Бонжур, Антуан! - Анатолий Злобин

Времени оставалось все меньше. Пора подводить итоги. А загадок становилось все больше.

— От кого Пьер Дамере получил наследство? — спросил я.

— Умер его отец, он был единственным сыном. И тогда дядя переехал во Францию, но он сохранил бельгийское подданство, поэтому мы могли часто встречаться.

— Не было ли у твоего дяди Пьера какой-либо клички до войны? — спросил Антуан.

— Кличка? — Тереза задумалась. — Что-то он говорил один раз. Что-то такое смешное. Он был в детстве толстый, и его как-то дразнили. Но я не могу вспомнить.

— Постарайся, Тереза, постарайся, — настаивал Антуан. — Может, я тебе подскажу: его дразнили Буханка. Ну как, вспомнила?

— Нет, я не могу точно ответить. Это был давний разговор, а я была маленькая…

— Кому же принадлежала «Святая Мария»? — сказал я.

— Сейчас этот отель называется по-другому, — заметила Тереза. — Я была там в прошлом году и узнала это. Он называется «Над Маасом» и принадлежит барону Мариенвальду.

— Увы, Тереза, не бывать тебе баронессой! — живо воскликнул я. — Займёмся-ка его недвижимостью. Какими отелями он владеет ещё?

— В Брюгге он имеет отель «Храбрый Тиль», в Кнокке ему принадлежит «Палас». У него есть дома в Монсе и Генте.

— Идём по следам Щёголя, — заметил Антуан, сосредоточенно пощипывая ухо. — Адрес синего «феррари» тоже указывает на Кнокке.

— Где находится вилла нашего барона на побережье? — спросил я.

— Вендюне, сто сорок. Месяц назад он подарил мне список всех своих владений.

— А ван Сервас, говоришь, живёт в Брюгге?

— Каренмаркт, шесть, это рядом с гостиницей «Храбрый Тиль».

— Кто поверенный Мариенвальда? — спросил Антуан.

— Метр Фернан Ассо.

— У вас слишком много вопросов, — капризно воскликнула Николь.

— Вопросов больше нет, — ответил я.

— Но по-прежнему ничего и не ясно, — с улыбкой подхватил Антуан. — Наибольшее число совпадений приходится на отель «Святая Мария»: карточка Пьера Дамере, принадлежность её Мариенвальду, упоминание о ней в синей тетради. Это не может быть случайным. Дай-ка мне тетрадь, я ещё раз посмотрю, что пишет Альфред.

— Увы, Антуан, у нас уже нет синей тетради! Президент Поль Батист забрал её, чтобы показать в архиве и расшифровать клички.

— Ну что ж, — Антуан с выражением посмотрел на меня и пожал плечами. — Нет тетради, но есть «Святая Мария». Кажется, она ещё стоит на месте.

— Одно осталось нам, Антуан, уповать на «Святую Марию».

— Она уже перестала быть «Святой Марией», — мрачно изрёк Шульга.

— Святая Мария поможет нам в скрытом виде, о русский Жан, — я засмеялся. — Так что же мы решаем, Антуан?

— Нам пора, — ответил тот, поднимаясь. — Начнём с Шервиля, с Агнессы Меланже…

— В Ромушан тоже надо заехать, — сказал я.

— И к президенту в горы, — сказал Антуан.

— А потом прямым ходом в Кнокке, — сказал я.

— Зачем в Кнокке? — спросил Иван. — Это будет конец вашей дороги?

— Это будет началом, Иван.

— Итак, я звоню в Кнокке, — сказал Антуан, берясь за телефон.

— Но ты же не можешь заказать номер от своего имени, — сказал я.

— Ты забыл о моём кузене Оскаре, — бросил Антуан, не оборачиваясь.

— Виктор, ты вернёшься? Ты обещаешь мне? — спросила Тереза.

Кукушка на стене прокуковала десять раз.

ГЛАВА 24

Я сразу увидел его, едва мы вошли в холл, он стоял за стойкой и считал деньги. Антуан куда-то пропал, наверное, машину ставит. Мы были одни. Я плохо различал его лицо в сумраке настольной лампы, но все равно тотчас узнал: это был не носастый, а кто-то другой, которого я знал ещё лучше. Он продолжал считать свои сокровища и так увлёкся, что не заметил меня. Пальцы его двигались удивительно быстро, как лопасти вентилятора, — денежки так и сыпались. Тут же на конторке лежала кучка алмазов, острые лучики, исходившие от них, кололи глаза. «При чём тут лопасти вентилятора? — с досадой подумал я. — Надо же действовать, ведь он удирать собирается», — и тут же забыл про эти лопасти и алмазы, решительно подошёл к нему, саркастически улыбнулся: «Вот мы и встретились, Щёголь, похоже, ты не ждал меня». Эта фраза у меня давно заготовлена, наконец-то я выложил её. Он вскинул голову, раздирая слипшиеся веки, и вмиг узнал меня. «Борис?» — закричал он не своим голосом, и подбородок его задрожал мелкой дрожью. Я подскочил к нему, выхватил нож из папки и занёс руку. «Я не Борис, но сейчас я буду Борисом. Узнаешь этот нож, Иуда?» Он грохнулся на колени, и нож мой бессильно пронзил пустоту. «Не надо, не надо, — умолял он, протягивая ко мне свои нежные женские руки, — я отдам тебе все, возьми мои алмазы, тебе будет легко провезти их через таможню, но только не трогай меня, силь ву пле». Я посмотрел на алмазы, вспомнив о них, и острые лучики опять стали колоть глаза.

Подбородок дёрнулся, я открыл глаза и ослеп от встречных фар, ещё одна ночная пташечка проскочила навстречу. Я посмотрел на спидометр, включил транзистор.

— Десять километров проспал, — засмеялся я. — Приснится же такая чепуха! Да ещё по-французски…

Сильные огни фар прокалывали плотную темноту ночи. Столб света узким конусом ложился на дорогу, упирался в густую темь и растворялся где-то на границе мрака. Мы неслись в этом световом столбе, вонзаясь в него, как в тоннель, а он всё время ускользал он нас, предел его оставался по-прежнему недосягаем.

Дорога стлалась широко и прямо. Время от времени столб света цеплялся за попутные предметы: деревья, рекламные щиты, стены домов, наклонные плоскости скал, цеплялся и не мог зацепиться, а равнодушно проскальзывал, тут же возвращая их во власть ночи. Луны не было, и звезды указывали мне направление. Мы мчались на юго-восток по пятнадцатой дороге.

Огни щитка сумрачно освещали сосредоточенное лицо Антуана. Он ничего не ответил на мою реплику, даже глаз не оторвал. Но карта лежала у меня на коленях, и я легко мог подсчитать по спидометру, где мы.

Вот и поворот, один раз мы уже сворачивали в эту сторону. Столб света упёрся в церковную ограду, из-за которой однажды выезжал темно-синий «феррари» — тот или не тот, кто знает? Я устал вопрошать…

Дом Меланже мрачно вздымался в темноте. Антуан долго стучал в дверь. Лениво залаяла собака. На втором этаже засветилось окно. Агнесса откинула занавеску и смотрела на нас сверху. Она была в ночной сорочке.

— Я Виктор, сын Бориса! — выкрикнул я свой пароль, освещая себя фонариком. — Вы должны нам сказать, кто стрелял в Альфреда?

— Мишель Реклю, — отрешённо ответила она, ничуть не удивившись.

— Мишель Ронсо? — переспросил я, не расслышав.

— Мишель Реклю! — повторила она чуть громче. — Убейте его.

— Но ведь Мишель Реклю мёртв? — крикнул Антуан на всякий случай.

Она не ответила. Свет в окне погас, занавеска задёрнулась.

Антуан посмотрел на меня. Я посмотрел на Антуана. Словом, мы недоуменно и в то же время с пониманием переглянулись.

— Выходит, он не такой мёртвый, каким хочет казаться, — сказал мне Антуан.

— Мишель Реклю погиб в день освобождения Льежа, — заметил я с улыбкой.

— А спустя два года он ненадолго воскрес, чтобы убить Альфреда Меланже, — подхватил Антуан.

— Как говорит в таких случаях один мой хороший друг, это называется — о ля-ля!

— Скорей! — сказал Антуан. — Мы должны спешить, чтобы застать его в живых.

— А то он снова умрёт на время…

Мы понеслись. Антуан пересёк автостраду, свернул на горную дорогу, и мы пошли петлять по холмам. Указатели редко проскальзывали в зыбком свете, но я следил за направлением и спидометром: держим курс на «Остеллу». Приёмник наигрывал что-то пружинистое, звук немного плавал, то уходил в ничто, то снова возвращался, далеко до него было. «Уойс оф Америка», — сказал хорошо поставленный бас, и надтреснуто-хриплый голос потянулся за печальной трубой, напомнив мне о воскресной церемонии и том имени, которое назвала Агнесса.

Ещё один заломленный крест возник на пути. Под которым из них скрылся Дамере, то бишь Щёголь? А может, и Денди?.. Но нынешняя ночная дорога дальняя, есть время продумать все ещё раз.

Машина с натугой полезла вверх по каменистой дороге. Справа стоял лес, слева угадывалась чёрная пустота склона. В лучах вспыхнула и угасла стена сарая, дорога стала ровнее. Фары освещали широкую поляну, в конце её возникло цветное пятно, обозначилось прямоугольником, на прямоугольнике прочертились вертикальные полосы со старинными замками и башнями — мы стали перед ширмой.

За широко расставленной ширмой раскрылся белый одноосный «караван» с овальным багажником. Рядом стояла красная палатка с поднятым тентом, под ним столик на косых ножках. Фары били в ширму, а ширма рассеивала свет, и весь бивак освещался, как в поздние сумерки.

— Мсье Поль Батист, — позвал Антуан.

Трейлер безмолвствовал. Теперь я увидел, что передняя крышка «каравана» опущена ниже дверцы, и боковое окошко перекрыто. Занавески были задёрнуты.