Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин

Бар не скрыл огорчения:

– Больше, чем сделано вчера, Громыко не получит. Меньше может, если возникнет впечатление, что я действовал под нажимом. И без скандала ваш министр почувствует все мое недовольство.

Он собирался что-то сказать еще, но в этот момент появился Громыко. Поздоровался за руку с Баром и Аллардтом, жестом пригласил всех садиться за стол. Покосился испытующе на меня:

– Хотел рассказать вам о реакции Брежнева на вчерашнюю историю. Но вы почему-то обошли мой кабинет.

Дежурные вводные реплики. Далее руководитель советской делегации цветисто порассуждал о небесполезном поиске развязки по территориально-пограничной проблеме, чтобы в конце концов изречь – описание сложившегося положения не тождественно его признанию. Без признания послевоенных европейских реальностей любая договоренность об отказе от использования силы теряет многое в своей привлекательности и назначении.

Я передал смысл сказанного министром. Семантика была не вызывающей, где-то даже элегантной. Громыко мог, не перенапрягая совесть, доложить Брежневу, что провел заседание, никого не задевая.

Бар сцен не устраивал. Он констатировал, что его делегация инструкции по данной теме исчерпала.

Главы делегаций продолжали еще что-то говорить, старательные советники и секретари превращали звуки в стройные ряды букв и слов. Но у этих слов не было крыльев, они падали, как листья с дерева по осени.

Для всех за столом, кроме Бара и меня, случившееся было сюрпризом и воспринималось по-разному. Интересовала реакция Аллардта. Он слушал Громыко совершенно невозмутимо, но, когда министр занялся повышением ставок, перевел взор на Бара. Желал, видимо, удостовериться, откажет статс-секретарю выдержка или нет? Посол, уверен, не раз просвещал шеф-делегата ФРГ насчет отточенного умения советского партнера устраивать купель в проруби. Его прогноз сбывался. У нас в подобных ситуациях говорят: мелочь, но приятно.

В гнетущем настроении расходимся.

Вечером в тот же день или назавтра звонок из Министерства гражданской авиации (МГА) – поступила заявка на прилет в Москву спецсамолета для делегации ФРГ, ведущей переговоры с Громыко. Не будет ли рекомендаций от МИДа?

– МИД – это министр. Я могу высказать только мнение: обрабатывайте заявку без задержек и доброжелательно.

А еще через несколько часов со мной связывается Громыко:

– Вы слышали, что Бар вызвал самолет?

– Есть сообщение из МГА, что подана заявка на пролет территории СССР с посадкой в Москве спецсамолета для делегации ФРГ.

– Бар вознамерился прервать обмен мнениями и отбыть в Бонн на консультации. Вам поручение. Немедленно сконтактируйтесь с ним и убедите, что перерыва не должно быть. Под вашу ответственность – Бар не должен улетать в ФРГ. Вы поняли меня? Это – поручение политбюро. Как только переговорите с Баром, звоните мне на городскую квартиру.

Министр посадил лодку на рифы, а снимать извольте другие. Да делать нечего.

Навожу справки, где может быть Бар. Посольство ФРГ уклоняется от конкретного ответа, резиденция Аллардта молчит. Наконец узнаю, что Бар отправился за город. Он снимает пробу с русской кухни в Архангельском. Как-никак суббота. Нормальные люди давно предаются отдыху.

Звоню в ресторан. Пробиться туда – подвиг. Телефон либо занят, либо молчит. Не знаю, с какой попытки откликается администратор.

– Да, иностранные гости есть. Но их несколько, туристы. Как разобрать, не привлекая всеобщего внимания, где нужный вам Бар?

– Во-первых, это не туристы, а деловые люди, и наверняка сидят в основном мужской компанией. Во-вторых, учитывая высокий статус гостя, в зале должен быть сотрудник службы безопасности. Обратитесь к нему, он поможет передать Бару, что посол Фалин хотел бы срочно переговорить с ним. Укажите, пожалуйста, в записке мой телефон.

Не успеваю положить трубку на рычаг, звонит Громыко:

– Нашли Бара?

– Установил место, где он находится. Ресторан «Олень» в Архангельском. Жду, когда его известят об интересе к нему.

– Пустячное дело, а вы за два с лишним часа ничего не прояснили. Бар не должен улететь, остальное меня не касается.

– Улетит Бар или не улетит, решит он сам. Я смогу передать сообщение о вашем предложении продолжить переговоры без перерыва.

– То есть как это Бар решит сам? Я предупреждал, что вы выполняете поручение политбюро и это поручение дано лично вам.

Хоть стой, хоть падай. Брежнев устроил ему выволочку, и строгую, а министра не посетила лучшая мысль, как переложить ответственность на меня в упреждении зримого для внешнего мира кризиса на переговорах.

На фоне вынужденной паузы, продиктованной расхождениями по принципиально важной проблеме, у многих проснулось бы желание установить, кто пошел на попятную, когда пробьет час улаживать раздор. Уступать пришлось бы нам. Устраивать публичный политический стриптиз? Почему-то министр обычно взвешивал про и контра маневра, который стоил бы нам полшага-шаг и смотрелся как нормальная эволюция позиции, с необъяснимым запозданием. Но загнанный (часто самим собой) в угол, он не считал зазорным жертвовать капитальными ценностями.

Как бы то ни было, Бар не улетел. Заявка на пролет спецсамолета оказалась убедительнее, чем деловые аргументы, доводившиеся им до сознания Громыко. Усмиряя и теша свое упрямство, министр еще будет возвращаться к «великой» уступке – снятию требования о признании новых границ в Европе. На встрече с Шеелем 29 июля 1970 г., например, Громыко изобразил отход от первоначального советского требования как «очень сложный и политически болезненный для нас процесс». За эту уступку он хотел иметь встречные уступки или хотя бы понимание со стороны ФРГ жесткой обусловленности и взаимозависимости отдельных элементов достигнутых договоренностей.

Нет худа без добра. «Несгибаемая», а после фиаско с Гомулкой и вовсе застывшая линия Громыко по территориальной проблеме в известной мере способствовала размягчению противостояния на других участках обмена мнениями, выходу Федеративной Республики на принятие реальностей без употребления понятия «признание».

После вынужденной посадки Громыко, произведенной вслед за несостоявшимся отлетом Бара, дело и вовсе двинулось вперед в отменном темпе. Точек соприкосновения набиралось даже больше, чем требовала договоренность об отказе от применения силы. На встречах глав делегаций и пленарных заседаниях в полном и узком составе, в речах на протокольных мероприятиях и, понятно, в ходе обмена мнениями Бара с Косыгиным, выступлениях Брандта и Шееля, Брежнева и других советских официальных лиц сказано было предостаточно. Оставалось все это систематизировать, то есть сбалансировано расставить приоритеты и ударения. Сбалансированность предполагала применение равной меры взвешенности и такта в оценке позиций сторон, а также исключение внутренних противоречий и недосказанностей, из которых, по опыту, рождаются различные интерпретации и конфликты.