Отличный совет от человека, который делал все, чтобы приблизить день своего развода.

12

Утром в пять часов двадцать минут, когда на Кольском полуострове засыпают полярные совы и поднимается легкая рябь вокруг острова Корфу, в Москву вернулась бабушка. Я встретил ее на Казанском вокзале, приняв картонный чемодан и невероятно тяжелую сумку с мамиными соленьями. По дороге я очень острожно сказал, что у нас дома ненадолго находится мой лучший друг Коля, интеллигентный молодой человек, который сегодня или завтра уедет. И еще что Коля потерял все деньги и билет на свой поезд. Нужно ли удивляться, что бабушка поздоровалась с заспанным, но зато в костюме и при галстуке Колей несколько чопорно.

Все свое недовольство Колиным присутствием она выплескивала только на меня. Но я-то чувствовал, что ее слова должны были поразить нас обоих. Например, она сказала:

– Миша, ты что, не мог предложить гостю тапки? Хламида ты монада!

И хламида, и монада был я. Колю она не называла по имени, а поминала словом «гость», говоря опять же только со мной.

За завтраком мы улещали бабушку салатом «Столичным» из кулинарии ресторана «Прага». Денег у нас хватило всего грамм на триста. И в течение всего времени, пока бабушка распространялась на тему моей глупости и невнимательности (если бы она только могла представить истинную картину нашей глупости, она не тратила бы слов, а просто убила нас прадедовским подстаканником), Коля жевал один и тот же листик петрушки из салата. Он его обметывал зубами, как швейная машинка, не меняясь в лице. Только глаза его за очками становились все мельче и бдительней.

Кстати, последний бабушкин попрек состоял в сочувствии той женщине, которой я достанусь. Соболезнования моей потенциальной половине я также часто слышал от моей мамы, из чего следует, что эта фраза передается в нашей семье из поколения в поколение. Значит, и сама бабушка где-то услышала ее раньше, скорее всего, от своей мамы, да и та вряд ли изобрела ее сама, потому что все мы, честно говоря, не подарок.

Тем не менее после завтрака бабушка несколько смягчилась и даже принялась готовить свой фирменный клетчатый пирог с курагой.

А я поехал на работу. Когда двери лифта на Тайнинской открылись, я вздрогнул: прямо передо мной торчал тощий длиннющий Вовка Перинин: мне прислали напарника.

– Приветик, – сказал Вовка. – Как ты тут без меня? Отлично? Розочка и Ленка велели тебя поцеловать.

Бабушка быстро сообразила, что без денег Коля будет ошиваться у нас дома еще неделю, а то и больше. Поэтому она одолжила ему на билет, и вечером того же дня он отбывал в купейном вагоне фирменного поезда номер шестьдесят один «Москва – Тайгуль». Об этом я узнал, вернувшись домой, примерно за час до Колиного отъезда. С бабушкиной стороны это было просто подло. У меня было такое мрачное настроение, точно я провожал не его, а себя – в последний путь. Коля с удовольствием устраивался в темноватом купе, вытаскивал дорожные вещи. Потом в купе вошли двое попутников – супружеская пара с огромными чемоданами и картонной коробкой. Пора было прощаться. Мы вышли из вагона.

– Пиши сразу, как приедешь, – сказал я напоследок, стараясь смотреть в сторону, на медленно причаливающий состав из Улан-Удэ, который бегом обступали носильщики с тележками. Снега не было, изо рта шел пар.

– Можешь встречаться с Людиком, – ответил Коля, – если она тебе нравится, конечно.

– Кажется, я не просил о милостыне. А ты бы лучше держался жены.

Коле вечно все нипочем. Как будто я подписался грустить один за всех на свете.

После моего возвращения с Казанского вокзала обе наши комнаты оказались завалены бабушкиными вещами из чемодана.

– У, злыдень! – сказала бабушка добрым голосом. – Давай за стол! Пирог не сердце, вмиг остынет.

13

Утром на следующий день я спустился по лестнице пешком и заглянул в почтовый ящик, надеясь увидеть в круглые дырочки белеющую бумагу конверта. Идиотство! Разумеется, никакого письма в ящике не было и быть не могло. Коля еще ехал в поезде туда, где снегирь солнца кутается в морозные дымы, где остались друзья, Дворец имени В. П. Карасева, тайга, Бездонное озеро и, конечно, мой дом.

И опять метро, опять две пересадки – на «Курской» и на «Проспекте Мира». Ладно, силы у меня найдутся. Сил всегда достаточно, надо записать это где-нибудь на видном месте, чтобы не забывать.

– Люти топри, – заныл знакомый голос, – ви извинитте нас что ми вам опращаемся.

Вдруг я осознал, что этот голос меня радует. Впервые я взглянул на маленькую, профессионально скорбную женщину с веселым узнаванием – как на свою. Может быть, как на актрису из нашего с Колей общего театра. Приятно было видеть и ее, и чумазого мальчика, уже из другой семьи – из второго актерского состава. Только на Тайнинской, подходя к подъезду, я понял, что все еще улыбаюсь.

Вовка мазал полосы обоев прозрачным киселем клея и подавал их мне. С каждым узорчатым куском комната увеличивалась в размерах и наполнялась новой жизнью. Перинин напевал «диги-диги-дон» и приятно хлюпал клеевой кистью по желтоватой бумажной изнанке. И, кажется, впервые за много дней я не отдал бы все на свете за возможность оказаться в поезде, который сейчас маленькой темно-зеленой змейкой подползал к предгорьям Урала (если, конечно, у таких маленьких гор могут быть предгорья).

Глава 6

КОГДА ТВОЙ ДРУГ ВДАЛИ

1

Метель вернулась под вечер. Однокомнатная квартирка в Бирюлево располагась на первом этаже. Даже в солнечные дни там было довольно сумрачно, а сейчас, несмотря на ранний час, в комнате на чемоданах сидела ночь. Серые снежные отряды маршировали мимо, стекла дрожали и потрескивали под натиском ветра.

Санька должна была появиться еще полчаса назад. В три я думал, что хочу побыть один подольше, раз уж нельзя сбежать. Но квартира была съемная, причем снимал ее не я, а Таня Меленькова, моя хорошая знакомая. Таня согласилась принять на постой Саньку, приехавшую из Дудинки на три дня, и выдала мне запасной ключ. У Саньки ключа не было, и поэтому сбежать я никак не мог – иначе она оказалась бы у запертой двери, пока не придет Меленькова. А Таня из деликатности постарается прийти как можно позже.

Словом, все пути к отступлению были отрезаны.

Изредка сквозь прорехи пурги мутно проглядывали фары проезжающих автобусов и легковых машин, а потом улица вновь исчезала. Но свет в комнате зажигать не хотелось. Неровный мрак рядом с огромным аквариумом, в котором бесновалась огромная метель, как нельзя лучше соответствовал моему хаосу: во мне был такой же мятущийся мрак. И если бы было возможно, я бы и в мыслях ничего не включал – уж очень не хотелось признавать, что, собственно, со мной происходит.

Прошел час. Саньки не было. Мысли о позорном бегстве исчезли. Прикоснулся пальцами к стеклу – пальцы были холоднее. Ветер усилился, стекло вздрогнуло, и я понял, что ничего так не хочу, как увидеть Саньку, объясниться и включить свет. Наш общий, для двоих.

2

Никогда не мешайте вашим друзьям разводиться. Будьте благоразумны, проявите выдержку. Отойдите в сторонку, прикиньтесь нейтральной Швейцарией, а еще лучше – белым пятном на карте непознанного мира. Браки, разводы – личное дело друзей, ваше вмешательство только навредит, причем раньше всего – вам самим, уж поверьте.