Уха в Пицунде - Алесь Кожедуб

— Журналист, — сказал я.

— Угу, — хрюкнул в стаканчик Дима. — Деньжат хватает?

— Их даже Абрамовичу не хватает, — вздохнул я.

— Но раньше во Францию вы за устрицами не ездили, — подмигнул мне Дима.

Я понял, что опять сел в лужу. Причём в последнее время это стало происходить с пугающей частотой. Молодёжь ни в грош не ставила старика. Неужели и я был таким?

— Можно с вами сфотографироваться? — Катя смотрела на меня сверху вниз, и вид у неё был как у вороны, собирающейся склюнуть червяка.

Пока я соображал, стоит мне с ними фотографировать или нет, девицы растолкали народ, сунули Диме в руки «мыльницу» и зажали меня в тиски. Наверное, сейчас я был похож на пленённого француза из «Войны и мира».

— Спасибо.

Девицы вновь принялись за устриц.

— Как она меня назвала: дяденькой или дедом? — спросил я Диму.

— Если присмотреться — дед, — сказал Дима, — но они же слепые.

Я проглотил и это.

— А ты кем служишь? — мрачно посмотрел я на Диму.

— Ветеринаром, — улыбнулся тот.

— Собачьим доктором? — не поверил я.

— И кошачьим тоже, — поднял стакан Дима. — Но самый интересный случай произошёл у меня с жеребцом.

— Кастрировал?

— Не совсем. В калмыкской степи подрались два жеребца, один другому разодрал зубами морду, а у меня никакого обезболивающего. Хорошо, вспомнил совет старого коновала.

— Какой?

— Велел табунщикам притащить бревно, повалили жеребца, пережали бревном сонную артерию, два человека сели на бревно с одной стороны, два с другой. Жеребец отключился, я зашил рану. И ничего, выжил.

«А он наш пьяница, — подумал я. — В такой ситуации про бревно далеко не каждый вспомнит».

Рене подал мне вскрытую раковину с устрицей.

— Не пронесёт? — посмотрел я на Диму.

Тот пожал плечами. Я вздохнул и съел устрицу. В моём возрасте ко многим вещам уже следует относиться философски. Дожил до деда, и слава Богу.

— Как думаешь, не умыкнут француза? — кивнул я на Рене, которого тискали девицы.

— У нас устриц нет, — хмыкнул Дима.

— Зато девицы!

— Либо устрицы, либо девицы, — твёрдо сказал ветеринар. — Хотя они друг на друга похожи.

Это была интересная мысль. Но тут на террасе показалась жена Рене, и я понял, что никуда француз не денется, будет до конца своих дней выращивать устриц и вспоминать русских туристов. А молодёжь возьмёт новый след и пойдёт по нему в неизвестность.

— Напишете об этом? — повёл рукой вокруг себя Дима.

— Обязательно, — сказал я. — Картина будет называться «Устрицы под Сетом», и её героями станут пленённые французы и русские.

— Как у Толстого? — засмеялся Дима.

— Как у него. Но и Толстой не вывел формулу эликсира жизни.

— Что за эликсир?

— Их устрицы смешать с нашими девицами, и бессмертие обеспечено.

Мы чокнулись стаканчиками. Красный шар солнца медленно опускался в тёмно — синие воды моря. На самом деле формул эликсира жизни было много, но здесь, под Сетом, актуальна была именно эта.