Съемочная площадка - Джун Зингер

Выйдя из машины, она по привычке посмотрела на соседний дом, стоящий высоко на склоне. Она смотрела на него каждый вечер. Сегодня все было как обычно — дом стоял во мраке. Она взглянула на часы: ровно десять минут седьмого. Через пять минут в доме вспыхнет свет. Как и обычно, в шесть пятнадцать вечера.

Почтальон кое-что рассказывал ей об этом доме. Его владелицей была Джени Эльман — актриса, приехавшая сюда в 1939 году из Германии. Славы в Голливуде она не искала, зато с мужем ей по-настоящему повезло. Это был калифорнийский аристократ — владелец железной дороги, доставшейся ему по наследству. Прошло несколько лет после свадьбы и наступила та роковая ночь, когда Дженни разрядила целую обойму в сердце своего красавчика-мужа, приняв его за вора. Вскоре после этого она вернулась в Германию, оставив дом под замком. Только садовник посещал его раз в неделю. Затем он стал приходить раз в месяц, а вскоре и вовсе исчез.

Это был не дом, а игрушка. По крайней мере, таким он виделся Кэсси с террасы и из окна. Со стороны дороги его вообще не было видно. Выкрашенные в розовый цвет стены, красная черепица на крыше, башенки, террасы, гигантские пальмы, стоящие по периметру, словно часовые — все это уже много лет пребывало в запустении. Даже собачий лай не нарушал безмолвия брошенных комнат. «И почему все это продали? — думала Кэсси.

Убедившись, что свет в доме на склоне вспыхнул вовремя, она отправилась к своей двери, окинув мимолетным взглядом собственные владения: плющ разросся; косматые вечнозеленые ели совершенно потеряли форму; нестриженные кусты винограда вот-вот достанут померкшее синее небо. То тут, то там вспорхнет стайка экзотических райских птиц. Кэсси не могла понять, почему их считают красивыми — они скорее походили на жалкую пародию, их пение напоминало молитву, а не просто щебет. Она вздохнула. Чтобы привести это все в порядок, пусть даже относительный, придется выложить трехнедельную зарплату. Трудно сказать, что тому причиной, но ее радовали эти неухоженные заросли. Возвращаясь с работы домой, она оказывалась за ними как за надежным щитом, способным укрыть ее от внешнего мира. И кому придет в голову глазеть на ее безалаберную жизнь сквозь эту живую изгородь?

Некому пожурить ее за дурное содержание участка. Гаю нет до этого никакого дела. Он слишком поглощен собой, особенно теперь. Новый фильм, новая машина, новый роскошный гардероб, еженедельные визиты к парикмахеру, уроки дикции, спортзал и ночные похождения — вот, что составляет круг его интересов. К ней это отношения не имеет.

Мать тоже не могла упрекнуть ее. Она никогда не навещала дочь. Сама Кэсси раз в неделю ездит к ней — туда, в огромный серый каменный замок. Она заставляла себя подниматься по широким ступеням к огромным обитым бронзой дверям, заходить внутрь, сидеть в шикарной гостиной, пить чай и изредка стаканчик хереса; робко поглядывать на мать и уворачиваться от ее тщательно сформулированных вопросов. В такие моменты единственное, на что она была способна, — это вспоминать свою детскую спальню, расположенную на третьем этаже замка. Ей она представлялась точно такой же, как она ее оставила, сбежав как-то ночью с Гаем Саварезом, — ожидающей ее возвращения. Ее капитуляции.

Это был ее седьмой день рождения. И она, как всегда, устроила по этому случаю вечеринку. Ей было позволено пригласить шестерых гостей на выбор из числа одноклассников. Седьмой — семь приглашенных на седьмой день рождения — должна была стать Одри Бус, дочка лучшей подруги ее матери. Одри ежегодно появлялась на ее днях рождения, несмотря на то что Кэсси ее ненавидела. Она была на два года старше Кэсси и ее друзей, поэтому с легкостью завладевала инициативой в играх, которые дети затевали после торжественного застолья.

Годом раньше она умудрилась сделать несчастную виновницу торжества предметом всеобщего осмеяния, настроив против нее всех присутствующих. Пока взрослые потягивали внизу напитки, она увлекла девочек игрой в «дочки-матери» — одна была «мамой», другая — «папой», остальные, соответственно, «бабушкой», «сестрой» и «братом». Для Кэсси не нашлось даже роли «кухарки». Зато ее сделали «домашней собачкой» — заставили ползать на четвереньках и лаять.

Кэсси тщетно просила мать не приглашать больше Одри на дни рождения. Кассандра упрекала ее в отсутствии такта. Как обидится на это Одри, не говоря уже о ее матери, лучшей подруги Кассандры! Кэсси следовало быть не только тактичнее, но и снисходительнее.

Утром Кассандра вручила Кэсси свой подарок: большую куклу по имени Барбара Джин. Имя было написано на ярлыке, привязанном к руке. Голубые глаза куклы открывались и закрывались. В тот же день, пока матери девочек сидели внизу, попивая коктейли и наслаждаясь чаем с пирогами, Одри Бус взяла желтый карандаш и стала давить его острием на глаза куклы, пока те навсегда не исчезли в полости кукольной головы, оставив на лице Барбары Джин две зияющие дыры.

Увидев это, Кэсси разрыдалась. Она набросилась на улыбающуюся Одри и стала пинать ее ногами. Вскоре в детскую примчались встревоженные мамаши. Одни была в истерике. Реакция Кэсси потрясла ее.

Кэсси плакала, кричала и угрожала обойтись с Одри так же, как та обошлась с несчастной куклой.

Собравшиеся на шум матери были шокированы. Кэсси вела себя не как семилетний ребенок — она, скорее, напоминала разъяренного дикого зверька. И надо сказать, довольно опасного. Пока Одри и Лорна Бус вместе с Кассандрой ожидали извинений со стороны взбесившейся Кэсси, остальные поспешили убраться из комнаты. Одри смотрела на Кэсси со злобной улыбкой.

— Я не предполагала, что Кэсси может быть такой своенравной, — сказала Кассандра Лорне Бус. — Своенравной и упрямой, совсем как ее отец.

— Это Уолтер-то своенравный? Ты серьезно? — удивилась Лорна Бус и задумалась.

В конце концов Кэсси сдалась. Сначала она извинилась перед Одри за то, что приняла ее поступок за умышленный. Затем ей пришлось извиняться за то, что она напала на нее.

— Прости меня за то, что я вела себя как дикое необузданное животное, — старательно повторила она слова матери. Лишь после этого ей было позволено вернуться к себе в комнату.

В тот же вечер Кассандра поставила Барбару Джин на полку с другими куклами. Оттуда она укоризненно смотрела своими пустыми глазницами на спящую Кэсси и улыбалась крашенными кукольными губами.

— Барбара Джин будет стоять здесь, — сказала ей мать. — Это послужит тебе напоминанием не только о твоем дурном поведении, но и о твоем редком упрямстве.

От страха Кэсси всю ночь не могла заснуть. Даже в темноте ей мерещились темные глазницы. Следующей ночью заснуть ей удалось, но ее мучили беспрерывные кошмары. С тех пор, ложась спать, она стала отворачиваться от кукольной полки, а входя в комнату, старалась отвести от нее глаза. Об играх в куклы и вовсе не могло быть и речи.