Два угла - Юлия Шолох

Он уселся напротив экрана, увеличивая изображение Гууара, все так же бессильно лежащего на одном и том же месте. Потом изгнал жалость, которой не должно быть. По большому счету, себя-то он не жалеет? А сколько весит жизнь одного, ну… двух существ по сравнению с весом счастья для всех остальных?

Рука уже уверенней прикоснулась к клавиатуре.

Здравствуй, Гууар.

Тело резко дрогнуло.

— Ты здесь… я был уверен, что больше тебя не услышу. Зачем я нужен такой…

Раздумывать над словами подопечного не было смысла, как и уверять, что все планы и соглашения остались прежними, потому что (неужели он сомневался?) бога не остановят какие-то глупые попытки соплеменников помешать.

Скоро вернется Кровавая Богиня и ты ее победишь.

Подопечный некоторое молчал, уставившись в пол, на котором уже проступали пятна вездесущего мха.

— Я умру? — спросил невпопад.

Это имеет значение?

Пальцы Шалье словно сталью налились, но он продолжал печатать.

Тебя отравили и жизнь твоя может оборваться очень скоро. Это имеет значение?

— Нет, — неожиданно ответил Гууар, — не имеет. Я ведь был счастлив.

Шалье удивился, причем так сильно, что даже задал вопрос.

Когда?

— Лини, — не дрогнув, сообщил Гууар. — Кстати, это она меня… кормила.

Тайт молчал, не понимая, что именно его подопечный имеет в виду. О каком счастье говорит? О счастье быть отравленным самкой, которую настолько любил, что даже переступил через страх перед божественным всесильным существом с неуравновешенным характером?

Но следующее сообщение и подавно привело Шалье в шок.

— Несчастный ты, Раан, — мягко сообщил Гууар.

— Что? — вслух спросил Шалье, как будто его и правда могли услышать. Но яриц ответил, словно находился рядом в комнате.

— Ты совсем один… И никогда не любил. Мне тебя жаль.

Подумать только — его жалеет существо, во всех отношениях слаборазвитое, одно из тех, кто живет подобно животному и умрет в раннем возрасте от болезни или нападения хищника. Которое даже не знает, насколько мир больше одной планеты, даже не так — одной деревни с окрестностями, за пределы которого тот никогда бы даже не подумал сунуться, если бы не Раан. Ущербный по всем статьям подопечный, жалкая ящерица, вынужденная жить в грязи… И все равно… жалеет.

Я не один.

Что послужило причиной ответа, Шалье сам не понял. Просто увидел, как на экране расцвела напечатанная им фраза. А после раздались звуки, отдалено похожие на скрежет и они словно скреблись где-то внутри, царапались, раздирая в кровь всю его уверенность в верном и неизменном течении его жизни.

Он… смеется, понял Шалье.

Звуки, впрочем, быстро прекратились и Гууар тяжело задышал. Тут же активировался аппарат, впрыскивая в воздух облегчающую дыхание смесь, а после делая укол снотворного, потому что подопечному снова следовало отдыхать.

— А ведь это самое главное… — упрямо прошептал Гууар, закрывая глаза.

Вот тогда-то все и взорвалось. Как-то мгновенно вспыхнуло, оглушительно разбросав в стороны ошметки всего, чем Шалье так старательно обматывал себя перед погружением в Стекляшку. Как стрелка компаса, попавшего в аномальную зону, развернулось куда-то в сторону, дергаясь и толком ни на что не указывая.

Он пока не соображал, что произошло, просто поднялся и пошел к выходу из комнаты.

А вот когда нигде не нашел Латису, тогда в полной мере ощутил быстро расползающийся настойчивый страх, настолько сильный, что даже остальные проблемы на его фоне померкли и отдалились. Выгоняя ее из комнаты, Шалье даже подумать не мог, что она как-то по-другому поймет его слова и совсем уйдет из дома. Но других объяснений ее отсутствию не наблюдалось, она всегда предупреждала, что уезжает и насколько, даже в самом начале, когда он из комнаты носа не казал — все равно оставляла записки. А сейчас ничего не было…

Шалье, конечно же, не забыл о Стекляшке и о том, что время быстро уплывает. Он просто не стал об этом думать, потому что начал прокручивать в голове список тех, к кому могла уйти Латиса и первый же номер этого списка заставил его лицо превратится с яростную, почти потерявшую всякое сходство с обычным состоянием маску.

Карасан открыл дверь, лишь мельком увидев на экране входной двери Шалье. Если бы он знал, в каком состоянии тот явиться, точно бы сто раз подумал, прежде чем открывать.

…Когда Шалье понял, что с крепко сжатым горлом Карасан вряд ли что сможет сказать, слегка ослабил давление.

— Где она? — спросил еще раз, почти нормальным тоном. Если не видеть лица, невозможно догадаться, насколько голос не соответствовал его выражению.

— Отпусти, — прохрипел Карасан и отлетел к дивану. Тут же поднялся, опираясь о спинку.

— Ты с ума сошел… — безо всякого удивления, а даже с какой-то радостью, сообщил. Словно наконец-то получил доказательство всем своим подозрениям.

— Знаешь, Карасан, — все еще спокойно заявил гость. — Я не Ульрих и если уж меня запрут в изоляторе, то за дело. Будет за что, понял?..

Тут уж хозяин дома откровенно напрягся. Разбираться и выяснять насколько слова Шалье правдивы почему-то не хотелось.

— Где она? У тебя? Позови. — Отрывисто, словно приказывая, выдавал Шалье.

— Да успокойся! Ты про Латису? Ее тут нет и не было! С какой стати она вообще должна быть в моем доме?

— Врешь, — Шалье шагнул ближе и Карасан тут же закатил глаза, нетерпеливо вздыхая.

— Мы с ней недавно перестали общаться. Из-за тебя, между прочим… Такой упертой слепой влюбленности в того, кто этого вовсе не заслуживает, в жизни не видел… Со мной поссориться из-за одного дурного слова в твою сторону!

Шалье думал, его челюсть двигалась, словно он примерялся с какой стороны будет удобнее кусать стоящего напротив.

— Не верю, — и понесся по дому. Он зашел в каждое помещение, где заглянул под все столы, кровати и открыл все шкафы и хранилища. Карасан, делая вид воспитателя, на которого свалили необходимость приглядывать за десятью карапузами одновременно, ходил следом.

Ничего не найдя, Шалье вернулся в гостиную.

— Убедился? — терпеливо повторил Карасан. — Что вообще произошло?

Его еще раз старательно оглядели и Шалье тут же направился на выход, сдерживая желание все рассказать, во всем признаться. Даже в том, что не делал.

Карасан после его ухода отправился в ванную, где старательно поворачивая голову перед зеркалом, осмотрел оставленные на шее хваткой Шалье синяки. Вспомнил лицо Латисы, когда она с ним прощалась, жестко, словно хоронила. Вздохнул:

— Только бы они не вздумали размножаться!