Отравленная маска - Валерия Вербинина

И с такой мыслью она уснула.

На другой день Амалия пробудилась довольно поздно, что не удивительно, учитывая, что полночи она провела в нелегких размышлениях. К своему стыду, завтрак барышня Тамарина тоже проспала.

На зов колокольчика явилась верная Даша. Она помогла госпоже одеться и причесаться, попутно рассказывая, как идут дела в Ясеневе. Урожай груш нынче небывалый, никак не могут собрать. В главной оранжерее распустились какие-то диковинные цветы. Но ни груши, ни цветы Амалию не интересовали.

– Перед отъездом надо будет послать телеграмму дядюшке, чтобы встретил нас на вокзале, – напомнила она.

Даша нерешительно покосилась на нее, и Амалия заметила этот взгляд.

– Ты прости, Дашенька, что я вчера была с тобой резка, – сказала она, беря горничную за обе руки. – Просто господин граф вывел меня из себя.

– А господин граф… – запинаясь, проговорила Даша.

Но Амалия не была расположена говорить о вчерашнем.

– Ступай, Даша, ты свободна.

Напоследок побрызгав на себя фиалковой водой, Амалия спустилась вниз. Еще сходя по ступеням, она отметила про себя странную тишину, царившую в доме. Обычно в нем слышался звонкий смех Ореста, густой хохот Гриши, перебивающие друг друга голоса Мити, Никиты, графа Евгения и Муси, но на этот раз никого слышно не было. «Так… – сообразила про себя Амалия. – Орест с графом, наверное, играют на террасе в шахматы, Никита в Жарове, занимается своими лошадьми, а Гриша и Митя еще не приехали из Гордеевки. Ну а где же Мари?»

Амалия нашла Мусю в синей гостиной. Глаза у барышни Орловой были заплаканные, а может быть, Амалии просто так показалось.

– Доброе утро, – сказала Амалия.

– Что? – болезненно вскрикнула Муся, оборачиваясь к ней. – О боже, это ты! Наконец-то! Где ты была?

– У себя, – ответила несколько удивленная Амалия. – А где Орест, где все?

Муся всхлипнула и негнущейся рукой утерла слезы.

– Орест поехал драться с Женей.

Внутри Амалии все словно оборвалось.

– Муся, – проговорила она, еще не веря, – ты о чем?

– Дуэль у них, – заплакала Муся. – Ты понимаешь? Дуэль!

Ноги не держали Амалию, и она опустилась на кушетку.

– Но из-за чего? – тихо проговорила она.

– Я не знаю, – простонала Муся сквозь слезы. – Все произошло так неожиданно!

И, перемежая слова всхлипами, принялась рассказывать. Стояло великолепное утро, l’été indien[59] в полном разгаре. К завтраку приехали Никита Карелин и Митя Озеров – Гриша Гордеев чего-то объелся накануне, маялся животом и оттого остался дома. Орест сидел у стола и читал письмо отца, которое он только что получил. Возле него ходил трехцветный кот Мурзик, мурлыкал, терся о его ноги и с умилением поглядывал на князя.

Полонский появился позже всех, и его лицо показалось Мусе мрачным. Он осведомился, где Амалия, и получил ответ, что она еще спит. Завтрак прошел довольно оживленно, потому что Орлов не умолкая вещал об уродившихся в его оранжерее цветах и никому не давал вставить слова. После завтрака Иван Петрович удалился – ему надо было посовещаться с мировым судьей по поводу какого-то дела. Орест, насвистывая, поднялся к себе и через несколько минут вернулся. Он переоделся в костюм для верховой езды, а в руках держал белые лайковые перчатки.

– Ты куда, кузен? – окликнула его Муся, разочарованная, что он не остается с ними.

– Покатаюсь немного на Принце, – последовал ответ.

Принц был самой норовистой из лошадей орловской конюшни.

– Я бы на твоем месте был с ним поосторожней, – заметил Никита. – Его плохо объездили, и он не любит ходить под седлом.

Орест беспечно улыбнулся. Ямочки на его щеках вспыхнули и погасли.

– Люблю лошадей с характером, – сказал он. И, подняв глаза на Полонского, со значением прибавил: – И женщин.

Митя неодобрительно поморщился. Не то, чтобы он понял скрытый в словах князя намек, просто сравнение женщины с лошадью показалось литератору неуместным.

– Смотри не сверни себе шею, – едко заметил Полонский. – Не то твои женщины быстро найдут себе утешителя.

– Это кого же? – прищурился Орест. – Уж не тебя ли?

– Почему бы и нет? – отозвался граф с намеком на улыбку. – Так что ты бы лучше поберег себя. Когда у человека не легкие, а решето, ему следует заботиться о своем здоровье.

Тон этих слов не понравился Карелину. Никита насторожился – в воздухе запахло ссорой. Даже Митя почувствовал это.

– Эжен, не говорите таких ужасных вещей! – капризно потребовала Муся. – Орест мой кузен, и я никому не позволю его обижать.

Но ее уже никто не слушал. С каждым мгновением в комнате все сильнее сгущалось неотвратимое – так же, как сгущаются облака перед грозой.

– Надо же, – сказал Орест, нехорошо оскалившись. – С каких пор тебя вдруг стало волновать мое здоровье?

– Это просто дружеский совет, – ответил Полонский, глядя прямо ему в глаза. – Не более.

Мгновение князь буравил его взглядом, но внезапно его лицо расслабилось, и Муся, решившая, что все позади, с облегчением перевела дух.

– Я тронут твоим беспокойством, – промолвил Орест, лучезарно улыбаясь. – Что поделаешь, у каждого из нас свои недостатки. У кого-то больные легкие, у кого-то мать шлюха. Бывает, знаешь ли.

Митя остолбенел. Лицо Полонского сделалось белым, как полотно.

– Пожалуйста… – жалобно пролепетала Муся.

– Господа, – солидным баритоном вмешался Никита, – право же, это просто нелепо. Что вы в самом деле?

Полонский повернул к нему голову и чуть раздвинул губы в улыбке.

– Конечно, Никита, – по-змеиному вкрадчиво произнес он, – это нелепо. Но наш друг, – он обернулся к Оресту, – считает себя таким специалистом по шлюхам, а некоторые из них просто от него без ума.

Едва он успел произнести эти слова, как Орест ринулся вперед и перчатками наотмашь хлестнул Полонского по лицу. Евгений отшатнулся. Разъяренного князя оттащили Никита и Митя.

– Пощечина, – ровным тоном промолвил Полонский, коснувшись своей щеки. – Боюсь, дуэли не избежать.

Муся зарыдала. Митя и Никита в два голоса стали увещевать Ореста и Евгения, уговаривать, просить образумиться – тщетно.

– Никаких извинений, – отрезал князь Рокотов. – Драться так драться.

– Согласен, – подхватил граф Полонский. – И раз оскорбленной стороной являюсь я, то выбор оружия принадлежит мне.

– Сначала надо назначить секундантов, – вмешался Никита.

– Прекрасно, – согласился Полонский. – Будешь моим секундантом?

Никита угрюмо поглядел на него и махнул рукой.

– Тогда ты, Митенька, будешь секундантом у меня, – распорядился князь. – Ни к чему нам посторонние лица. Доктором возьмем Телегина. – Он с вызовом обернулся к своему противнику. – Ну что, господин граф? Когда стреляемся?

– А кто сказал, что мы будем стреляться? – спокойно возразил Евгений. – Раз я был оскорблен, то и оружие выбираю я. Будем драться на шпагах.

– На шпагах? – поразился Митя.

– На шпагах? – повторил ошеломленный Карелин.

– Разумеется, – хладнокровно ответил Полонский. – А что, будут какие-то возражения?

Муся, услышав эти слова, зарыдала еще горше. Она куда быстрее остальных мужчин сообразила, куда клонит коварный граф. Ее кузен первоклассный стрелок, но в фехтовании куда слабее. Что же до Евгения, то он в стрельбе уступает князю, но зато у знаменитого учителя Вальвиля-младшего граф слыл одним из лучших учеников. Орест тоже отлично понял, почему его противник выбрал столь странное оружие, и гордо вскинул голову.

– Возражений не будет, – ответил он на вопрос Полонского. – Когда дуэль?

– Господа, – вмешался Карелин, – по условиям кодекса все переговоры между противниками должны вести секунданты. Что вы делаете?

– А, к черту церемонии! – жестко отозвался Полонский. – Все равно ведь тут все свои, верно? Раз уж князь собрался завтра отбыть с барышнями на вокзал в Николаевск, может, сегодня мы и решим нашу проблему?

– Чем быстрее, тем лучше, – парировал Орест. – Через час на поляне у старого дуба. Идет? Никита, ты успеешь предупредить доктора?

– Он его убьет! – стонала Муся, обхватив своими маленькими ручками кудрявую голову. – Господи, Амалия, Эжен ведь убьет его! – Она хлюпнула носом. – Да, я чуть не забыла… Кузен оставил тебе письмо.

Сердце Амалии екнуло.

– Письмо?

– Да. – Муся повернулась к столу и, пошарив среди книг, извлекла маленький запечатанный конверт. – Он сидел вот тут… и все тот же кот ходил возле его ног… и он попросил меня передать это тебе… Амалия, мне страшно, – по-детски беспомощно закончила она.

Амалия разорвала конверт. Внутри был листок простой бумаги, сложенный вдвое. Амалия развернула его.

– Что он написал? – робко поинтересовалась Муся, вытирая слезы со щек вышитым платочком.

Письмо было совсем коротким. Посередине листа стояло: «Je vous aime. O.».[60]