Зеркало тьмы - Уильям Дитрих

Несмотря на всю мою озадаченность перспективами заботы о ребенке, я поймал себя на том, что восхищаюсь практичностью Гарри. Он был весьма предсказуем – либо был голоден, либо хотел спать, либо ему было скучно, и удовлетворение потребностей трех этих его ипостасей стало моей основной обязанностью. Мальчик привык один раз спать днем и просыпаться по ночам, чтобы забраться ко мне в гамак в поисках тепла и уюта. Поначалу это приводило меня в замешательство, но через некоторое время я нашел это неестественно естественным и даже успокаивающим. Конечно, он спал лучше, чем я, привыкая к окружающей его среде с детской непосредственностью, хотя и продолжал задавать вопросы о своей матери. В еде Гарри четко и недвусмысленно заявлял, что ему нравится, а что нет. Хлеб, финики и фрукты, что я приносил ему, его устраивали, а вот с оливками, горохом или соленой рыбой он не хотел иметь ничего общего. По счастью, парень давно был отлучен от груди и приучен ходить на горшок, хотя мне и потребовались некоторые усилия, чтобы убедить его в необходимости использования корабельного ведра в качестве туалета. Он с веселым любопытством провожал пиратов в настоящий судовой туалет под бушпритом, где с концентрацией ученого наблюдал за тем, как они справляют свою нужду над вздымающимися волнами. Функции человеческого тела занимали его как ничто иное, и я читал ему долгие, пространные лекции об относительных преимуществах и недостатках уборных, гальюнов, туалетов, толчков, ведер, кустов и даже стен за углом таверны. Он с непередаваемой гордостью и мастерством пользовался своим ведром, и, должен сказать, этот навык гораздо важнее, чем большинство из тех, за которые мы, люди взрослые, даем друг другу медали.

Наиболее трудной задачей для меня было не дать ему заскучать и не позволить набедокурить, и мне постоянно приходилось предупреждать его об опасностях планширей, линей и оружия, не давая ему приближаться к раскачивающимся балкам и фалам, грозящим оторвать его маленькие пальцы.

Собаку он избегал безо всяких напоминаний с моей стороны.

По счастью, пираты, после некоторого периода первичной неприязни, приняли его как некоторое домашнее животное и развлекались, уча его разным играм. Гарри мог час или два играть с несколькими мушкетными шариками и кофель-нагелем, которым он катал их по палубе. Я придумал простую забаву с игральными костями, которая пришлась ему весьма по душе. Смысл был в том, чтобы прыгать через соединительные швы в палубе корабля соответственно выпавшему на костях числу, и я всегда помогал ему выиграть. Я чувствовал странную гордость (и беспокойство), что он унаследовал мои азартные инстинкты.

– Где ты живешь? – спрашивал Гарри.

– Во многих местах, если честно.

– Где мама? – Это была его любимая тема.

– Я познакомился с твоей мамой в Египте, – отвечал я. – Она помогала другому мужчине стрелять в меня, но потом я вроде как взял ее в рабыни, и в итоге все сложилось как нельзя лучше. Она очень умная.

– Мама говорит, ты храбрый.

– Неужели? – Даже мое принятие в новый Почетный легион Наполеона не польстило бы мне больше, чем эта короткая фраза, хотя Гарри и не понимал до конца, что такое «храбрый». – Я бы сказал, что я скорее находчивый и временами целеустремленный. Вот быть мамой… вот это требует настоящего характера, Гарри. Быть мамой – вот это решимость.

– И папой!

– Ну, да, наверное. Знал бы я о тебе, я был бы здесь, а не там. Но мой дом далеко, через океан, в Америке, и я был там. Я искал волосатых слонов. Ты когда-нибудь видел слона? – Я пантомимой изобразил слона, пользуясь рукой вместо хобота.

– Во дворце! Он сделал больно дяде!

– Бог ты мой! Несчастный случай?

– Мама не разрешила мне смотреть.

– Ну что ж, это значит, что мы должны быть осторожны, так ведь? Если мы окажемся в переделке, я спущу тебя в трюм и спрячу между запасных парусов. Ты обязан там оставаться, ты слышишь меня? Когда станет безопасно, я приду за тобой.

– Что такое переделка?

– Просто неприятность. Я не думаю, что стоит этого опасаться.

– Я пират?

– Думаю, да, Гарри. Мальчик-пират, ведь ты на пиратском корабле.

– А кто эта красивая дама? – он указал пальцем на Аврору.

– Она тоже пират, и к ней лучше не приближаться. Она не такая хорошая дама, как твоя мама.

– Она давала мне сахар.

– Неужели? – Подобный фаворитизм покоробил меня – я не хотел, чтобы мой сын подружился с Авророй. – Если ты проголодаешься, приходи к папе, хорошо?

– Собака плохая. А плохой дядя смешно ходит.

– Помни – если что, прячься меж парусов.

Глава 25

Меня не покидала надежда на то, что на пути в Сиракузы мы столкнемся с американским фрегатом, ведь Мальта была совсем недалеко, но я так и не увидел нигде нашего флага. Если Моррис и участвовал где-то в этой войне, то делал это крайне странно. Мы неспешно проплыли мимо британского форпоста, словно участвовали в регате, и направились к Сиракузам, древнему городу на восточном побережье Сицилии, за который в разные времена дрались афиняне, римляне, вандалы, готы, византийцы, арабы, нормандцы, немцы, испанцы, да и вообще, похоже, все, кому доводилось проплывать мимо. Город был заложен более чем за семь веков до Христа, примерно в то же время, что и Рим, и в настоящее время управлялся из Неаполя королем Фердинандом из династии Бурбонов под протекторатом британского военно-морского флота. Одним словом, Сиракузы были местом, за свою историю столь тщательно осажденным, разбомбленным, оккупированным, капитулировавшим и освобожденным, что я с трудом верил в то, что в нем вообще осталось что-либо, кроме хорошо изученных развалин. Если повезет, мы наведем справки, убедимся в том, что все это не более чем миф, и Аврора благосклонно дарует всем нам нашу свободу…

Уж кто-кто, а я понимал, что этого не будет.

Старый город Сиракуз представляет собой небольшой продолговатый остров, соединенный с основным островом мостами. На внешней оконечности города располагается форт Кастелла-Маниаче, орудия которого контролировали каждый корабль, заходящий или выходящий из бухты. Этот островок под названием Ортигия и являлся тем, что мы ошибочно приняли за узкую бухту на карте, обнаруженной нами на пергаменте. На южной стороне располагается большая бухта, на севере – бухта поменьше, а со стороны большого острова – новый город с домами и виллами, поднимающимися на пологом холме на клинообразном участке суши, переходящем в плато Эпиполи. Это идеальное центральное место для города, и древние греки возвели восемнадцать миль городских стен (давно уже разобранных на кирпичи и украденных местными фермерами и строителями) для круговой защиты всех его предместий и поместий.