Кровавые сны - Станислав Блейк

Когда мертвая трактирщица поднялась, наконец, на ноги, дверь за ее спиной открылась, и леопард единым прыжком через голову трупа вылетел туда, где давешний конюшенный мальчишка делал руками какие-то пассы. Защититься он уже не успевал — зверь опрокинул его навзничь и сомкнул клыки на шее обманчиво выглядевшего колдуна. В комнате спустя мгновение тоже загрохотало: без магической поддержки тело трактирщицы рухнуло на пол и успокоилось, как надеялся Феликс, навсегда. Он долго держал в пасти шею незадачливого колдуна, потом, вспомнив, что его желудок пуст, немного отъел от странного конюха. Ему пришло в голову, что магические свойства съеденного вполне могут передаваться вместе с пищей. Вспомнив, что мать когда-то рассказывала ему о шаманах диких племен с островов, Феликс заставил себя съесть печень и сердце поверженного врага. Что бы я сказал об этом духовнику, подумал Феликс, вылизываясь после ужина. Неправда, что леопарды лишены чувства юмора. Этот улыбался про себя, топорща усы. Останки некроманта он приволок туда, где лежали все убитые им разбойники, а женщину бросил сверху, чтобы она закрывала не совсем целое тело мальчишки. Габри не так сильно испугается, когда проснется, подумал Феликс, снова свернувшись в клубок и настораживая чуткие полукруглые уши. Перед рассветом надо будет снова попытаться разбудить Габри, чтобы поскорее убраться из этого места, думал он, задремывая.

Возвращаясь в Сантандер, Кунц Гакке, как и сопровождавшие его новые фамильяры, ехали в дорожной одежде, вполне подобавшей на вид средней руки дворянам. Палач священного трибунала, теперь освобожденный от заботы об узниках, был одет проще, и выполнял необременительные обязанности слуги — председатель трибунала становился прихотлив, разве что, выбирая женщин.

Новые фамильяры отличались друг от друга, как день и ночь: один из них был крупным и туго соображавшим темноволосым баском, которого Кунц подобрал среди прочих рекрутов, потому что он напомнил инквизитору покойного Маноло. Второй же — натуральный баварец, как и он сам, был выбран не только из-за этого, но и по причине знакомства с Фландрией, где земляк успел послужить в войсках герцога Альбы. Отто знал на разговорном уровне четыре языка, отменно владел шпагой и огнестрельным оружием, что было весьма важно в условиях непрекращающихся фламандских войн. Баск с неудобопроизносимым именем, коего инквизитор переименовал в Маноло, считая, что это понравится Бертраму, обладал лишь одним видимым достоинством — незаурядной физической силой.

Перед тем, как подняться на борт бригантины, следующей в Дюнкерк, Кунц велел своим подчиненным не распространяться насчет их принадлежности к Святому Официуму — капитан был француз, и как бы не гугенот, многие из которых скрывали свою веру, тем более, находясь во владениях Филиппа II.

Плаванье началось без осложнений, ветер был в основном благоприятный, и Кунц проводил дни в обществе Отто, все более оценивая опыт и смекалку своего нового фамильяра. Маноло же в эти дни не составлял им компанию — он скверно себя чувствовал и проводил немало времени, свесившись через борт. Кунц гадал, что с ним случится, если на море поднимется шторм, или просто сильное волнение. Напророчил: у выхода из Ла-Манша действительно разыгрался сильный ветер, и бригантина еле ползла бейдевинд в прямой видимости береговых скал Кале.

— Проклятье! — Кунц почти одновременно с вахтенным матросом увидел два больших трехмачтовых корабля, приближающихся к ним. На палубе поднялось беспокойство, лишь Маноло-второй не обращал внимания на корабли по курсу. Вскоре стал виден флаг святого Георгия на мачтах обоих боевых барков.

— Что делаем с этим? — спросил подошедший Отто, кивая в сторону Маноло. — Он болтает только по-испански.

— Я отвлеку капитана, — показал глазами Кунц и, проходя мимо глазевшего на англичан палача, велел ему помочь баварцу, а потом ждать его внизу.

В несколько секунд инквизитор одолел ступеньки, ведущие на ют, и окликнул капитана, заставив того повернуться к себе. Внизу на палубе двое верных ему людей подхватили за ноги Маноло и перебросили его через борт. Капитан даже не услышал вскрик и короткий шум за спиной, потому что его собеседник заговорил нарочито громко. Другие матросы бригантины тоже не заметили исчезновения пассажира. Можно сказать, что инквизиторам повезло. Родным языком палача был фламандский, а Отто был типичным наемным воякой, внешне они с Кунцем выглядели, как давно знакомые друзья-ветераны. Перед тем, как шлюпка с английского судна оказалась у борта бригантины, Кунц успел выбросить в море инквизиторские одеяния и письма в Брюссель, а также предупредить обоих подчиненных о том, что им следует говорить о себе. Пусть все эти меры и не напоминали действия святых подвижников церкви, но королю и Ватикану от болтающихся на рее инквизиторов толку вышло бы немного.

Мартин Фробишер, капитан флота ее величества Елизаветы I, весьма благосклонно принял двоих наемников и слугу одного из них. Он даже не потребовал, чтобы германские рейтары, желающие послужить Англии, сдали оружие. Королеве нужны храбрые наемники для войны в Ольстере, сказал Фробишер.

Пленный французский корабль под конвоем доставили в устье Темзы, а оттуда путь инквизитору, фамильяру и палачу был в Ковентри, где доверенные офицеры Уолтера Деверё, графа Эссекс, готовили пополнение для его ирландского контингента.

Человеку, знающему четыре европейских языка, не считая латыни, было плевым делом начать говорить по-английски. Через месяц Кунц уже кое-как общался с англичанами, через два рассказывал им байки о том, как они поджаривали инквизиторов, воюя в армии графа Людвига Нассау. Не было никого, ненавидимого англичанами сильнее, чем слуги Святого Официума. Сколько протестантов Англии сгорели на кострах в пятилетнее правление Кровавой Мери, покойной жены-католички Филиппа II, сколько их пострадало от инквизиции, оказавшись в испанских портах! Милостивая королева Елизавета не преследовала у себя в стране католиков-англичан, однако, на испанских инквизиторов ее милосердие не распространялось: захватив таковых на случайном корабле, английские каперы безжалостно расправлялись с ними.

Тем страннее было для Кунца Гакке, доминиканца и председателя трибунала инквизиции, участвовать в военной кампании против католиков Ирландии. Возможно, ему следовало дезертировать и попытаться добраться через Шотландию, в то время самостоятельное королевство, на континент, но Кунц все медлил. Не потому что боялся быть повешенным, хотя и это соображение тоже было важным, а сознательно посвятив время изучению кампании, очень похожей на ту, что войска его католического величества вели в Нижних Землях. И там и там народы иной веры и крови поднимали мятежи против монархов, правивших издалека, и Кунцу казалось важным сравнить методы подавления восстаний, чтобы сделать правильные выводы. Елизавета поощряла переселение протестантов в Ольстер, освобождала их от налогов и провозглашала свободу вероисповедания, Филипп не располагал ресурсами католиков для проведения такой политики — его испанцы и без того уплывали за океан, оставляя безлюдными многие области королевства за Пиренеями. Так что, в конечном счете, оставалась борьба за умы: жители Голландии и Зеландии не собирались добровольно возвращаться в лоно Римской веры, упрямые ирландцы же, в пику англичанам, держались католической религии, и не поддавались новейшим веяниям.

Участвуя в предательском аресте одного из ирландских лидеров, приехавших на мирные переговоры, Брайана мак Фелима О'Нила, Кунц получил средней тяжести рану, и некоторое время выздоравливал в лазарете замка Каррикфергюс. Там его посетил, среди прочих раненых англичан и наемников, сам Уильям Деверё, и наградил десятью золотыми кронами. Это была цена преступления, в результате которого глава католического ирландского клана вместе с женой, детьми, братьями, кузенами, племянниками и их верными слугами был умерщвлен в каземате дублинского замка. Поскольку английских палачей для такой масштабной гекатомбы не хватало, наконец, выпал шанс проявить себя и профессиональному мастеру заплечных дел из Нижних Земель. Все это время маявшийся в образе слуги, палач трибунала явился к бледному, едва начавшему вставать хозяину, и пожаловался, что ему до смерти надоело чистить платье и обувь двоим наемникам, точить им клинки, да хозяйничать в случайных домах, где воины графа Эссекса останавливались на постой. Скромно потупившись, палач добавил, что за каждого ирландца, отправляемого на тот свет, платят по пять серебряных шиллингов.

Кунц уставился долгим взглядом на верного служителя инквизиции, который мог бы соблазниться заманчивым предложением втайне от больного хозяина, однако все же не решился на грех без его позволения.