Ангел с железными крыльями - Виктор Тюрин

– Здравствуйте, Петр Александрович! Закончился. Если только излишнюю сырость убрать – вообще благодать будет!

– Что тут скажешь! Кругом вода! Да вы проходите! Кстати, у меня есть водочка, настоянная на травах. При нашей погоде самое то! Вы как?

– Спасибо. Не пью. Вот если только чаю предложите. Не откажусь!

– И правильно делаете! – неожиданно раздался чей-то громкий голос из глубины квартиры. – Чай у Петра отменный! Обязательно надо испить!

Я вопросительно посмотрел на хозяина квартиры, тот в ответ добродушно усмехнулся:

– У меня там еще один гость сидит. Проходите!

Пройдя в столовую, я увидел стоящего рядом со столом, на котором возвышался самовар, высокого мужика с длинными волосами, расчесанными на пробор, одетого в черную рубашку навыпуск и широкие штаны, заправленные в лаковые сапоги. Больше всего он смахивал на купеческого приказчика, разодетого по случаю какого-то торжества. Вот только рубашка на нем была шелковая, да поясок изящный, наборный. Да и взгляд никак не подходил к сложившемуся образу. Открытый и чистый, в то же самое время он настораживал притаившейся в глубине глаз цепкостью и пристальным вниманием. Словно пытался заглянуть человеку в душу. Мне не нужно было его представлять. Григорий Распутин. Он протянул руку, я пожал ее.

– Сил-е-ен! – протянул царский любимец, разглядывая меня. – Наслышан о том, как ты япошку наказал! Хвалю! Отстоял честь русских людей! Кто я, тебе ведомо. Вижу. А ты, значит, тот самый Богуславский?

– Тот или не тот – решать мне! Вас как по батюшке кличут?

– Отца Ефимом звали.

– Рад с вами познакомиться, Григорий Ефимович.

– И я хорошим людям всегда рад, – он повернул голову к хозяину квартиры. – Петр, а не испить ли нам твоего знаменитого чайку?! На травах.

– Как же, Гриша! Конечно, сделаю, а вы пока, гости дорогие, присаживайтесь. Варенье себе накладывайте, которое по душе придется.

Не успел Бадмаев скрыться на кухне, как я негромко, глядя прямо в глаза Распутину, сказал:

– Ждет вас смерть в конце этого года. Сначала вас тяжело ранят, а потом еще живого спустят под лед в Неве.

Лицо у Распутина как-то сразу окаменело, а взгляд стал тяжелый, невидящий и какой-то сверлящий, словно он пытался вскрыть, а затем заглянуть внутрь моей черепной коробки.

Какое-то время мы стояли друг напротив друга, глядя глаза в глаза, затем он заговорил глухим и безжизненным голосом, словно вещал:

– Не вижу лжи в этих глазах. Говорит твердо, не сомневаясь, будто знает все наперед.

«Транс или…»

Додумать мне не дал сам Распутин, придя в себя. Сделал шаг назад, снова посмотрел на меня, словно видел впервые, и потом просто, даже как-то буднично сказал:

– Похоже, ты сейчас правду мне сказал, мил-человек.

Мой предварительный план заключался в том, чтобы через царского медика попасть на прием к императору и попробовать его убедить в необходимости сепаратного мира с Германией. Я понимал, что, скорее всего, мне придется столкнуться с Распутиным. Даже не столкнуться, а схватиться с царским любимцем, который всеми силами постарается избавиться от новоявленного оракула. Конкурентов никто не любит. Но все получилось с точностью наоборот.

– Правду, – подтвердил я его слова.

– Только не всю. Ты же не ради меня это сказал. Не так ли?

Он оказался не хитрым шарлатаном или искусным лицедеем, каким мне представлялся, а волевым человеком, сильным своей верой. Вот только, из чего складывалась эта его духовная сила, я пока не мог понять, поэтому раскрывать свои планы пока не торопился.

«Вроде поверил мне. Почти сразу. Как-то даже странно. Мешать мне, похоже, тоже не собирается, но в союзники его записывать пока рано».

– Не ради вас, а ради будущего России.

– Коли так, поведаю я тебе свое, сокровенное. Было мне видение, которое не дает покоя уже который день. Сердце щемит, как только оно снова встает перед глазами. Мнится мне, что кровавая туча нависла над Россией-матушкой. Тень ее падает на корону нашего государя, затемняя блеск ее величия. Несет от нее смертью и разрушениями неисчислимыми народу русскому. Как понять такое?

– Гражданская война в России, – но уже в следующее мгновение понял, что он не понимает мною сказанного, и сразу решил исправить свою ошибку. – Это когда брат идет на брата, заливая родной кровью землю русскую. Так оно и будет, если не остановить сейчас войну с Германией.

– Вон оно как, а я-то думал, что это германец нас подомнет под себя. А царь?

– Не будет царя.

Царский фаворит недоверчиво покачал головой.

– Это хуже, чем мне даже виделось.

Мы замолчали, уйдя каждый в свои мысли. Так и сидели, пока в проеме двери не выросла фигура Бадмаева с заварным чайником в руках.

– Это ж надо! Гости нерадостные сидят! Ничего, сейчас чайку горячего попьем, взбодримся!

Судя по тому, что Бадмаев ничего не стал спрашивать, его уход на кухню был заранее запланирован для того, чтобы дать Распутину время для разговора со мной наедине.

Аромат свежезаваренного чая поплыл над столом, неожиданно напомнив запах летнего луга в солнечный полдень. Я даже не успел понять, откуда мне в голову пришла подобная ассоциация, как Распутин похвалил хозяина:

– Хороший ты чай, Петр, завариваешь. Не только нутро, но и душу греет. А какой ароматный!

Разливая чай и пробуя варенье, мы какое-то время перекидывались ничего не значащими фразами, словно только для этого и собрались за столом. Все, что мне надо было, я сделал, поэтому, выждав для приличия какое-то время, стал прощаться. Вслед за мной сразу засобирался Распутин.

Выйдя на улицу, я предложил:

– Может, немного прогуляемся. Нам, похоже, есть о чем поговорить.

– Речь у вас, Сергей Александрович, необычная, слишком правильная. Вы словно учили наш язык, перед тем как прибыть из дальних стран. Мне доводилось говорить с чужеземцами, так они вроде вас говорят. Но вы русский. Я вижу.

«Блин! Подметил, а главное, сделал правильное логическое заключение».

– Хотите объяснений?

– Нет. Мне вполне достаточно того, что я внутренним взором вижу. Странно? Для меня нет. Голос твой, лицо твое, сердце твое – все они говорят, что ты истину изрекаешь. Вот только разумом не могу понять: в чем корысть твоя?

– Думаете, что я из-за денег или власти…

– Думал бы так, мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Тогда спрошу по-другому: во имя чего?

– Не могу ответить. Не готов.

– Не готов, – задумчиво повторил за мной Григорий Ефимович, потом тяжело вздохнул. – Прозревать наперед уже само трудно, а осознавать, что скрывается за завесой грядущего, неимоверно тяжело, так как по большей части оно непонятно и страшно. Хочется понять и объяснить людям, а не знаешь как. Слов нет. Смута ложиться на душу, терзает сердце… Ты-то как видишь?

На этот раз я понял его сразу, так как готовился к подобному вопросу.

– Сны. Одни из них ясны и понятны, другие – нет. В одних видениях мне все незнакомо и понять, что происходит – не могу, а некоторые места и люди мне известны, тогда и произошедшее могу понять. Так и с вами, Григорий Ефимович.

После моих слов наступило молчание. Какое-то время мы так и шли, соблюдая тишину, пока Распутин резко не остановился и не спросил:

– Кто убивать меня будет, знаешь?

– Только двух из ваших убийц.

Я ожидал дальнейших расспросов, но вместо этого он зашагал дальше, а я вслед за ним. Так мы шли, пока Распутин не заметил пролетку, неторопливо плетущуюся нам навстречу. Остановившись, он махнул и громко крикнул извозчику:

– Эй! Ванька! Давай сюда! – потом повернулся ко мне и спросил: – Поедешь?

– Прогуляюсь. Мне тут недалеко.

– Как знаешь. Только вот ты мне скажи напоследок: нужна ли правда человеку, который ее знать не хочет?

– Не хочет, значит, ему так лучше жить. Удобнее.

– Суть изрек. Удобнее. Так мы и живем, как нам удобнее, а нет чтобы жить по правде. Ведь человек – в большинстве своем существо ленивое, живет ради хлеба насущного и зрелищ скоморошьих, а дальше ничего видеть не хочет. Трудно с этим бороться. Меня и самого эта трясина затягивает. Все бесы, проклятые, в ухо нашептывают, суля злато и другие мирские соблазны! А что человек? Он слаб… – помолчал, потом, словно нехотя, сказал: – Слыхал, небось, как я свой день ангела отпраздновал? Да что я спрашиваю? Весь город знает! И как в газетах про меня писали: «…пьянства и блуда было немерено». Эх! Не о том говорю. Ты завтра подходи к цареву дворцу. Вечером. В семь часов. Там, у входа тебя встречу.

Попасть к царю оказалось непросто, даже несмотря на пропуск, подписанный начальником царской охраны, и сопровождавшего меня Григория Распутина. Слуги, дворцовые гвардейцы, даже казаки из личной охраны царя старались выказать свою нелюбовь к царскому любимцу, останавливая нас на каждом шагу и интересуясь моей личностью. Пройдя длинную анфиладу залов и комнат, мы наконец переступили порог кабинета российского самодержца.