Его новенькая - Наталья Семенова

омрачают росчерки тоски, как безоблачное небо – внезапные всполохи молний…

Не представляю, как я себя заставлю расстаться с Ним на долгое время.

Приподнимаюсь на носочках и обнимаю его за шею, прижимаясь к нему со всей силой, на какую способна. Утыкаюсь носом в тёплую кожу шеи и шепчу:

– Я сильно-сильно люблю тебя, Никлаус.

– Что говорит о том, что я чёртов счастливчик, – замечает он и, скользнув ладонями вниз, подхватывает меня на руки, чтобы через десять секунд упасть вместе со мной на кровать. Нависает сверху и касается пальцами моей щеки, взгляд – темнее ночи: – И я тебя очень сильно люблю, Аня. Дома есть лишние?

Я непроизвольно улыбаюсь, ощущая внутреннюю дрожь, и наигранно вздыхаю:

– Вика.

– Чёрт, – преувеличенно расстраивается он, уткнувшись лбом в моё плечо. – Я думал, она уехала в ресторан ещё днём. Уже скучаю по твоей комнате у старушки.

– И я, – непроизвольно вздыхаю я, чем вынуждаю Никлауса вскинуть голову и с подозрением всмотреться в моё лицо.

– Так почему, говоришь, ты решила вернуться домой раньше времени?

Сердце тревожно замирает, но я заставляю себя спросить:

– Ты сказал, что любишь меня, и это значит, что примешь любое моё решение?

– Я точно не против, чтобы ты всегда была под рукой, – кивает он, шутя.

– Ник, у меня мама в больницу попала, – на одном дыхании выпаливаю я. – Я должна лететь к ней.

Лицо Никлауса мгновенно каменеет, в тёмных глазах сквозит напряжение, он спрашивает, не разжимая зубов:

– Когда?

– Завтра. Вылет в десять утра.

– Почему ты? Почему не Вики? – сжимаются его пальцы на моём плече.

– Потому что мы решили именно так: Вика подыщет ей здесь хорошую клинику, а я прослежу за её выздоровлением и привезу сюда.

– Ты вернёшься, – выдыхает он с облегчением, откидываясь на спину. – Это меняет дело.

– Конечно, вернусь, – поворачиваю я лицо к нему и улыбаюсь. – Здесь мой дом, сестра… Ты.

Никлаус тоже коротко улыбается и твёрдо смотрит на меня:

– Я полечу с тобой.

– Что? – удивляюсь я. – Но… – Я поднимаюсь и сажусь в позу «лотоса», чтобы следом объяснить: – Ник, выздоровление мамы может затянуться на несколько месяцев, а у тебя учёба и лётная школа в самом разгаре. Я была бы счастлива, если бы ты… но тебе никак нельзя лететь со мной, понимаешь?

– Тебя не будет несколько месяцев? – напряжённо спрашивает он, из глаз исчезает тепло.

– Я наверняка преувеличиваю, но это точно не на пару дней.

– И как же тогда твоя учёба? – сужает он глаза.

– Ник…

Я хочу взять его за руку, но он дергается от меня, как от чумы, подскакивая на ноги. Смотрит на меня рассерженно почти минуту, а затем выплёвывает в сторону:

– Конечно же, тебе плевать на себя. Неудивительно.

– Не плевать, – оспариваю я. – Но я должна позаботиться о маме. У неё никого нет, кроме нас.

– А она о вас заботилась? – ядовито спрашивает он.

– Ник, пожалуйста…

– Что? Понять тебя? Отпустить? Не знать, что там с тобой будет, потому что ты не хочешь, чтобы я летел с тобой?!

– Хочу! – восклицаю я. – Но ты не можешь! Я не позволю тебе прервать своё обучение из-за меня. Ты так долго мечтал о полётах, Ник!

– Точно, – горько усмехается он. – Ты не стоишь больших поступков и жертв. Видимо, потому что, кроме тебя, на них никто не способен.

Никлаус отводит от меня блестящий яростью взгляд и стремительно выходит из комнаты, громко хлопнув дверью напоследок.

Я вздрагиваю от неожиданности, а затем беру в руки подушку, на которой совсем недавно лежала голова Никлауса, обнимаю её и, уткнувшись в неё лицом, больше не сдерживаю слёз.

Через некоторое время, успокоившись, я звоню девочкам по видеосвязи и сообщаю о том, что мне завтра утром придётся улететь в Россию. Оба лица вытягиваются от удивления, подруги наперебой узнают о причинах, и когда я сообщаю им о маме, успокаиваются, желая ей скорейшего выздоровления, и соответственно моего возвращения. Заверяют меня, что будут скучать. Я заверяю их в том же в ответ. А затем иду к шкафу, выуживать из него тёплую одежду, которая, как я считала, мне уже не пригодится.

Собрав в совершенно обычный чемодан всё самое необходимое, я понимаю, что настало время ужина, и спускаюсь вниз. В столовой, за столом, уже сидят все домочадцы. Роберт приветливо мне улыбается, а Вика отрывает виноватый взгляд от хмурого Никлауса и смотрит на меня:

– Ань…

– Вик, мы уже всё решили, – останавливаю я её от высказывания новых сомнений.

Никлаус на мои слова жестоко усмехается. Я смотрю в его сторону, вижу его скрещенные на груди руки, поджатые губы и прохладный взгляд, направленный в сторону от меня. Мы словно вернулись назад во времени, туда, где он меня презирал и ненавидел. Где не было всего того хорошего, что случилось между нами. Не было нашей любви…

– Никлаус… – с болью в голосе шепчу я.

Он моментально вскидывает взгляд на меня, выражение его лица, всего на секунду, смягчается, а в следующее мгновение он шумно поднимается из-за стола, стремительно подходит ко мне, хватает за руку и тянет вон из столовой.

– Мы поужинаем в другом месте, – бросает он ошарашенным Вике и Роберту.

Я вынуждена поспешить за ним, чтобы не распластаться на полу. Руку саднит от резкой хватки и жестких пальцев на запястье. Но в душе мне гораздо больней. Мне хочется кричать в голос, реветь белугой от того, как сильно, я не хочу расставаться, даже на время, с Никлаусом. От того, что безумно хочу попросить его лететь со мной, но не могу.

Его место здесь, я знаю.

А я всё равно вернусь!

Ну почему он этого не понимает? Зачем злится? Отчего вновь ведёт себя жестоко?..

– Сядь в машину, – толкает он меня к пассажирской дверце, а сам направляется к водительской. Добавляет не менее прохладно: – Пожалуйста.

– Куда мы поедем? – дрожащим голосом