Ученик ученика - Владимир Корн

Я посмотрел каждому из них в глаза, начав с самого ближнего. Первый сломался практически сразу, отведя взгляд в сторону. Самым устойчивым из них оказался старший, тот, что стоял в стороне. Но и он никуда не делся, значит, разговоров дальше не будет. А будет кровь, и кто-то победит. Возможно, победят они, возможно, – мы. Кто-то этой победы не увидит.

И все это будет всего лишь из-за одной неудачной шутки.

– Я не знаю и знать не хочу, кто оскорбил моего брата, но извиниться придется всем. Ты первый. – Не надо объяснять, что начал я с главного. Если тот извинится, остальным это дастся значительно легче. Я очень на это надеюсь.

И он извинился. Остальные сделали то же самое, причем едва не одновременно. Теперь я взглянул на Жюстина: все зависело от его реакции. И он сказал:

– Не трогай их, – затем добавил: – Пожалуйста.

Вероятно, он и сам верил в то, что стоит мне начать их «трогать», как через пару мгновений будет три трупа. Если бы.

– Пошли, Жюстин, – произнес я и тут же чертыхнулся про себя, конспиратор, черт возьми. – Нас ждут.

Если он не захотел есть эти замечательные, такие аппетитные даже на вид колбаски, то вряд ли станет делать это сейчас, после всего того, что произошло.

Быть может, стоит захватить с собой хотя бы одну, вон хоть ту, что с краю тарелки, с поджаристым бочком и самую толстую? Но вдруг я выпаду из образа? Или, наоборот, получится, что таким образом я только еще больше войду в роль крутого парня?

На приглянувшуюся мне колбаску села жирная зеленая навозная муха, и это все решило.

Возчик ждал нас, и мне осталось лишь подсадить Жюстина в телегу, поскольку на это у него не хватило сил. Первым делом я извинился перед ним за то, что посмел набиться к нему в родню, пусть и таким образом. Извинился в шутливой форме, но Жюстин лишь кивнул. Затем сказал то, что я совсем не ожидал от него услышать:

– Спасибо, что вернулся, Артуа.

И я поперхнулся сухарем, который успел извлечь из мешка, где хранился запас продуктов, захваченный с лодки.

Жюстин посмотрел на меня и добавил:

– Извини, что сомневался в тебе.

Всю дорогу я старался не думать о том, что знахарка, скорее всего, подтвердит диагноз.

Нас подвезли к самой калитке. Во дворе нас встретил огромный кудлатый пес с лобастой башкой и длинными ушами, на удивление добродушный, несмотря на прямо-таки зверский вид.

А вот хозяйки дома не оказалось. Мы, дожидаясь ее, присели в тени на скамеечке под невысоким раскидистым деревом, плоды которого напоминали и вкусом, и видом абрикос, но более сочный, и еще они имели фиолетовую полоску посередине. И так мне захотелось съесть один из них, вот этот, что висел на ветке чуть ли не перед самым моим носом.

Я почесал грудь, сорвал его, отправил в рот целиком и снова запустил руку за ворот своей рубахи. И тут меня будто ударило молнией в голову. Не из-за фрукта, совсем не из-за него. Просто я сообразил, что только что почесался.

Я извлек руку и попытался осторожно осмотреть себя. Осторожничал я по двум причинам. Мне не хотелось, чтобы на мои движения обратил внимание Жюстин. А еще я до ужаса боялся обнаружить там то, из-за чего ему и был поставлен такой страшный диагноз.

До этого момента все выглядело значительно проще. В глубине души я допускал возможность того, что Жюстин действительно болен самой страшной на этой планете болезнью. Нет, конечно, я был почти убежден, что произошла ошибка. Но тогда все это касалось не меня лично.

Со мной-то этого точно не может произойти. Ведь каждый из нас не такой, как все, и именно с нами не может случиться ничего дурного. Пусть в данную минуту у нас не все так, как нам хотелось бы, но это временно. Скоро все наладится. Мы станем теми, кем и должны быть, а дальше все будет только лучше и лучше. А уж что-то очень плохое, нет, только не с нами…

В ложбинке между грудных мышц, размером которых я всегда немного гордился, краснели крохотные прыщики.

Глава 5

Лиойя

Жюстин посмотрел на меня и горько усмехнулся. И мне нечем было ободрить его.

Так, и что я могу предпринять? Да ничего, кроме того единственного, что советуют умные люди. А советуют они принять самое плохое как данность и заранее смириться с этим. И тогда все остальное-прочее будет казаться не таким уж и страшным.

Ну и что же будет для меня самым плохим? Всего-то навсего смерть, долгая и мучительная.

Фибус, начинающийся с того, что на груди высыпает сыпь, затем переходит на ноги. И начинается процесс разложения ткани. Сначала больной не может ходить без посторонней помощи, затем теряет способность шевелить конечностями, и лишь потом болезнь убивает его.

Это может растянуться и на месяц. Конечно, в том случае, если за больным найдется кому-то ухаживать. Мне это не грозит.

Эпидемии этой болезни начинаются и заканчиваются неожиданно. И никто не может предсказать, в какой местности появится это смертельное заболевание вновь.

Нет, я не стану ждать, пока болезнь разовьется слишком сильно. Надеюсь, у меня хватит мужества сделать то, что останется единственно верным решением. И хватит об этом. В конце концов, остается еще надежда на неправильный диагноз.

Я уж совсем было собрался попытаться ободрить Жюстина шуткой и даже успел для этого открыть рот, когда из-за дома знахарки вышла девушка лет пятнадцати с лукошком в руке. Она не замечала нас и что-то тихонько напевала.

Мы с Жюстином смотрели на нее не отрываясь, и было от чего. Стройная, с роскошными золотистыми волосами и такой заразительной улыбкой. Надеюсь, мы не выглядели слишком уж глупыми, когда она нас заметила.

– Вы, наверное, к бабушке пришли? Лечиться? – Голосок ее полностью соответствовал облику.

Я вскочил на ноги, позабыв обо всех подозрениях относительно своего здоровья. Жюстин тоже попытался это сделать, но у него ничего не получилось.

Улыбка девушки сменилась выражением соболезнования, когда она разглядела состояние принца.

– Вы не волнуйтесь, бабушка обязательно вас вылечит, – обратилась она к нему.

Ох, что-то я подозреваю, что теперь ему придется лечиться от другой болезни, от которой лекарство еще никем не придумано. Тут я вспомнил, для чего мы сюда заявились. Вот от фибуса точно нет никакого лекарства.

– А вот и бабушка, – радостно воскликнула незнакомка.

Прав был мальчишка, назвавший лекарку страшной.

Нет, она не была похожа на Бабу-ягу с кривым крючковатым носом, огромной бородавкой на самом его кончике и с седыми космами, выбивающимися из-под платка. Ничего такого не было и в помине. Мы увидели женщину лет пятидесяти, отнюдь не худую и вовсе не горбатую. Вот только черты ее лица были удивительно неправильными, как будто кто-то долго мял его руками, словно они были из мягкой глины, которая затем застыла.

Мне это далось легко, я достаточно насмотрелся в своем мире на причуды гримеров фильмов ужасов, а вот Жюстин слегка вздрогнул.

Девушка приблизилась к лекарке и чмокнула ее в щеку. Да, в сравнении с ее милым личиком уродство знахарки смотрелось еще контрастнее.

Последняя наша надежда скользнула по нам взглядом, задержавшись на Жюстине значительно дольше, затем указала подбородком на свой дом, приглашая войти.

Дом знахарки, совершенно обычный снаружи, внутри представлял собой огромную коллекцию гербариев, занимавших почти все свободное место. По крайней мере, в той комнате, куда мы попали.

Мне сразу в голову пришла мысль о необходимости предупредить ее о том, что, возможно, у моего спутника фибус. Я затаил дыхание: вдруг диагноз сейчас подтвердится, а потом… Как же не хотелось думать об этом «потом».

Знахарка, проведя пальцем по сыпи, краснеющей на груди у Жюстина, удачно срифмовала слово «фибус» с другим словом, в котором от названия болезни осталось только последние три буквы, а первая часть в самой что ни на есть разговорной форме называла мужское достоинство. Сделала она это вполголоса, потому что девушка вошла вместе с нами. Затем спросила громко и отчетливо:

– Какой дурак сказал эту чушь?

– Лекарь, тот, что живет возле корчмы, – ответил я.

– Могла бы и сама догадаться, – пробурчала она себе под нос.

– Так, значит?.. – Дальше я заткнулся, потому что продолжать было страшновато.

– Значит-значит. Вот только почему ты не привел его хотя бы пару дней назад? – напустилась она на меня.

– Пару дней назад он вообще ничем не болел, – оправдывался я с улыбкой, которую не смог сдержать от той вести, которую только что услышал.

Я буду жить! Нет, конечно же я тоже сдохну, но это будет не сейчас.

Я шел по центральной улице Крунстрилье по направлению к дому лекаря. Шел и улыбался счастливой улыбкой человека, которого сначала приговорили к смертной казни, потом отменили приговор, а затем и вовсе отпустили на свободу. Правда, отправился я в дом с зеленым фонарем над входной дверью не для того, чтобы исполнить свое обещание выпустить лекарю кишки в том случае, если диагноз, поставленный им, не подтвердится.