Кровь над короной (СИ) - Романов Герман Иванович

Политика «Светлейшей республики Венеция» по отношению к Черногории была двойственной. С одной стороны отбивавшаяся от турок Черная Гора играла роль своеобразного буфера, защищая владения под флагом святого марка. А с другой, сами венецианцы были не прочь захватить или присоединить мирно свободолюбивых черногорцев.

Однако, появление черногорского царя Стефана произвело на Балканах эффект разорвавшейся бомбы!

В конце августа все десять племен черногорской Брды, то есть восточной части страны, подняли восстание против турок, перебив или вырезав небольшие османские гарнизоны, полностью изгнав жестоких завоевателей со склонов своих гор.

Следом заволновались находившиеся под властью Оттоманской Порты сербы и македонцы — горными тропами в страну стали приходить небольшими группами повстанцы с разоренных турками или арнаутами деревенек. Все они направлялись к монастырю Брчели, где была устроена временная царская резиденция, в которой Стефан и обосновался.

Вот тут они и попадали в руки Алехана, который здраво рассудил, что нужна постоянная армия, а не ополчение. Тяжело вздыхая, Алексей Григорьевич выложил кошелек с золотом, припрятанный на «черный день», взяв на себя содержание отряда из почти сотни повстанцев, и сформировав из них полуроту за летние месяцы. Резонно рассудив, что в гористой местности требуется умение стрелять, а не ходить на неприятеля ровными шеренгами, Орлов стал вспоминать «установления», связанные с егерями.

Заодно взвалил на себя создание разведывательной сети в Которе, протянув «нити» за полгода по всем окрестным землям, уделив особенное внимание Далмации, где жили родственные черногорцам по языку хорваты, но являющиеся католиками. Вот там, и происходили интересные события — среди населения стал устойчиво ходить слух, что пора бы сбросить венецианское владычество и попросится под руку царя Стефана.

Понятно, что дожа такие известия сильно озаботили, и в Котор пришел приказ из Совета Инквизиции генеральному проведитору Реньеру, список из которого вскоре оказался в руках Алехана. Причем, серебра на покупку он не потратил даже с мелкую монету — агенты служили царю верой и правдой. В бумажке была написана примечательная строка:

«Прекратить жизнь иностранца, виновника происходящих в Черногории волнений».

В Котор были отправлены несколько флаконов яда и отравленный шоколад. А потом прибыли и убийцы — нанятый венецианцами лекарь и греческий священник. Им была обещана защита, убежище в городе святого Марка и внушительная сумма в двести дукатов, то есть полновесных червонцев. Однако до царя Стефана убийцы не добрались, они «исчезли» — добротой к подобным мерзавцам Алехан не отличался — собственноручно пытал в горном селении, где немногочисленные жители всегда отличались завидным молчанием и удивительной преданностью царю.

Теперь венецианцы стали готовить военную экспедицию — к середине октября в Которе должен был собраться внушительный отряд из четырех тысяч нанятых фузилеров. Грядущая война беспокоила царя Стефана не на шутку — он даже отписал дожу:

«Вижу, что готовите войска для того, чтобы опустошить три общины (Маини, Побори и Браичи), которые никому не причинили зла. Прошу не губить людей ради меня, и оставить меня в покое».

Положение усугублялось тем, что под рукою постоянно было едва три сотни ополченцев, из приморских деревушек, способных быстро собраться. Вообще-то черногорцы могли поднять для битвы до десяти тысяч мужчин, от стариков до юнцов, горевших желанием сражаться за родную землю и способных держать в руках оружие.

Беда была именно с последним — ружей катастрофически не хватало, одно на трех ополченцев. Да и те были от совсем древних фитильных пищалей времен чуть ли не падения Константинополя, до новеньких королевских мушкетов из оружейной фабрики Версаля — купленных за большие деньги у контрабандистов. Разнообразие пистолей откровенно удручало — Алексею Григорьевичу часто казалось, что за год он не видел здесь двух одинаковых, тут царила удивительная пестрота.

Пушек едва десяток — от одно фунтовых корабельных фальконетов до старинной бомбарды, стрелять из которой Алехан категорически запретил, опасаясь напрасной гибели канониров. Впрочем, знающих артиллеристов, умеющих палить из орудия, оказалось ровно четыре человека, как раз на одну более-менее подходящую пушку и два фальконета.

Беда была с порохом — он контролировался венецианцами, а они запретили его привозить. Контрабандисты доставляли по несколько бочонков «огненного зелья» и свинца, но этого очень мало. К тому же, большинство черногорцев постоянно воевали с отрядами башибузуков, оберегая от этих свирепых карателей свои селения. Так что отразить предательский удар венецианцев они были не в силах.

Четыреста бойцов, включая сотню «царских гвардейцев», да два десятка всадников, над которыми взял попечение хорунжий — в верховой езде Емельян Пугачев мог каждому коннику сто очков вперед дать, а уж в рубке с коня противников ему вообще не было.

С командным составом было совсем худо — на сотню племенных отрядов, численностью от сорока до двухсот ополченцев, приходилось всего два знающих офицера. Отслужили они наемниками при итальянских владыках — один при митрополите осуществлял охрану, а второй возился с пушками. Его Алехан и поставил начальником штаба, рассудив, что на безрыбье и соловей сомом покажется. Впрочем, имелось с десяток воевод, которые командовали сразу несколькими отрядами — повстанцы были они опытные, для набегов и засад годились, но командовать регулярными солдатами ни в коем случае. Хотя армии тоже не было как таковой.

Впрочем, черногорцы собрали Скупщину. И все старейшины, поголовно оставшиеся верными царю Стефану, дали венецианскому дожу весьма примечательный ответ, короткий и емкий:

«Государь наш из царства Московского, которому мы обязаны везде до последней капли крови служить, будучи объединенными одной верой и законом, и язык у нас один. Все мы умрем, но от Московского царства отойти не можем!»

Оставалась надежда на помощь из России — в толстом пакете, доставленном из Голштинии, Като намекала на это. Как и на то, что прибудет молодой князь Юрий Владимирович Долгорукий, которого Алексей Григорьевич прекрасно знал. Умная женщина подробно описала две встречи с ним, на которых присутствовал настоящий Петр Федорович.

Вывод Алехан сделал мгновенно, и каждый день теперь готовил Стефана к встрече царского посланника. И сам в глубине души молился — чтобы Стефан не оплошал на встрече с молодым бригадиром, действительно знавшим императора Петра Федоровича, и на помощь из России. Даже сотне ружей с парой пушек, при которых будет полдюжины знающих офицеров или даже сержантов, он был бы до бесконечности рад.

Но вместо этого прибывшие два посланца оказались моряками — людьми в своем деле знающими, но для войны на суше непригодные (хотя тысяча дукатов оказалась весьма кстати).

Алехан направил их в Котор нанять два небольших судна с пушками и экипажами из православных. Венецианцам появление двух вооруженных каперов с новоявленными черногорскими флагами на мачтах, под командованием знающих дело русских морских офицеров, могло сильно не понравиться…

— Алексей Григорьевич, тут дело такое, — вид у Пугачева был донельзя обрадованный, и в тоже время смущенный. Улыбка наползала на бритые щеки, но глаза рыскали, выдавая скрываемый страх.

— Да в чем дело, Емельян Иванович?

— Корабли вошли в бухту, под русским синим крестом. Гонец только прискакал, на словах сказал. Три больших, с пушками, мыслю военные. А с ними два транспорта, якобы под флагом датским. А с них на берег сошли несколько сотен егерей царских, да еще с полсотни казаков — я по описанию кафтанов понял. Грузов и всякого добра царю Стефану в подарок от русского императора привезли, и посланец при них, в мундире, золотыми позументами расшитом…

Известие обрадовало Алексея Григорьевича — наступил решительный момент. До сего дня определить отношение Иоанна Антоновича к самозванцу было трудно. Митрополит Савва написал письмо послу Обрезкову в Константинополь, с прямым вопросом — самозванец новый царь али нет. Но дипломат ответил столь странно, что понять его было трудно: