Сталин. Операция «Ринг» - Николай Лузан

– Если вы не возражаете, господин бригадефюрер, то же, что и вы.

– Какие могут быть возражения, Мартин! Это хорошо, что в последнее время наши вкусы совпадают, – с тонким подтекстом произнес Шелленберг и поторопил официанта: – Генрих, только поскорее, у нас мало времени.

– Будет исполнено! – заверил тот и отправился на кухню.

Шелленберг, подчиняясь профессиональной привычке, включил радиоприемник. Из него раздались звуки бравурного марша. Пропагандисты Геббельса из последних сил тужились поднять дух нации. Шелленберг поморщился и с ожесточением произнес:

– Идиоты, впору похоронный марш играть!

Курмис промолчал. Шелленберг приглушил звук радиоприемника, махнул рукой на стул, занял место во главе стола и заговорил в деловом тоне:

– Мартин, не будем терять время, как обстоят дела с операцией «Зеро»?

– У меня все готово, господин бригадефюрер.

– Картотека полностью укомплектована?

– Не совсем.

– Почему?

– Вмешался группенфюрер Мюллер.

– Опять этот мясник сует свой паршивый нос в чужие дела!

– И не просто сует, он, похоже, что-то пронюхал.

– Даже так?! – насторожился Шелленберг.

– Да, – подтвердил Курмис.

– И какие для того есть основания?

– Два дня назад у меня работал оберштурмбанфюрер Мольтке.

– С какой целью?

– Официально – занимался расследованием факта побега курсантов из первого учебного отделения.

– А неофициально?

– Проявил повышенный интерес к объединенной картотеке на агентуру. В беседах с Лемке, Брунером и Ланге пытался выяснить, кто дал команду на ее концентрацию в одном месте.

– И что они сказали?

– Только то, что сделали это по моему приказу.

– Это ответили они. А что сказал ты, Мартин? – допытывался Шелленберг, стрельнув в него испытующим взглядом.

Курмис не отвел глаза и прямо заявил:

– Я довел до него легенду прикрытия, господин бригадефюрер.

– И что, она не вызвала подозрений у Мольтке?

– Трудно сказать, господин бригадефюрер, но мне кажется, он догадывается об истинной цели.

– Черт бы побрал его и Мюллера! Мясники! Костоломы!

Курмис потупил взгляд и, когда гневный запал Шелленберга угас, взял на себя смелость и предложил:

– Пока не поздно, надо действовать, господин бригадефюрер!

Ответа он не услышал. Шелленберг ушел в себя. Все складывалось против него. Бернадот молчал. Гиммлер не решался порвать с Гитлером и взять на себя всю ответственность, а вместе с ней и власть в Германии. А тут еще вмешался Мюллер и мог нарушить игру, которую он, Шелленберг, в последние недели одновременно вел на нескольких полях. План «Зеро» – это был последний козырь, но он не решался использовать его, так как все еще надеялся на успех миссии Бернадота. Посвящать в нее Курмиса Шелленберг не стал и ограничился общими фразами:

– Терпение и выдержка, Мартин! В ближайшие дни, а возможно, часы все решится.

Курмис не пытался выяснить когда, служба приучила его не задавать лишних вопросов. Сам Шелленберг больше не возвращался к операции «Зеро» и вернулся к оперативной сводке о положении на фронтах. Больше чем на минуту его не хватило, отшвырнув сводку, он обрушился с обвинениями на генералов вермахта. Появление официанта погасило гнев Шелленберга. После завтрака он распорядился, чтобы Курмис убыл в разведшколу и был в готовности приступить к выполнению плана «Зеро». Сам же остался в «Замке», но, так и не дождавшись звонка от Гиммлера, отправился в Берлин. Шелленберг все еще рассчитывал убедить его в необходимости разрыва с Гитлером. На выезде из Потсдама он своими глазами увидел результаты русского наступления.

На дорогах творилось настоящее столпотворение. В обезумевшей от страха толпе все чаще мелькали эсэсовские мундиры. Нацистская гвардия дрогнула. Не надеясь на своих вождей, она искала спасения. В Берлине обстановка была и того хуже. Паранойя охватила Гитлера. Его больше занимало не положение на фронтах, а исчезновение обергруппенфюрера Бергера. Гитлер поручил ему привести в исполнение приговор своему личному врачу – Брандту, посмевшему укрыть жену в расположении американских войск. Бергер же посчитал за лучшее не губить чужую жизнь, а спасать собственную. Агония режима для Шелленберга стала очевидна. Не найдя Гиммлера, он покинул Берлин и выехал в Вустрау, подальше от бомбежек и от обезумевшего Гитлера.

Там его застал телефонный звонок Бернадота. Шелленберг ухватился за него как за спасительную соломинку и попросил о встрече. Граф согласился. Не мешкая, Шелленберг связался с Гиммлером, тот, отбросив все в сторону, готов был лететь в Хоэнлихен, чтобы спасти не столько Германию, сколько самого себя. Получив его согласие на продолжение переговоров, Шелленберг ринулся во Фленсбург, где находился Бернадот, и, используя все свое красноречие, уговорил еще на одну встречу с Гиммлером.

22 апреля, ранним утром все трое собрались в Хоэнлихене. На этот раз инициативу в беседе взял на себя Гиммлер. Он долго и путанно распространялся о сложном политическом и военном положении рейха, и чем больше говорил, тем все более неуютно чувствовал себя Шелленберг под многозначительными взглядами Бернадота. Страх перед Гитлером удерживал Гиммлера от ясного изложения своей позиции и обязательств перед западной коалицией. Он не замечал знаков, что исподволь делал Шелленберг, и продолжал говорить и говорить.

Беседа приобретала все более беспредметный характер, и тогда граф предпринял попытку перевести ее в деловое русло. Он предложил Гиммлеру в качестве предварительного условия для продолжения контактов переправить в Швецию датчан и норвежцев, содержащихся в лагере Нойенгамме. Но и здесь Гиммлер не дал четкого ответа, а продолжал мямлить, что пока связан по рукам и ногам Гитлером, что имеет перед ним моральные обязательства. Для будущего диктатора Германии, где не нашлось бы места для Гитлера и в которой Гиммлер обязан был взять в железный кулак не только СС, но и вермахт, он совершил непростительную ошибку. В глазах искушенного дипломата Бернадота после таких заявлений Гиммлер уже не представлял интереса как политическая фигура, на которую Запад мог сделать ставку. Сославшись на отсутствие возможностей для продолжения посреднической миссии, Бернадот свернул беседу.

Шелленберг вызвался проводить его, на пути к машине предпринял последнюю попытку сохранить возможность для продолжения переговоров и напомнил графу о просьбе Гиммлера связаться с генералом Эйзенхауэром, чтобы организовать личную встречу. На что Бернадот прямо заявил: «Рейхсфюрер не отдает себе отчета в том, каково действительное положение дел. Я больше не могу ему помочь. Ему следовало бы взять в свои руки судьбу Германии сразу же после моего первого визита, а вы, Шелленберг, поступили бы куда разумнее, если бы подумали о себе самом», – так потом писал об этом Шелленберг в своих «Мемуарах».

На том они расстались. Бернадот сел в машину и уехал. Шелленберг возвратился к Гиммлеру. Тот находился в подавленном состоянии. Для него наконец дошел весь трагизм положения. Теперь он готов был обещать Бернадоту все что угодно, и Шелленбергу не оставалось ничего другого, как броситься вдогонку за графом. 23 апреля он нашел его в шведском консульстве во Фленсбурге и предпринял очередную попытку уговорить на встречу с Гиммлером. Бернадот посчитал ее излишней. Шелленбергу снова пришлось проявить все свое ораторское искусство, чтобы добиться согласия графа.

На этот раз Гиммлер, наплевав на моральные обязательства перед Гитлером – гром советской артиллерии был пострашнее его гнева, примчался в Любек. С Шелленбергом он встретился в кабинете генерала Вюннеберга, и уже вместе они отправились в шведское консульство. Туда же подъехал Бернадот. Они поднялись в кабинет консула, тот, сославшись на срочные дела, оставил их одних. Отказавшись от кофе, Гиммлер без долгих предисловий перешел к обсуждению условий сделки с западными союзниками. Он был более эмоционален, чем накануне, признал неизбежность военного поражения Германии и заявил: «…Мы, немцы, должны заявить, что побеждены западными державами, и я прошу вас передать это генералу Эйзенхауэру через шведское правительство, чтобы остановить дальнейшее кровопролитие. Но капитулировать перед русскими нам невозможно, особенно для меня. Против них мы будем сражаться до тех пор, пока Западный фронт не станет фронтом борьбы с русскими», – вспоминал о той встрече Шелленберг в «Мемуарах» и с горечью признавал, что дальше этих признаний Гиммлер не пошел и не взял на себя обязательство отстранить Гитлера от власти.

После этой встречи Шелленбергу не оставалось ничего другого, как внять совету Бернадота: «…Вы, Шелленберг, поступили бы куда разумнее, если бы подумали о себе самом».

Время подумать не просто пришло, оно кричало: «Спасайся, Вальтер!»

Ситуация вокруг Берлина осложнялась с каждым часом. К исходу дня 23 апреля ожесточенные бои шли на северо-восточных и южных окраинах города. Дальнобойная советская артиллерия подвергала обстрелу рейхстаг и имперскую канцелярию. Фюрер, как затравленный зверь, метался в своем бетонном бункере, снимал и назначал командующих армий и командиров дивизий, но это уже ничего не решало. Государственная машина рейха пошла вразнос. Вермахт под ударами Красной армии стремительно таял, как мартовский снег. Вслед за ним забуксовала еще вчера не знавшая сбоев машина репрессий. Мюллеру стало не до того, чтобы искать и карать врагов фюрера. До падения рейха оставались считаные дни. Шелленберг посчитал, что пора действовать без Гиммлера и самому искать милостей у американцев. В торге с ними за свою жизнь и будущее главным и самым важным его козырем являлись агенты и резиденты, оставленные на глубокое оседание на территории, подконтрольной большевикам. 24 апреля Шелленберг дал команду Курмису приступить к выполнению плана «Зеро».