101 ночь. Утерянные сказки Шахразады - Клаудия Отт

В «Ста и одной ночи» выступают различные властители: царь Индии, персидские императоры, множество более мелких царей и князей, а также несколько халифов, известных из историографии. Халифы носят в «Ста и одной ночи» обычный для халифов титул «повелитель правоверных» (амир аль-му’минин). Но уже при следующем их появлении они по ходу действия именуются титулом «царь» (малик), очень редко «князь» (амир).

Оригинал:

…что у повелителя правоверных, Абдальмалика ибн Марвана, был визирь по имени ибн Абилькамар. Он был умным и опытным человеком и сведущим во всех науках. У царя он пользовался большим уважением. Поэтому потомки Умаи завидовали ему. Они доносили царю гнусные слухи о нем…

На первый взгляд это необычно. Халифы и цари в исторической литературе строго разделены. Вышестоящий правитель всегда халиф; цари были нижестоящими местными правителями, «царь» часто было даже критическим обозначением светских властителей, не обладавших религиозной легитимацией. Как же мы можем объяснить этот феномен?

Кажущийся перелом в титуле властителя происходит, очевидно, из-за определенной повествовательной рутины. «Цари» являются главными носителями действия в большинстве историй из «Ста и одной ночи». По ходу повествования могло произойти как бы незаметно, что титул «халиф» в «Ста и одной ночи» был заменен на значительно более часто употребляемый титул «царь». Однако при переводе необходимо обращать внимание на то, чтобы не возникало впечатления, что под словом «царь» подразумевается какая-то новая фигура или какой-то альтернативный, возможно, исторически релевантный титул халифа. Поэтому в каждом случае там, где однозначно имеется в виду халиф, но стоит «царь», я вместо слова «царь» вставляла нейтральное слово «властитель» или для соблюдения однозначности также полностью возвращалась к «халифу».

Перевод:

…у повелителя правоверных, халифа Абдальмалика ибн Марвана, был визирь по имени ибн Абилькамар. Он был умным и опытным человеком, сведущим во всех науках. У своего господина он был в большом почете. Поэтому потомки Умаи завидовали ему. Они доносили халифу гнусные слухи о нем…

Кроме того, необходимо пояснить, почему цари и халифы позволяют в переводе обращаться к ним на «ты», а не на заимствованное из придворного обихода «вы». Здесь оригинал устанавливает совершенно четкие нормы. При обращении не делается различий между формами доверительного отношения и вежливого отношения. Обращения на «вы» в арабском языке не существует вовсе, использование второго лица множественного числа вошло в употребление довольно поздно и только зачаточно. В «Ста и одной ночи» оно встречается лишь один раз, где я его верно передаю в переводе. Во всех остальных случаях, невзирая на любые различия в ранге и возрасте, все последовательно обращаются друг к другу на «ты».

При той огромной дистанции, которая отделяет текст оригинала от нас, сегодняшних читателей, вряд ли стоит удивляться тому, что в нем можно обнаружить что-то, для обозначения чего в мире нашего языка и нашего мышления не имеется точных понятий и представлений.

В «Ста и одной ночи» это в первую очередь относится к теме «жизнь бедуинов». Многочисленные сцены в историях из «Ста и одной ночи» разыгрываются в шатрах и лагерях арабских кочевников или бедуинов (‘араб). Более подробных объяснений о том, где они размещаются географически, нет. Преимущественное значение для перевода имеет то, нужно ли понимать слово ‘араб как «араб» или как «бедуин», так как оно может означать и то, и другое[49].

Какое же решение найдено в данном переводе? Повсюду там, где термин ‘араб однозначно указывает на жителей пустыни или тем более дает такие принятые в арабской литературе характеристики бедуинов, как, например, кочевое скотоводство или склонность к грабежу и нападениям, оно переводилось словом «бедуины».

Узнаешь ли ты меня, брат бедуин? (йя аХа ль-араб, дословно также: «брат араб»)

Если же, напротив, словом ‘араб обозначается географическая или этническая группа наряду с персами или другими народами, то это понятие переводится как «арабы».

…и потому арабы боялись и уважали его (фа-канати ль-арабу таХшаху ва-таттакихи), и все страны были ему преданы.

В «Ста и одной ночи» часто и охотно используется риторический прием меризма, то есть парных противоположностей, с помощью которых описывается третье, чаще всего не называемое широкое понятие (например, «стар и млад» для обозначения «все люди»). Здесь наш текст также обращается к бедуинской тематике: как описание «все люди» в «Ста и одной ночи» применяется меризм «бедуины (бадийя) и оседлые (хадира). Но понятие бадийя для обозначения бедуинов теперь уже не является синонимом к слову «арабы», оно образовано от арабского слова, обозначающего «пустынные, невозделанные регионы без городов и деревень»[50]. Таким образом, бадийя – это обитатели пустынь, в отличие от оседлых крестьян или от городского населения.

В «Ста и одной ночи» используется не меньше пяти различных арабских вокабул для обозначения слова «шатер», в зависимости от того, круглый он или с углами, маленький и компактный или большой и внушительный, сделаны ли стены шатра из парчи, из верблюжьей или козьей шерсти или различаются по другим критериям, которые мы сегодня вообще уже не можем установить. По сравнению с богатой «шатровой тематикой» в жизни бедуинов эти пять различных выражений являются еще очень небольшим выбором. Однако у нас нет равнозначных синонимов. Таким образом, эти различительные особенности в формах шатров приходится описывать с помощью прилагательных («круглый шатер» и т. п.).

Часто для передачи значения арабского слова не находится точного соответствия. Так, например, арабское слово нухас (медь) может обозначать также сплавы – латунь (медно-цинковый сплав) и бронзу (медно-оловянный сплав), в то время как в нашем словоупотреблении металлы медь, латунь и бронза четко различаются. Арабский термин суфр, который однозначно обозначает «латунь», в «Ста и одной ночи» не встречается. Поэтому я каждый раз переводила по наиболее вероятному материалу. Так, одна из смонтированных под открытым небом фигур стража с сигнальной автоматикой у меня из бронзы, типичного материала для статуй начиная с древних времен. Из бронзы сделана и лампа, укрепленная на стене для освещения помещения: масляные лампы, как правило, изготавливались в бронзовой литейной мастерской. В отличие от этого, оружие и стержни сделаны из латуни, так как этот материал более ударопрочный и не такой хрупкий, как бронза, но тверже меди. Точно так же и магический мост, который поднимается из воды, благодаря своему блеску тоже из латуни, так как медь быстрее поддалась бы воздействию воды / влажного воздуха и разрушилась от окисления. Одинокая башня, в которой живет монах, облицована, напротив, медью. Все это могло бы быть правильным и по-другому, читатель вправе обдумать свое собственное представление о материалах; в арабском тексте всегда стоит только нухас. Единственное место, в котором однозначно упоминается «красная медь», и притом медь особо высокого качества для алхимических целей, было передано дословно как «красная медь».

Загадки загадывает и «Страна Шаров» в истории о Сулеймане ибн Абдальмалике. Как мы должны представлять себе эту страну? Арабский термин (зирр, азрар) обозначает не шары в виде катящихся мячей, а выточенные или кованые декоративные шары на концах опорных столбов в шатре. Таким образом, это порожденное фантазией обозначение вызывает перед мысленным взором некую страну, плотно заставленную шатрами с шарами на концах столбов.

Еще один загадочный и проблемный случай касается несколько более конкретной географии. В истории о Камфарном острове один старый мореплаватель рассказывает о своих путешествиях по миру: он повидал страны Синд и Хинд – причем оба эти географические названия в оригинале рифмуются, так же как Китай (по-арабски билад ас-Син) и загадочная страна с названием Аль-Кастин. По всей вероятности, это название также выбрано или переделано ради рифмы, поскольку с окончанием – ин оно прекрасно рифмуется с ас-Син («Китай»). Только вот ни в одном из известных мне географических источников не обнаружено названия местности с таким звучанием. Таким образом, это название, скорее всего, возникло как результат описки или «обалгорнивания». Но какое же название подразумевалось первоначально? После длительных поисков я пришла к следующему выводу: это слово возникло, вероятно, из названия Филастин – «Палестина» из-за описки, при этом выпала буква «лям». Название Филастин рифмовалось бы с ас-Син (Китай) и в этом отношении придавало бы смысл этой риторической конструкции. Ведь речь идет о том, чтобы в рифмующихся между собой парных названиях – Синд и Хинд, Китай и Палестина[51] выразить весь простор огромного мира. Этот выбор поддерживается, помимо прочего, еще и тем, что в книге по географии Зухри, которая дошла до нас в том же сборнике рукописей, что и «Сто и одна ночь», и была записана тем же переписчиком, страны Синд, Хинд, Китай и Палестина называются почти в том же порядке, по крайней мере, в той же главе о делении мира на регионы[52].