Тело черное, белое, красное - Наталия Вико

– Убью я тебя, Саша, – тихо проговорила Ирина, поднимая руку с револьвером.

При виде оружия Серегин, осклабившись, издал звук, похожий на смех. В его сощурившихся глазах появилась обеспокоенность.

– Ну, ты, Ирина Сергеевна, затейница! Ну, развеселила! Силы моей нету! – натужно засмеялся он. – Давай, раздевай одежку-то! Не могу я больше терпеть. Ну!

"Надо же. Не верит. Думает – игра". Ирина, переложив револьвер в левую руку, приподнялась со стула и сверху вниз, с размаху, как тогда он в Бологом, ударила кулаком ему по скуле.

– Ты чего, баба? Сдурела, что ль? – на побагровевшем лице Серегина бешено блеснули глаза. – Ты, слышь, борщи, борщи, да не перебарщивай! А то я и впрямь разозлюсь. – Его руки напряглись, пытаясь порвать шнуры.

– Это тебе, Сашуля, за тот удар, мне по лицу. – Бесцветные брови Серегина поползли вверх. – Наверное, не помнишь уже? В Бологом? – Серегин, плотно сжав узкие губы, пристально смотрел на Ирину, будто силясь припомнить что-то. – А я, видишь, помню! – Она снова опустилась на стул, ощутив нервную дрожь, волной прокатившуюся по телу. – Было вас там в Бологом четверо, а муж мой – один, беззащитный, – она сделала паузу, – как ты сейчас. А я просила, умоляла, не трогайте, отпустите! Ведь он же, Саша, ни в чем не был виноват. Ни перед вами, ни перед властью вашей. А вы убили его. Ни за что. По пьяной прихоти. – Глаза Серегина забегали, крылья носа задергались.

– Ты чего, говоришь-то, Ир? Никак не пойму я. Слышь, попить дай! – он дернулся.

– Лежи, лежи, Сашенька. Я подам. – Она взяла с прикроватной тумбочки графин с водой. – Пей! – плеснула ему в лицо. – Сволочь! – Серегин вздрогнул и жадно облизнул мокрые губы.

– Какого такого мужа? Ты чего, дура, белены объелась?

У Ирины перехватило дыхание.

– Попил, милок? Тогда – слушай. – Поставила графин на место. – Слушай меня внимательно, Серегин. Двое нас осталось. Ты да я. Про мужа моего ты, понятно, уже вспомнил. – Серегин молчал, прерывисто дыша. – Дмитрий Степанович, дружок твой говорливый, который в санатории лечился, – помер. Сказочку мою послушал и… преставился. От переживаний. Чудны дела твои, Господи! – Серегин, не моргая, смотрел на нее. Заметив, что его пальцы сжались в кулаки, Ирина усмехнулась. – Двое других – матрос красномордый – Мальцев, знаешь наверное – с якорем на руке, – мимоходом пояснила она, – и еще один – рыжеватый, на моль похожий, – поморщилась, – Тушкевич… Ну да! Конечно, знаешь! Ты же мне сам про них говорил. Так оба в ресторане, куда я их пригласила, рыбки поели и – туда же, к Степанычу отправились. Видно, рыба в тот день несвежая была, – посочувствовала Ирина окаменевшему Серегину. – Из них ты один остался. И вот я… – она задумчиво посмотрела на револьвер…

– Ах ты, сучка! – прогнусавил Серегин и яростно задергал руками, пытаясь освободиться. – Так ты та самая бабенка? Ой, дурак я! Ой, дура-ак! Как же я тебя не распознал? Чуял ведь нутром, глаза знакомые! Ах ты, контра! Как же ты, змеюка, выжила? Говорил я тогда Степанычу, коли оприходовали дамочку – кончать надо… – прошипел он. – А он, добрая душа, о других товарищах подзаботился. Вот и назаботился. Тебя ж, сука, прямо в тюряге порешить были должны после всего! – его взгляд был полон злобного сожаления, короткие пальцы сжимались и разжимались, бессильные удушить… – Да только знай, стерва, товарищи мою погибель не простят. Ой, не простят! И тебя саму, и графа твово буржуйского живьем порвут! Они ж ведь знают, – его лицо скривилось в хитрой ухмылке, – что я с тобой, сучка, ради дела на связь пошел. Ради дела! Пусти! Пусти меня! – он задергался всем телом. – Не имеешь права!

– Что? – Ирина затряслась от смеха. – Что ты сказал? Права не имею? А ты, Саша? Думаешь, ты право имел? Думаешь, хозяином жизни стал – волен казнить и миловать, а сам бессмертен? – Ирина, вдруг перестав смеяться, наклонилась к Серегину и прошептала, пристально глядя ему в глаза: – Нет, милок, перед смертью-то все равны. – Выпрямившись, проговорила спокойно, почти равнодушно, как он тогда в Бологом: – Но только нельзя тебе в спокойствии своей смертью умереть. Я теперь и свидетель, и судья, и палач. Хочешь спросить, кто мне право на это дал? Да ты же сам и дал вместе с дружками своими погаными! – Ирина замолчала, словно собираясь с силами, чтобы произнести ту единственную, главную, выстраданную фразу, ради которой собственно и жила все последние годы. – Решение мое одно – виновен в человекоубийстве! И приговор один – должен быть казнен! – Выдернув подушку у него из-под головы, накрыла ею револьвер и встала. – Убью я тебя, Сашенька,– вдруг почувствовав опустошенность и смертельную усталость, снова тихо проговорила она, направляя ствол оружия ему в лицо.

Задержав дыхание, как учил покойный отец, стала медленно нажимать на спусковой крючек, выбирая свободный ход. В глазах Серегина появился животный ужас, он зажмурился, побелевшее лицо перекосилось, рот оскалился в беззвучном крике, руки напряглись, тело выгнулось в ожидании нестерпимой, последней в жизни боли и… – на его светло-бежевых брюках между ног начало расплываться темное влажное пятно. Ирина, краем глаза заметив это, никак не могла понять, что произошло, а когда поняла, сняла указательный палец со спускового крючка.

– Что это, Саша? – ее плечи затряслись. – Да ты… – она не смогла выговорить. – Ты… при женщине?… – подушка выпала у нее из руки. – Да тебя и убивать-то уже не надо. Ты – и так уже умер! Ты – мертвец, Серегин! Уже мертвец! – расхохоталась Ирина и, бросив револьвер в сумочку, не оглядываясь, быстро вышла из комнаты. Консьержка в подъезде привычно посмотрела сквозь покидавшую дом женщину…

Дождь обрушился на ночной город, жадно облизывая черепичные чешуйки крыш, истосковавшиеся по влаге кроны деревьев, каменный панцирь еще хранящих дневное тепло мостовых и тротуаров. "Зонтик я, конечно, оставила дома…" – подумала Ирина, ошеломленная хлынувшим на нее с небес потоком, растерянно оглядываясь по сторонам. Вынырнувшее из переулка такси, казалось, было ниспослано свыше.

– Как удачно, мсье, что вы оказались поблизости в начале нового всемирного потопа! – нырнув в авто, скороговоркой проговорила Ирина, обращаясь к таксисту. – А то уж показалось, настал мой последний час… – она смахнула ладошкой дождевые капли с лица.

– Жизнь, мадам, приобретает настоящий вкус только тогда, когда она пахнет смертью! – повернув к ней лысоватую голову, глубокомысленно произнес усатый пожилой шофер, оглядывая пассажирку.

– О, поверьте, мсье, жизнь прекрасна всегда, особенно, когда достигаешь намеченной цели! – весело отпарировала Ирина.

– И какова же ваша цель, мадам?

– В данный момент… – Ирина задумалась. "Домой? Николя, наверное, уже беспокоится. Нет. Надо немного побыть одной, прежде чем я ему все расскажу…" – в данный момент моя цель– бульвар Сен-Мишель. Знаете кафе на углу?

– Ядреный корень! – выругался Серегин. – Живой! – Изогнувшись, он с трудом дотянулся зубами до узла на шнуре, притягивавшем руку к спинке кровати. – Тугой… Где чёртова баба научилась так завязывать веревки? Все зубы обломаешь! Так, кажись пошло… Еще один… Слаба графиня буржуйская супротив нашего брата! За разговорами да терзаниями разве ж дело делают? Потому они, белокостные, и гражданскую проиграли со своими барскими сантиментами. Слава богу, зубы крепкие… Кажись все – одну развязал… – Серегин, опустив руку, несколько раз тряхнул кистью, стараясь разогнать застоявшуюся кровь. – Стрелять надобно молча и без разговору. В этом сила! Так… Теперь другую… "Молодец, Серегин!" – мысленно похвалил он себя и тут же выругался. – Твою мать! Это ж надо, так вляпаться… с контрой! Обоссался еще, как пацан, – бормотал он раздраженно. – Теперь ноги…

"Не узнал бы кто… Тогда – прощай партбилет. Товарищам в глаза не глянешь!" – засвербила в голове тревожная мысль. – Вот гадина подколодная! Все! – Он сполз с кровати и сунул ноги в ботинки. "Надо поспешать. Не вернулась бы сдуру!" Короткими, еще дрожащими пальцами попытался завязать шнурки. Шнурки никак не поддавались. – Вот буржуи гадские! Напридумывали! – хрипловатый голос дрожал от ненависти. – Как справно в сапогах-то было. Одел – и пошел! А, ну их, эти шнурки! – бросил он бесполезное занятие. – Потом завяжу. Вот так… подоткну пока… – "Теперь – бегом на улицу… Не было б в подъезде засады какой!" – тревожно заныло в груди. – Мне б только до посольства добраться… А уж потом я эту сучку достану! Кровью умоется, стерва! – задохнувшись от предвкушения, прошипел он. – Потому что живой!

Пожилая консьержка на первом этаже, услышав гулкий топот, оторвалась от вязания и удивленно проводила взглядом растрепанного мужчину в ботинках с незавязанными шнурками, через три ступеньки сбегавшего по лестнице. Дверь подъезда захлопнулась.

– Чёртовы шнурки! – послышался с улицы вопль на неизвестном ей языке. Отблеск фар резанул стекло двери подъезда. Рокот мотора и отчаянный хриплый крик, прерванный глухим ударом, заставили косьержку снова встревожено поднять голову. "И кто придумал эти авто? Из-за них по улицам просто не пройти…" – ворчливо пробормотала она, поднимаясь с места и выглядывая наружу.