На грани веков - Андрей Упит

Брюммер от волнения с минуту даже слова сказать не мог.

— «Наши русские» — да что это вы говорите, пан Холодкевич?! Вы что, глупцами нас считаете или детьми? Ни поляки, ни шведы не были нашими, и русские никогда ими не будут. Но что же нам делать? Ведь судьба складывается так, что нам надо присоединиться к сильнейшей стороне, сами по себе мы ничего не в силах добиться. Может, кузнец Мартынь думает иначе, он человек бывалый — кажется, знает больше, чем мы трое, вместе взятые?

Мартынь сидел нахохлившись, слушая с напряженным вниманием, и все же его светлый ум не мог разобраться в этих путаных господских разговорах. Но они ждали, чтобы и он что-нибудь сказал.

— Шведы нас покинули, это дело ясное, а сами мы еще ничего не можем поделать: нет у нас настоящей воинской выучки, не хватает оружия, нет вожаков, да и единодушия нет, а это хуже всего. Чего мы добились прошлым летом? Только троих мужиков потеряли, а вместо них подобрали несмышленого мальчонку, от которого никакого проку.

Крашевский грустно кивнул головой.

— Сусуров Клав был одним из достойнейших людей в волости, и Дардзанов Юкум самый бравый из молодых.

Тут и кузнец заволновался.

— Я их знал получше вашего. Ну, а кто же нас в это дело втравил? Разве лиственский барин был против? Вы же, пан Крашевский, больше всех ратовали за поход!

— А что, я в этих делах умнее тебя? Откуда ж мы могли знать, что шведы вас без поддержки оставят?

Брюммер перегнулся к нему через стол.

— Выходит, и вы считаете, что кузнецу не стоило этого делать и что весь поход был чистой нелепостью? Разве я не прав?

Ян-поляк согласился, но не с такой готовностью, как тот, видимо, ожидал.

— У вас, господин фон Брюммер, правда для себя и для остальных баронов. А господская правда никогда не бывала мужичьей; несчастье ваше в том, что о них вы никогда не думаете. Столь слепо вы держитесь за свою выгоду и себялюбие, что, потеряв рассудок, только и ждете, чтобы мужики добровольно отправились биться за ваши владения, чтобы вы могли утолить вашу ненависть и жажду мщения. Никому из вас даже в голову не приходит, что и у них есть собственная жизнь и даже стремление сберечь ее. Мартынь прежде всего имел в виду своих односельчан, желая спасти их от бедствия, о котором рассказывали несчастные беженцы.

— Видели мы там и еще большие беды и разор; нет там уже ни земли, ни пашни, ни людей — пустыня одна да пища для волков. Господин барон говорит, что не надобно было идти на войну, — он не ведает, какую страсть мы там пережили. Юкум… Эх, даже вспоминать неохота…

— Я все знаю, дорогой мой кузнец, даже больше, чем ты представляешь. Ты видал, что вытворяют калмыки, а ты что думаешь, шведы лучше? Что они творят в нашем собственном краю, пусть об этом расскажет пан Холодкевич. Но там, где они воюют, деяния их еще ужаснее. По берегам Невы и Ладоги шведы так же жгут, грабят, убивают. Из Польши и Саксонии пленных, как скот, гонят в Швецию, морят голодом, морозят. А что второго февраля тысяча семьсот шестого года произошло у Фрауштадта, об этом даже рижская знать по сей день говорит шепотом и пожимает плечами. Там на генерала Рейншильда с его пятнадцатитысячной армией напал генерал Шуленберг, один из «доблестных полководцев» Августа Второго, из «вояк», над которыми весь свет потешается. Прикинув на глазок силы шведов и решив, что их тысяч восемь, он двинул на них десять тысяч своих рейтар, драгун и солдат, да еще шесть тысяч русских и три батальона силой завербованных французов с двенадцатью пушками. Но французы сдались почти без сопротивления, их пушки сразу же повернулись против русских генерал-майора Востромицкого, которые хотя и успели выстрелить раза два, но с такого расстояния, что ни одна пуля не достигла неприятельских шеренг. Опрокинув русских, солдаты Карла напали на саксонцев и перебили их, уложив на месте четыре тысячи; оставшиеся в живых, удирая, еще разграбили русские обозы, обозы соратников и союзников. Так как же поступили храбрые и благородные шведы с пленными солдатами царя Петра? Король приказал не щадить ни одного, но пленников захватили столько, что для уничтожения их нужно было много времени и труда. Тогда их просто валили по двое, по трое одного на другого и убивали разом, одним ударом копья либо багинета. Вот они каковы, эти гуманные ненавистники лифляндских дворян и друзья латышских мужиков! А какая судьба постигла великого дипломата, спасителя отечества, тайного советника русского царя Иоганна фон Паткуля? После позорного Альтранштадтского мира сами саксонцы вероломно арестовали его и выдали шведам. Несмотря на дворянское происхождение и чин генерал-лейтенанта, шведы год таскали его за собой в кандалах и терзали самым нещадным образом, затем, покидая Саксонию, четвертовали. И подумайте только — шведский король, этот прославленный «молодой лев», приказал осудить и офицера, который разрешил отрубить голову несчастному четвертуемому, не в силах взирать на его неслыханные муки!.. А вы еще говорите об ужасных деяниях русских! Шведы пострашнее всех калмыков и татар, вместе взятых!

Мартынь диву давался, слушая это. Болтать пустое барон вроде бы не любил, но что же в таком случае остается от того, за что все они до сих пор уважали и восхваляли шведов и их государя? А может, все-таки этот бунтовщик и едва спасшийся висельник преувеличивает и с умыслом собирает воедино все самое плохое из того, что знает? Но мужицкая вера была все же сокрушена, и все надежды в конце концов оказались только обманом. Так ради чего же три волости ходили биться, потеряли пять человек и столько же покалеченных и несчастных привели домой?! Холодкевич выслушал рассказ Брюммера с таким видом, будто все это уже давно знал и без него. Крашевский мог только подтвердить.

— И я слыхал об этом, примерно так оно и было. Война сама по себе страшное дело, люди забывают все человеческое и становятся хуже диких зверей. Если бы господа, грызясь между собой из-за власти и богатства, уничтожали друг друга, это было бы еще понятно, им есть за что бороться. А с кем и против кого воюют бедные мужики? Чтобы на место нынешних жестоких и безжалостных господ заполучить еще худших и сгибаться под еще более тяжким бременем?.. Да, худые ныне времена, а будущее еще непригляднее.

Курт был так убежден в своей правоте, что не мог стерпеть никаких возражений либо сомнений. Он даже приподнялся.

— Не сбивайте людей с толку, пан Крашевский, своим неверием и сомнениями! Вы больны, поэтому все видите в неприглядном свете. Мы, здоровые, постоянно ищем какой-нибудь опоры и даже теперь, в это смутное время, видим ее. Без просвета ведь и жить нельзя, этак я давно бы уже сгинул в сыром, кишащем крысами подвале. На севере и на востоке зреет новая сила, только слепые или умышленно закрывающие глаза не видят ее приближения, точно грозы, предотвратить которую мы совершенно бессильны. Русские выбили шведов из всех эстляндских и лифляндских городов, Митава и Бауск в их руках; уверяю вас, что скоро настанет черед Риги и всей нашей отчизны вместе с Танненгофом и Лауберном. Простое благоразумие требует, чтобы мы не выступали на борьбу с превосходящими силами, против лавины, которая все равно сотрет нас в порошок. Русский царь — азиат и варвар, но он стремится стать европейцем, и именно мы словно и созданы для того, чтобы помочь ему в этом. От немцев он перенимает все, что только можно перенять, — уже теперь у него немецкое разделение и немецкий порядок в армии, генералы и унтер-офицеры немцы, даже свой новый город он назвал на немецкий лад. И я вновь вам ручаюсь, что именно потомки ливонских рыцарей помогут ввести европейскую цивилизацию в его стране, а сами получат назад старые права и упрочат положение свое и своих потомков на веки веков. А вместе с господами обретут благоденствие и лифляндские мужики. На Руси уже и теперь идут в гору все, кто на что-нибудь способен и к чему-нибудь стремится: адмирал царского флота — бывший голландский пират, мелкие купчишки превратились в богатых армейских поставщиков и оружейников, крепостные кузнецы — в мастеров обширных заведений и свободных людей, сыновья лапотников — в войсковых офицеров, отпрыск царского конюха, проходимец, уличный торговец пирогами, жулик Александр Меншиков — ныне генерал-губернатор Шлиссельбурга и самый близкий государю человек. Понимаете, какие виды на будущее открывает перед нами всеми господство русского царя! Проклятие, многовековое несчастье наше в том, что между дворянством и крестьянами была пропасть. Немалая доля вины лежит и на самих господах, но повинны в этом и такие вот бездельники и пустые мечтатели, как вы, пан Крашевский. Перестаньте раскалывать нас и вносить вражду в то время, как от нас требуется величайшее единодушие, совместная борьба за наше общее будущее. Немедленно, говорю я, без промедления и без вечных ваших сомнений, ибо ныне наша общая судьба вновь брошена на чашу весов. И ваша, пан Холодкевич! Вы поляк, а ведь поляки — союзники русского царя. Я, конечно, не пророк и все же смело могу предсказать, что вы станете владельцем родового имения Лауберн, чего вы вполне заслуживаете. У вас есть голова на плечах и умение ладить с мужиками, только не мешкайте и не тяните, становитесь в строй сами и побуждайте на это своих людей.