Том 12. Лорд Дройтвич и другие - Пэлем Вудхауз

Отис в буквальном смысле этого не делал, а в переносном — как сказать. Мрачный и насупленный, подскакивая на неудобном сиденье, он ругал себя, зачем ему вообще понадобилось мчаться в Рочестер? Увидел он именно то, чего и ждал: изуродованную карикатуру на свое творение. Играют ее в полупустом театре, да и тот равнодушно зевает. Одно хорошо, мстительно думал он, вспоминая заверения Роланда Трэвиса о стоимости музыкальных постановок, — новые музыкальные номера, без сомнения, красивее тех, прежних.

А «Роза Америки» после вялого приема на утреннике в среду в среду же вечером упаковала вещички и двинулась в Сиракузы, где тоже провалилась. Еще две недели она странствовала из одного небольшого городка в другой, по всему штату Нью-Йорк: потерпела провал и в Коннектикуте, мотаясь там взад-вперед, точно побитый штормом корабль. И вдруг проницательные зрители Хартфорда устроили ей такой прием, что главные герои, уже обкатавшие свои роли, уставились друг на друга в полном обалдении. А уставший хор, забыв про всякую усталость, бисировал свои номера, да с таким блеском, что даже Джонсон Миллер ворчливо признал, что это, собственно говоря, неплохо. Конечно, хор никак не дотягивает до хоров его прежних дней, но все-таки играют прилично, вполне даже ничего.

Настроение у труппы подскочило. Герои и героини цвели счастливыми улыбками и убеждали всех, что всегда верили в этот мюзикл. Леди и джентльмены из ансамблей обсуждали вероятность целого года в Нью-Йорке. А жители Хартфорда сражались за билеты и, если не удавалось достать мест, стояли сзади.

Обо всем этом Отис Пилкингтон не ведал ни сном, ни духом. Свою долю в шоу он продал две недели назад за десять тысяч долларов юристу, действовавшему от имени неизвестного клиента, и был рад-радешенек, что спас хоть какие-то крохи.

Глава XVIII ДЖИЛЛ ПОЛУЧАЕТ УВЕДОМЛЕНИЕ

Всхлипнули на последней ноте скрипки, издал финальный стон фагот, меланхоличная личность на задворках оркестровой ямы, как раз под ложей миссис Уоддсли Пигрим, в чьи обязанности входило стучать по барабану в определенные моменты, изобразила на этом многострадальном инструменте финальную дробь и, отложив палочки, позволила своим мыслям устремиться к прохладительным напиткам. Мистер Зальцбург опустил дирижерскую палочку и, усевшись, отер лоб. Упал занавес после первого акта, и в театре «Готэм» разом обрушились оглушительные аплодисменты. Театр был забит от партера до галерки людьми, составляющими публику нью-йоркских премьер. Аплодисменты длились и длились, грохоча, словно волны прибоя о каменистый берег. Взмывал и падал занавес; взмывал и падал, снова и снова. Билетер, пробившись по центральному проходу, вручил мистеру Зальцбургу огромный букет роз, а тот передал его примадонне. Примадонна приняла цветы с ослепительной улыбкой, очаровательно сочетая в нем и скромность, и радостное изумление. Начавшие было ослабевать аплодисменты грянули с новой силой. Букет был роскошнейший, размерами чуть ли ни с самого Зальцбурга. Примадонне он обошелся утром почти в сотню долларов, но он того стоил, до последнего цента окупив затраты.

Вспыхнули люстры. Публика начала двигаться по проходам, чтобы размять ноги и обсудить в антракте спектакль. Бурлили разговоры. Композитор, не получивший заказа на вставной номер, растолковывал второму композитору, тоже не получившему заказа, откуда третий композитор, написавший этот самый номер, стянул мелодию. Два комедийных актера, временно пребывающие без ангажемента, сошлись во мнении, что примадонна, безусловно, прелесть, но, хотя они в жизни никого не осуждали, здесь все-таки вынуждены отметить, что становятся заметны следы прожитых лет. Драматические критики, рассредоточившись по двое — по трое в темных уголках, втолковывали друг другу, что «Роза Америки», конечно, всего лишь очередная поделка, но это уже переходит всякие границы.

Обычная же публика придерживалась мнения, что комедия сногсшибательная.

— Оти, милый, — проворковала миссис Уоддсли Пигрим, прислонясь пышным плечом к безупречно скроенному рукаву дяди Криса и переговариваясь через него с молодым Пилкингтоном. — Поздравляю тебя, дорогой! Это сплошной восторг! Уж и не припомню, когда так наслаждалась музыкальной комедией. А вы, майор Сэлби, как считаете? Правда, прелесть?

— Несомненно! — согласился этот дипломат, которому так прискучило зрелище, что стало уже все равно. — Поздравляю вас, мой мальчик!

— Какой же ты умница, просто умница! — щебетала миссис Пигрим, игриво ударяя племянника веером по колену. — Я горжусь, что я твоя тетя! А вы, мистер Рук, разве не гордитесь, что вы приятель Оти?

Четвертый зритель ложи очнулся от ступора, в какой его ввергло созерцание Маквастла из рода Маквастлов. Случались темные моменты в его жизни и раньше. Бывало, ничего не скажешь. Как-то раз, еще в Лондоне, Паркер отправил его в самое сердце Вэст Энда без гетр, и отсутствие их он обнаружил только на середине Бонд-стрит. В другой раз, поспорив с незнакомцем на матче, он слишком поздно открыл, что незнакомец этот — экс-чемпион Итона. Он печалился, узнав о разрыве между Джилл и Дэреком, и загрустил, когда до его сведения довели, что Лондон Дэрека отверг. Но ни разу за всю свою жизнь он не переживал такой глубокой грусти, не впадал в такое уныние, как сегодня вечером, когда смотрел на этого субъекта в юбочке, гробившего его роль. А публика, вот проклятие, ревела от хохота на каждую глупейшую реплику!

— А? — откликнулся он. — А, да, абсолютно!

— Оти, милый, мы гордимся тобой, — продолжала миссис Пигрим. — Спектакль имеет необыкновенный успех. Ты заработаешь кучу денег. А я-то, подумать только, майор Сэлби, я-то изо всех сил старалась отговорить дорогого мальчика! Считала, что это опрометчиво. Театральные спектакли — такое рискованное дело. Но ведь я видела пьесу только в Ньюпорте, и тогда получилась такая тягомотина! Могла бы и догадаться, что ты кардинально ее переработаешь, прежде чем ставить в Нью-Йорке. Я всегда говорю, пьесы не пишут, а переписывают! Ты, Оти, усовершенствовал эту пьесу на сто процентов! Я ее просто не узнаю!

И она энергично похлопала его веером еще раз, не ведая, какие наносит раны. Бедняга Пилкингтон терзался двойной пыткой. Во-первых, его терзала болезненная ревность потерпевшего крах творца. Ну мыслимо ли сидеть тут и смотреть, как огромный зал аплодирует фарсу, которым этот Мэйсон подменил его тонкую социальную сатиру? А во-вторых, он даже не может утешиться корыстными соображениями. Он продал свою долю и чувствовал себя как человек, который за гроши спихнул акции шахты, вроде бы истощившей свои запасы, а на следующее утро прочитал в газете, что обнаружили новый золотоносный пласт. Что и говорить, в жизни каждого порой накрапывает дождик, но в жизни молодого Пилкингтона сейчас лил настоящий ливень.

— К тому же, — продолжала миссис Пигрим, — пьесу в моем доме играли любители. Сами знаете, что это такое! А сегодня состав просто блистательный. Хоть этот шотландец! Ну, такая прелесть! Как, по-вашему, мистер Рук? Вы тоже находите, что он просто изумителен?

Мы со всей твердостью заявляем, что не любим верхних слоев общества. Но ничего не скажешь, воспитание у них есть. Опираясь на традиции класса и крепкую поддержку воспитания, последний из Руков сумел заменить слова, так и просившиеся на язык, светским поддакиванием. Если Пилкингтон чувствовал себя как чересчур импульсивный продавец золотоносной шахты, то чувства Фредди можно уподобить страданиям спартанского мальчика с лисицей.[53] Однако Винчестер и колледж Магдалины[54] позволили ему выдавить улыбку, пусть кривую, пусть неискреннюю, но все-таки!

— О, да! Нет слов…

— Раньше он был англичанином, правда? — не унималась миссис Пигрим. — По-моему, да. Но это же настоящее озарение! Шотландец такой комичный. Просто нет слов! А какой актер!

Фредди поднялся, ноги у него дрожали. Такого не вынести никому.

— Э-э, — промычал он, — поскачу-ка, выкурю сигарету.

— Я с тобой, мой мальчик! — встрепенулся дядя Крис, которому настоятельно требовалась хоть пятиминутная передышка. — Давай выскочим на воздух. Здесь что-то жарковато.

Фредди согласился. Воздух, вот что ему нужно.

Оставшись в ложе наедине с племянником, миссис Пигрим еще несколько минут продолжала в том же духе, не ведая, что бередит открытую рану, и изредка удивляясь, что милый Оти как-то вяло отзывается на похвалы. Она приписала это нервному напряжению, такому понятному на премьере первой пьесы молодого автора.

— И в общем ты, — заключила она, — заработаешь на этом спектакле тысячи и тысячи долларов. Я уверена, он станет новой «Веселой вдовой»!

— Ну, по премьерной публике судить нельзя, — угрюмо пробурчал Пилкингтон, повторяя театральную мудрость, подхваченную им на репетициях.