Его новенькая - Наталья Семенова

стучат зубы, пока я барабаню кулаком по двери в мамину квартиру. Я ужасно продрогла, проголодалась и хочу пить. Злости не осталось. В этом мире мало того, что невозможно решить. Нужно лишь запастись терпением и верить.

Мама открывает дверь через минуту. Лицо зарёванное, в глазах горит беспокойство и страх. Я переступаю порог и сообщаю ей беспрекословно:

– Я восстановлю документы, вернусь в любимую Калифорнию, получу образование и стану сценаристом. Буду встречаться с самым потрясающим парнем, несмотря на то, что его мать настроена против меня. И тебя заберу с собой, мама. Мы с Викой запрём тебя в поликлинике, где тебе обязательно помогут. Ты будешь под нашим присмотром, здоровая и счастливая. И больше никогда не посмеешь нами манипулировать. Всё ясно?

Мама часто кивает и бросается мне на шею:

– Ясно, доченька, ясно. Прости меня, дуру старую. Я так виновата перед тобой… Так испугалась… Ты права – я эгоистка. Но я исправлюсь, Ань, обещаю.

Тепло её тела согревает моё, оледеневшее от дождя. Я закрываю глаза и медленно выдыхаю, обнимая её в ответ. Но всего на мгновение. Потому что в следующее её оттесняют от меня чужие руки, а над головой раздаётся взволнованно-строгое, на английском:

– Ей нужен горячий душ, не видите?

Я обмираю и забываю, как дышать. Последний воздух в лёгких трачу на одно-единственное слово, словно не верю, что это действительно он:

– Ник?

– Не понимаю я, чего он там возмущается, – ворчит мама. – Тебе бы снять мокрую одежду, Анька. Продрогла вся.

Никлаус перехватывает меня в свои объятья и криво улыбается:

– Погода здесь дерьмовая, Новенькая.

Это точно. Но хорошо, что ты привёз с собой из Калифорнии горячие и обжигающее самое нутро солнце, Никлаус.

Глава 27. Я ошеломлена, дальше расскажет Никлаус

Я смотрю в широко раскрытые глаза своей девочки и буквально схожу с ума от тех чувств, что переполняют моё нутро.

Ссора с матерью, её угрозы, недомолвки, враньё и истерика, утомительный перелёт из одной страны в другую, несколько часов ожидания и волнений – всё это меркнет, потому что теперь Она в моих руках.

Клянусь, больше никто и ничто не заставит нас расстаться.

– Где ванная, Ан-ни?

Нужно срочно её согреть.

Она безмолвно ведёт рукой вправо от меня, не переставая смотреть на меня так, словно я привидение, я киваю, увидев старенькую дверь, и, расстегнув на ней курточку, снимаю её. Подхватываю Ан-ни на руки, открываю дверь в тесную ванную комнату и ставлю её прямо в ванну. Снимаю с её ног ботинки, пока она цепляется за мои плечи и мелко дрожит, стягиваю мокрые носки.

Промокла до нитки.

Как только приведу её в норму, мы обязательно поговорим о её глупости.

А сейчас я выпрямляюсь и цепляю пальцами кофту, чтобы стянуть её через голову Ан-ни. Хочу тоже самое сделать с майкой, но тут о себе напоминает её мать, что-то верещит. Я разворачиваюсь, чтобы закрыть дверь перед её носом, Ан-ни успевает ей что-то сказать, та сглатывает и замолкает. Хлипкая дверь хлопает, а я снова поворачиваюсь к моей девочке:

– Что ты ей сказала?

– Что ты мой парень, – коротко улыбается она.

– Надеюсь, она додумается сделать горячий чай, – ворчу я, всё же стягивая с неё майку.

Берусь за застёжку джинсов, на что Ан-ни шумно выдыхает, вновь цепляясь холодными пальчиками за мои плечи. Я поднимаю глаза на её лицо – по щекам скатываются две крупные слезинки.

– Не могу поверить, что ты здесь, Никлаус, – дрожащим голосом выдыхает она.

– А где мне ещё быть, если не рядом с тобой?

Касаюсь ладонями её щек, стираю слезы. Невозможно нежная, смелая, добрая. Любимая. Резко притягиваю её к себе и впиваюсь в мягкие губы своими. Ан-ни отчаянно жмётся ко мне, с готовностью отвечая на поцелуй. Холодная, как айсберг. Перехватываю её за талию, вынуждаю чуть подвинуться, чтобы самому забраться в ванну. Поцелуя не разрываю. Я готов целовать её вечность и даже чуть больше. Нутро рвёт на куски. Рядом. Моя. Такая отзывчивая, трепетная, нуждающаяся во мне. Она тоже мне нужна. Как воздух. Без неё нет меня.

Я готов был прикончить собственную мать за то, что она не отдавала мне документы – так сильно я люблю мою Новенькую. О, я был чертовски зол. Но теперь…

Теперь всё, как и должно быть. Мы вместе.

Быстро стягиваю футболку и с себя, подхватываю Ан-ни под бедра, прижимаю её спиной к стене, и, дотянувшись до вентиля с горячей водой, прокручиваю его. Кран, захлебнувшись, льёт воду нам в ноги. Чёрт. Как тут всё работает? Где душевая лейка?

Ан-ни тихо смеётся над моим озадаченным лицом. Её всё ещё трясёт, но, я хочу надеяться, теперь не только от холода.

С нажимом провожу большим пальцем по её нижней губе. Она замирает, прикрывает глаза. Крепко и глубоко целую её ещё раз и выбираюсь из ванны.

– Тебе всё же стоит погреться в горячей ванне, – улыбаюсь я, надевая футболку.

Она послушно кивает, расстёгивает джинсы и в итоге остаётся в одном нижнем белье. Я сглатываю, прокашливаюсь и хриплю:

– Пойду займусь чаем. Справишься?

– Мне не пять лет, – нежно улыбается она.

– Но под ливнем прогуляться додумалась, – снова ворчу я и спешу ретироваться, потому что она завела руки за спину, намереваясь расстегнуть застёжку бюстгальтера.

В спину доносится её тихий смех, и я буквально готов лопнуть от счастья – обожаю её смех.

На кухне, с мамой Ан-ни, вновь приходится пользоваться голосовым переводчиком. Я требую приготовить чай и принести её дочери в ванную полотенце и тёплый халат. И носки. Хорошо, что в этой тесной квартирке тепло – отопление работает. А вот на улице… Впервые столкнулся с пробирающими до костей сыростью и холодом.

Вернуться бы в тепло, в родные края, но разрезанный пополам паспорт Ан-ни, рёв и сопли её матери, говорят о том, что это случится нескоро.

Впрочем, плевать.