О современной поэзии - Гвидо Маццони

O mother

what have I left out

O mother

what have I forgotten

O mother

farewell

with a long black shoe

farewell

with Communist Party and a broken stocking

farewell

with six dark hairs on the wen of your breast

          farewell

with your old dress and a long black beard around the

          vagina <…>369

Матушка

чего я не вспомнил

Матушка

прощай

длинная черная туфля твоя

прощай

Коммунистическая партия твоя и побежавший чулок

прощай

шесть темных волосков из бородавки на груди у тебя

прощай

старое платье и длинная черная бородка вокруг

          влагалища <…>

(Пер. Д. Манина370)

Аллен Гинзберг, в свою очередь, опирается на способ сочинять стихи, далеким архетипом которого выступают «Листья травы» Уитмена:

Thou, laving, tempering all, cool-freshing, gently vitalizing

Me, old, alone, sick, weak-down, melted-worn with sweat;

Thou, nestling, folding close and firm yet soft,

companion better than talk, book, art,

(Thou hast, O Nature! elements! utterance to my heart

          beyond the rest – and this is of them,)

So sweet thy primitive taste to breathe within – thy

          soothing fingers on my face and hands <…>371

Ты, омывающий, освежающий, обновляющий,

возвращающий силы,

Мне, одинокому, старому, больному, обливающемуся потом

          от слабости;

Ты, прильнувший, обнимающий меня крепко, твердо

          и все-таки нежно,

Милый попутчик, лучший, чем книга, беседа, мои стихи.

(О природа! со своими стихиями! дар вернее всего говорить

с сердцем своим ветру присущ – одной из них),

Так приятно ощущать твой древний вкус на моих губах – твои

пальцы, умеряющие боль, на моем лице и руках <…>

(Пер. Н. Булгаковой372)

Уитмен, в свою очередь, создает форму своих стихов по великому образцу переводов Библии.

Это не исключительный случай, а правило, действующее в любом искусстве, формы которого отдаляются от общих представлений и от унаследованных принятых норм. За смертью правил следует не монадическое множество персональных стилей, а триумф групповой анархии, как будто победа индивидуального таланта над многовековым поэтическим слогом не ограничивается чистым субъективизмом, а приводит к рождению множества мелких местных слогов. И в этом отношении история поэзии очень похожа на историю живописи и скульптуры после кризиса мимесиса и правил: когда исчезают обязательные отсылки к действительности и унаследованные от прошлого обычаи, теоретически неограниченная свобода художников кристаллизуется, из нее вырастают школы. Неудивительно, что самые экспрессивистские и теоретически самые эгоцентрические искусства больше всего тяготеют к имитации: поскольку отсутствует постоянная связь с миром жизни, авторская анархия нуждается в крепкой коллективной поддержке, чтобы уменьшить вызывающий тревогу риск безосновательности, с которым сталкивается всякая неограниченная индивидуализация. Про форму современной поэзии можно сказать то, что Бахтин говорил о содержании лирики:

Авторитет автора есть авторитет хора. Лирическая одержимость в основе своей – хоровая одержимость. <…> (в атмосфере абсолютной тишины и пустоты он [лирический голос] не мог бы так звучать, индивидуальное и совершенно одинокое нарушение абсолютной тишины носит жуткий и греховный характер, вырождается в крик, пугающий себя самого и тяготящийся самим собою, своею назойливой и голой наличностью; одинокое и сплошь самочинное нарушение тишины налагает бесконечную ответственность или неоправданно цинично. Петь голос может только в теплой атмосфере, в атмосфере возможной хоровой поддержки, принципиального звукового неодиночества)373.

Чем меньше объективные ограничения, которые обычаи накладывают на потенциальную свободу художника, тем острее потребность в хоровой поддержке; на любом уровне субъективизм современного искусства на самом деле представляет собой, хотя это оксюморон, групповой субъективизм. После завоевания права на оригинальность виды искусства превратились в поля, где сталкиваются конкурирующие силы, в поля, потрясаемые постоянными революциями, захваченные группами, которые борются или ведут переговоры друг с другом ради завоевания экономического капитала или, чаще, символического капитала – то есть такого конечного ценного капитала, как престиж и память374. Намеревающийся вступить на эту территорию обнаруживает множество уже обозначенных возможностей, которые составляют своего рода трансцендентальную основу и определяют горизонт форм, которые стоит использовать, если хочется заручиться поддержкой хора. Иначе говоря, художественные поля подчиняются не индивидуалистической и хаотической анархии, а социальной и организованной анархии, подразумевающей наличие групп, тенденций, течений, манер, школ, делящих между собой весь спектр возможностей, которые раскрываются в определенную эпоху. С увеличением сложности увеличивается и автономия всякой системы, которая составляет целое, а вместе с ней усиливается тенденция развивать языки, далекие от мира жизни и непонятные для тех, кто не знает, что их породило. Когда говорят об индивидуальном таланте, речь в любом случае идет об индивидуумах, которые объединяются в группы и подчиняются внутренней логике пространства, к которому они принадлежат; аналогичным образом, когда говорят, что современная поэзия отличается от досовременной, потому что авторы завоевывают право на самовыражение, речь идет вовсе не о том, что поэты последних двух столетий подражают только самим себе, как говорил Леопарди375, или что они отказываются от всех конвенций, чтобы писать совершенно автономно и подарить голос собственной неповторимости.

Если рассуждать более реалистично, самовыражение через стиль – относительная величина, связанная с тремя историческими изменениями, благодаря которым лишенная всяких норм система современного искусства отличается от подчиняющейся правилам системы досовременного искусства: во-первых, это теоретическая возможность не соблюдать унаследованные от традиции обычаи и нарушать нормы, касающиеся лексики, метрики, синтаксиса и риторических фигур, существовавших на протяжении тысячелетий; во-вторых, возможность выбирать среди множества тенденций, которые воспринимаются как равные и которые соперничают друг с другом внутри системы, больше не являющейся унитарной, иерархической и статической, а ставшей текучей, хаотичной и основанной на конкуренции; в-третьих, возможность писать, чтобы совершить революцию в литературном пространстве и оставить зримый след собственной неповторимости. Ниже я попытаюсь объяснить, что эстетика оригинальности имеет преимущественно теоретическое и преимущественно негативное значение: это свидетельствует не о завоевании реальной автономии, недостижимой для всякого, кто зависит от суждения других людей, а исключительно о завоевании права не ехать по колее передаваемых из поколения в поколение обычаев. В десятые годы XIX века, создавая свои первые взрослые стихи, Леопарди понимает, что стремление подражать пережитому опыту, ощущающееся в некоторых небольших