Кровавые сны - Станислав Блейк

— Нет, — сказал Феликс. — Они бы смогли постоять за себя сами. У нас есть флот, которого боятся даже твои хваленые Габсбурги, и который плавает в самые удаленные уголки Земли. Кстати, о флоте, — добавил Феликс, чтобы совсем перевести разговор в русло, далекое от поссорившей их темы, — не дураки ли мы, что поехали сюда по суше, а не по морю? Без всяких приключений давно были бы уже в Риге, и товару могли больше загрузить на корабль.

— Зато мы увидели столько разных людей и стран, — возразил Габри, глядя на реку Даугаву, складами и доками напоминавшую Шельду, как имперский город Рига напоминал имперский же Антверпен. Масштабы, конечно, ни в какое сравнение не шли, но сходство было явным. — К тому же, плывя на корабле по однообразному морю, ты бы все переживал и горевал, а так у тебя появилась масса поводов отвлечься.

— Отвлекся бы ты так, как я, последней ночью перед ливонской границей, — ворчливо сказал Феликс, но брюзжать перестал. В самом деле, подумал он, пусть все идет, как идет. Не было бы хуже.

Впереди оставался самый непонятный, и, по-видимому, наиболее тяжелый этап их путешествия. Готовясь к нему, Феликс перековал заново всех лошадей, купил запас пороха и пуль, подшил к своей одежде несколько потайных карманов, куда распределил кубики-амулеты и несколько золотых. Их сбережения уже подходили к концу, и надежда теперь возлагалась на успешную торговлю в Новгороде.

Габри все время, пока Феликс занимался хозяйственными хлопотами, пытался отыскать купцов, направляющихся к Российской границе, но так и не преуспел. Возможно, в том была виновата война, отголоски которой ощущались даже в Риге. На улицах было много военных, а кораблей наоборот, говорили, что стало меньше обычного — власти Ганзейского Союза торговых городов на время войны отказали русским купцам в перевозке грузов, а купцы германские и сами не желали везти товар в области, где шли сражения.

На исходе лета они, наконец, двинулись на восток вместе с обозом провианта для воюющей армии союзных герцогств. Лучше бы они путешествовали сами: попутчики настолько часто повторяли истории о зверствах русских войск, что Габри возненавидел обозников, а Феликс впал в уныние. В один из пасмурных дней, когда вдалеке уже были слышны раскаты орудий, друзья отстали от обоза и поехали на север, где можно было надеяться на переход границы в каком-нибудь неприметном месте. Они ехали медленным шагом по лесам, объезжая частые болота и топи, переходя вброд мелкие реки, надеясь и боясь одновременно встретить конный разъезд русской армии. Как отнесутся к ним загадочные московиты?

— Я более не Габриэль Симонс, — сказал однажды Габри. — Называться буду впредь Гаврилой Семеновым, и ты не удивляйся, если я поведу себя не так, как обычно это делал в Европе.

— Что это значит? — с тревогой спросил Феликс. — Как поведешь?

— Ты все увидишь сам, — загадочно ответил Габри. — Все равно ты не поймешь, что я буду говорить, поэтому лучше молчи, и не смотри никому в глаза.

— Пресвятая дева! — воскликнул Феликс. — Я уже начинаю любить эту страну. Чего еще я не должен делать? Говори, любезный друг, не стесняйся. Дышать не возбраняется?

— Не веди себя, как шут, — проговорил Габри. — Мне страшно не меньше твоего. Все равно ведь именно мне придется разговаривать с московитами. А ты просто молчи, старайся запоминать какие-то слова, я позже переведу тебе все, что ты запомнишь.

— Ладно, не робей, — Феликс почувствовал своим долгом поддержать маленького друга. — Они же не чудовища там.

— Если на престоле у них сидит человек, о котором европейские слухи не врут хотя бы наполовину, то чудовище — довольно мягкое определение для Ивана Четвертого.

— Брось, Габлрило…

— Гаврила.

— Ну да, Габрила.

Одиннадцатилетний мальчишка сплюнул на тропинку, которая вела в северном направлении. В эту ночь они снова улеглись под открытым небом, выбрав для ночлега холмик, на котором казалось меньше комаров, чем в других местах, но проснулись все равно искусанными. Позавтракали вяленым мясом и хлебом, взятыми с собой в дорогу, запили превосходным квасом, который они впервые отведали в ливонских землях. Квас напоминал по вкусу пиво, но не наливал голову тяжестью, и обоим друзьям новый напиток понравился.

— Впереди деревня, — сказал Феликс, когда солнце начало клониться к горизонту. — Интересно, мы уже пересекли границу?

— Может, обогнем эту деревню и выедем сразу на тракт, ведущий из нее? — вдруг обратился к другу Габри.

— Нас увидят и примут за контрабандистов, — сказал Феликс. — Если бы вокруг деревни был лес, я согласился бы с тобой, но тут поля, и мы будем видны, как на ладони.

— Может, это еще герцогство, — предположил Феликс, чтобы успокоить Габри. — Не мешало бы и узнать, где мы находимся.

— Это не герцогство, — мрачно сказал Габри. — Где ты видишь хотя бы одну трубу, или широкое окно?

— Там тоже полно курных изб, — возразил Феликс.

— Там полно, а здесь все такие.

— Куда мы привезли брабантские кружева? — беспомощно спросил Феликс, оглядываясь, в надежде увидеть какое-нибудь здание, отличное от остальных.

Габри не отвечал. Первыми в деревне их заметили полностью голые ребятишки, скакавшие на деревянных жердях, которые, по-видимому, должны были изображать коней. Завидев ровесника в добротной европейской одежде, да еще и верхом, дети стали переговариваться, неотрывно глядя на Габри. А на Феликса с любопытством уставилась вышедшая из дома местная женщина в длинном бесформенном платье. Заметив такое внимание к собственной персоне, ван Бролин галантно снял шляпу с пером и поклонился незнакомой даме. Та, впрочем, не оценила куртуазный жест, а развернулась и убежала в большой дом, крытый, как и все здешние дома, старой соломой.

— Здесь дома больше, чем в Европе, — сказал Феликс. — Хоть они и топятся по-черному, размер должен указывать на некоторый достаток.

— Это оттого, что скотину держат не в отдельном хлеву, а внутри, — сказал Габри. — Теперь я вспомнил об этом, а раньше в голове не держал.

Маленький друг будто бы извинялся перед Феликсом, хоть никто его и не винил. В этом уже не было никакого смысла. Навстречу им от обочины, где была срублена скамья и какое-то подобие стола, поднялись трое бородатых мужчин, одетых в длинные кафтаны, у одного из которых в руках был мушкет, у другого бердыш, а у пояса третьего болталась сабелька.

— Ispolat' vam, dobri molodci! — спрыгнув на землю, Габри сорвал свою фетровую шапочку с головы и согнулся в таком низком поклоне, который только позволяла рука, не отпускавшая поводья лошади.

Феликс неспешно покинул свое седло и тоже поклонился, снимая щегольскую бархатную шляпу с пером. Поскольку он держал поводья двух лошадей, то поклон вышел довольно-таки формальным.

— Гляди, по-нашему немчонок тараторит, — удивленно сказал один из вооруженных мужчин. — А ты, темноликий, баешь ли по-русски?

Естественно, что Феликс, которому адресовался этот вопрос, продолжал молчать, ожидая перевода. Он уже разглядел заплаты и прорехи на одежде воинов, обувь из деревянного лыка на ногах у двоих из троицы, и теперь гадал, есть ли у московитской заставы отдельное помещение, где могли бы находиться начальники и писари, — ведь не могло быть, чтобы в любое время года они встречали путников на дороге?

— Моему другу не ведом наш язык, — сказал Габри, по-прежнему кланяясь, хотя, на взгляд Феликса, вполне мог бы уже вернуть свой головной убор туда, где ему надлежало быть.

— Откуда путь держите, и с какой целью? — по-немецки осведомился тот, что нес мушкет. Говорил он с сильным акцентом, но вполне понятно.

— Мы прибыли из Нижних Земель, почтенные воины, — ответил Феликс. — Хотим торговать с Московским царством, и привезли для этого образцы превосходных фламандских кружев, коих более нигде в мире не производят в таком качестве и разновидностях.

Стражник или таможенник — Феликс так до конца и не понял, кто перед ним — о чем-то коротко переговорил с товарищами, а после велел распаковывать тюки для досмотра. На бедного Габри никто даже не глянул — вероятно, эти люди не воспринимали ребенка в качестве собеседника. Как и предполагал Феликс, оказалось, что трое военных — еще не весь состав пограничной заставы. Воины разбудили спавшего под ближайшими кустами толстяка в более добротном, чем у прочих, кафтане с круглыми пуговицами и золотым шитьем. Как и прочие московиты, этот был усат и бородат. Нашелся и дом, в котором служивые не только правили службу, но и, по всей видимости, ночевали. Во всяком случае, оттуда появился заспанный типус со взъерошенной шевелюрой и в льняной сорочке поверх портков. Сорочка была в нескольких местах вымазана чернилами, из чего Феликс сделал вывод о грамотности сего типуса.

Некоторое время московиты суетились вокруг приезжих, как пчелы у потревоженного улья, разглядывая выложенные на стол у дороги кружева. Некоторые из таможенников трогали, мяли товар, подносили его к свету, кивали головами, вроде бы выражая одобрение.