Почему я не люблю дождь - Андрей Петерсон

Хилависта встряхнулся еще раз, и сразу же закружились-завертелись в воздухе сотни новых зеркальных капель. Эти были раза в три поменьше и кружились они вокруг хилависты с невероятной скоростью, а потом строй их внезапно рассыпался, и они сыпанули во все стороны, словно рой вспугнутых молний.

Они метались по комнате сумасшедшими градинами, звонко барабаня по стенам, полу и потолку, и отлетая от каменных преград под самыми немыслимыми углами. Мало того. За каждой такой каплей-градиной тянулась тонюсенькая едва видимая глазу зеркальная нить, которую нипочем было бы не заметить, если бы не сияла она как бриллиантовая струна, отражая дрожащие всполохи факела и многочисленные отблески себе подобных.

Движения градин были столь стремительны, что раньше, чем медленно плывущие их собратья добрались до своих углов, вся эта несчастная пропитанная капающей с потолка водой комнатушка оказалась опутана тончайшей зеркальной паутиной, в центре которой важным разжиревшим пауком замер хилависта.

А огромные, разбухающие прямо на глазах шары продолжали пробираться каждый к своей цели, просачиваясь, и буквальным образом протекая сквозь тонкую зеркальную вязь. И никоим образом, что примечательно, при этом ее целостности не нарушая. Лишь подрагивали чуток тонкие как волос нити, потревоженные осторожным касанием плывущих по воздуху зеркальных шаров, но, подрожав немного, они вновь замирали в ослепительной неподвижности.

С тихим шмяканьем неимоверно разросшиеся шары, каждый из которых уже был размером с голову взрослого мужчины, врезались в стены, причем каждый – точнехонько в свой угол, где и расплескались, покрывая все тончайшей пленкой безупречно чистой амальгамы.

Миг – и будто посеребрил кто-то темные и укрытые паутиной углы комнатушки.

Еще миг, – и поползла, растеклась по стенам зеркальная плесень, скрывая изъяны, подтеки и пожирая копоть да и вообще все на своем пути. Всего несколько мгновений, – и слились, сомкнулись бегущие по стенам ослепительные волны, укрыв все тончайшим покрывалом. И тут же дрогнули повисшие в воздухе нити и с тихим мелодичным звоном лопнули, осыпавшись и растворившись в бесконечно отражающей саму себя глубине. А потом вся эта образовавшаяся поверхность вдруг выгнулась и перекрутившись самым невероятным образом, породила гигантских размеров зеркало, в фокусе которого лежала теперь леди Кай.

Хилависта с облегчением вздохнул и, оставив свой пост, подкатил к лежащей у стены девушке. Очень долго и очень пристально вглядывался он, пытаясь рассмотреть что-то ему одному ведомое меж плотно прикрытых ее ресниц, а затем повернулся к зеркалу.

По яркой блестящей поверхности лениво и величаво ползли широкие медленные волны. Невысокие и гладкие они, тем не менее, надежно скрывали от глаз все, что таилось в неведомой глубине, а отраженная реальность в их исполнении казалась невероятно зыбкой и ненадежной. Впрочем, по большому счету, наверное, так оно и было.

Но хилависту, эта самая реальность ни в коей мере не волновала, будь она отраженная или самая что ни на есть доподлинная, а по сему вглядывался он в призрачную глубину, как до этого в прикрытые Оссины глаза, а может даже и тщательное. Наконец, будто высмотрев, все, что ему нужно было он тихо свистнул и придвинулся к зеркалу почти вплотную. Только что нос свой в него не окунул. Хотя если уж быть до конца точным, то одна из накативших волн, самый кончик Ташурова носа все-таки не удержалась и облизала, но он на это ее своеволие ни малейшего внимания не обратил.

– Сехена, – тихо позвал он и снова коротко свистнул. – Сехена, иди сюда.

– Да, господин, – зеркало потемнело, вздуваясь уродливым черным пузырем, а потом с неприятным треском прорвалось, открыв повисшее прямо посреди комнаты окно в лиловые сумерки огромного зала. – Иду, господин.

Из темно-лиловой глубины выплыла бурая тень сомборы, которая тут же обвилась вокруг хилависты, льстясь и только что не мурлыкая от удовольствия.

– Я пришла, господин. Я так долго ждала… Я все сделала правильно, господин? Там в чулане… С этой девочкой…

– Да, Сехена, все хорошо. Ты молодец. Извини, что пришлось тебя приложить тогда, – мне нужно было, чтобы она поверила.

– Ничего страшного, господин. Все уже почти зажило. Главное, чтобы вы были довольны.

– Я доволен. – Если бы Осси слышала сейчас хилависту, то, наверное, несказанно удивилась бы – столько холодного величия, столько властности было в его голосе. Не вязалось это как-то со сложившимся у нее в голове образом недалекого склочного ворчуна. Ну, никак не вязалось…

– Господин…

– Да?

– А зачем нужны были эти демонстрации, господин? Тогда в зале и потом… Зачем вы хотели ее напугать?

Хилависта поморщился:

– Ну надо было… Просто хотелось мне, чтобы она от зеркал подальше держалась. Нечего ей там делать… Она умненькая, и, боюсь: рано или поздно все равно сообразит что к чему. Но пока… В общем, пусть пока лучше думает, что ей туда путь закрыт…

– Конечно, господин, – Сехена выгнулась огромной дугой просто-таки укутав и утопив хилависту в своих объятиях. Лохмотья зеркальной тени волочились по полу, вздымая пыль, а от самой сомбору веяло жутким невыносимым холодом и сладким запахом мертвых цветов. – Конечно, пусть думает…

– Ну, хватит, – хилависта выскользнул из нежных объятий бестелесной тени. – Времени нет. Скоро очухается уже. Не одна – так другая…

– Кто другая? – Не поняла сомбора.

– Не важно. Ты лучше найди-ка мне… – Ташур кивнул в сторону покойника. – Этого. Очень мне с ним потолковать хочется… Кто, что, да откуда? А потом приведи Дарину, мы из нее королеву красоты лепить будем.

– Королеву? – Хихикнула сомбора. – Ну, вы скажете, господин… Боюсь, это даже вам не под силу будет…

– Посмотрим, – буркнул хилависта, на миг превращаясь в старого доброго и хорошо знакомого леди Кай ворчуна. – Не так уж и много нам от нее понадобится… Давай, живо!

– Я мигом, господин, – прошелестела Сехена уже откуда-то из-за зеркала. – Мигом…

И потянулось долгое, нудное время томительного ожидания. Ташур, впрочем, не сильно по этому поводу переживал и заморчивался, потому как принялся коротать его на самый лучший в мире манер, – старательно пережевывая чудом отыскавшийся кусок колбасы, вполне справедливо рассудив, что раз уж он все одно последний, то и беречь его смысла никакого нет: потому как крошкой такой все одно никого не накормишь, а так – хоть развлечение какое-никакое получается.

Глава десятая

– Ну? – Ташур только что не подпрыгивал от нетерпения. – Ну как тебе?

– Да ничего, вроде, – Осси разглядывала свои новые ноги, поворачивая их и так и эдак. – Хорошо. И не болит совсем. – Она пошевелила пальцами, затем согнула ногу в колене, выпрямила и снова согнула. – Совсем не болит. Будто и не было ничего… Как новые.