Почему я не люблю дождь - Андрей Петерсон

Легким призрачным смерчем заворачивались вырвавшиеся на свободу сомборы. Быстрым клубящимся ветром неслись вслед белые снежинки-колючки, увлекаемые тенями чужих отражений. Боль и смерть водили хоровод в мраморных пределах Аулы. Ненависть и страх правили бал…

Тихо звякнула о камень выпавшая из разжавшихся пальцев арбалетная стрела[23]. За ней еще одна. И еще…

С тихим нежным звоном билось о плиты тончайшее стекло, выпуская наружу яд упокоения, а жидкое серебро растекалось под ногами интессы, неглубокой блестящей лужицей. Клубясь и дымя, оно испарялось, изливая в окружающее пространство погибель, и словно отвечая на его посмертную ласку, истошно взвыл подраненный девшалар, разом потеряв два своих отростка, и малую часть своей мертвой плоти.

Снежную муть рывком отбросило назад, на пару шагов очистив от скверны изуродованную площадь некрополя, и подарив леди Кай небольшую передышку. Звякнула, разбиваясь о камень четвертая стрела, а белесая пелена уже вновь наползала на Осси.

Слишком мала и ничтожна была эта победа, но выигранное время стоило больше серебра, ибо побелевшие губы уже шептали слова призыва, а сознание парило рядом с жертвой, обрывая последние нити, связывающие восставший дух с его разрушенным обиталищем из мертвой плоти.

Вой девшалара оборвался громоподобным ударом, земля под ногами вздрогнула и по очищенным плитам пробежала еще одна трещина. За первым ударом последовал второй, а затем, будто сотни ржавых крюков впились в тело Осси, растягивая его в стороны, и пытаясь порвать в клочья.

Кровь сочилась из каждой поры, из прокушенного языка, из глаз и ушей, а радуга была все так же непостижимо далеко, и Осси тянулась, тянулась к ней, не обращая внимание на то, что вместе с кровью из нее уходит взятая взаймы смерть, и с каждой пролитой каплей вампирской крови она становится все более живой. А значит более уязвимой.

Запах пролитой крови пьянил.

Он пьянил девшалара, заставляя его рваться вперед, к куску беззащитной плоти, к еле тлеющему огоньку живой души.

Он пьянил и леди Кай.

Впрочем, скорее, не саму ее, – а так и не состоявшуюся вампиршу. Но как бы то ни было, а запах этот кружил голову, и где-то глубоко внутри растекался розовый дурман ярости.

Мощная, неодолимая злоба теперь переполняла ее и была готова извергнуться вовне, сминая, подчиняя и уничтожая все вокруг. Осси превращалась в разъяренного зверя. Раненного, а оттого еще боле опасного. Готового смести все, что встретится на пути, даже не заметив этого. С каждым новым вздохом она все больше превращалась в неодолимую стихию. Она умирала и возрождалась ветром. Она становилась бурей. А радуга, к которой она тянулась все это время была уже так близка…

Девшалар, обезумевший от той неземной боли, что причинило ему пролитое на землю серебро, и ошалевший от запаха крови, рванулся вперед, мигом преодолев те несчастные десять шагов, что отделяли его от Осси Кай.

Затмив своей уродливой образиной полнеба, он занес над девушкой уродливую лапищу, намереваясь разом и одним махом прихлопнуть и выбить дух из непокорной букашки. Широкие остро отточенные когти, которые только что походя крошили мраморные плиты, блеснули в вышине и со свистом нарезая густой промерзший воздух понеслись вниз.

И будто только этого и ожидал капризный разум вампира… Будто только явной и смертной угрозы не хватало ему, чтобы пробить последнюю преграду, смести последнюю плотину, воздвигнутую в сознании леди Кай, и устремиться в душу, затапливая собой все чуждое, неподвластное и человеческое.

Как тогда на перевале глухо громыхнул раскат грома, разрывая в лоскуты привычную реальность, и вспыхнула на миг радуга цвета крови, озарив все вокруг, и окрасив мир новыми цветами.

Осси не чувствовала, как впиваются в ладонь осколки пятой раздавленной в руке стрелы. Как стекает с ладони кровь, смешанная с серебром. Как рвут ее кожу невидимые, но оттого не менее острые крючья смерти, раздирая ненужную более плоть, и обнажая мясо почти до самых костей. Она не слышала рева тысячи мертвых, поднятых чудовищной силой бога, и смятых странной прихотью бытия в единое и неразрывное целое, и не почувствовала жуткого удара, сломавшего ее хрупкое тело, и отбросившего ее скомканную фигурку далеко в сторону…

Она воспарила в небо. Высоко над Ступенью. Над Аулой. Над девшаларом…

Где-то далеко внизу сматывались обратно в тугой клубок расплывчатые тени сомбор, только что разодравшие в мелкие клочья «палец» девшалара, подарив хилависте свободу. И теперь он сиял крохотным зеркальным солнцем рядом с почти полностью разбитой гробницей, разбрасывая вокруг себя слепящие лучи, выжигающие мертвую плоть. Но их было так мало, а лениво колышущаяся рядом масса занимала почти всю площадь.

И все же отсюда – с высоты – мутное лежащее на земле облако с нелепой фигурой в центре казалось теперь уже чем-то несерьезным и несущественным… Оно было мертво. Оно умерло когда-то давно, в разное время и в разных местах, чтобы из этих мелких ничтожных частей собраться в единое страшное целое. И оно только что умерло вновь, чтобы это целое рассыпалось на тысячи и тысячи мелких и ничего незначащих кусков. Оно снова было мертво, хотя еще и не знало этого, но горящий серебром узор леи, вплетенный в розовато-бурую муть разлагающейся плоти, не оставлял ни капли надежды и ни единого шанса.

Парящее над миром сознание накрыла запоздавшая волна боли. Накрыла, сминая в ком невыносимого страдания. Но это было уже не важно, ибо вспыхнула внутри девшалара рожденная волей леди Кай фигура, а мир из яркого, переливающегося миллионом тонов и оттенков, стал серым как старая, давно выцветшая гравюра.

Из этих растаявших красок Осси черпала темную, густую как зимняя ночь силу, пытаясь удержать ее в себе и не выплеснуть раньше времени, а перстень с оскаленным черепом, все тянул и тянул краденную жизнь, подпитывая и заливая ею доверху. Осси чувствовала, что начинает тонуть. Что мир начинает вращаться, схлопываясь в малую серую точку где-то далеко внизу, что одна за другой лопаются от невероятного натяжения нити, удерживающие ее здесь, и что еще немного и мир качнувшись оторвется от нее и поплывет, истаивая в предвечной темноте, а она останется совсем одна, повисшая в пустоте между жизнью и смертью.

И тогда она закрыла глаза и выплеснула, все что скопилось в ней вниз. Туда, где мерцал крошечной искрой в стремительно густеющих сумерках несломленный и непобежденный хилависта. Туда, где замерло в плену серой радуги страшное порождение Аулы, восставшее из дальних ночных пределов.

Полыхнуло так, что на мгновение в целом мире не осталось ни красок ни тьмы. Откатилась назад зависшая было над некрополем ночь, истаяли тени, и не стало больше иных цветов кроме белого…