Критика нечистого разума - Александр Силаев

Как часто два порока и более, спаянных более-менее удачно, производят впечатление если не добродетели, то хотя бы не стыдного анкетного прочерка. Например, от обвинений человека в полнейшей ебанутости спасает лишь его полнейшая зашуганность. Жадность, компенсированная стадностью. Подлость, уравновешенная неврозом. Раздолбайство, прикрытое рабством. Одним грехом меньше, и социально приемлемое создание кажется чудищем. Ату его. А надо поздравить, погладить, задать новорожденному чудищу сахарку. Не слишком серчая на тех, чье бяка выпуклее оттого, что не прикрыта другими.

Коллективизм по нужде

Ставка на «воспитание индивидуальности» парадоксально приводит к коллективизму. Что значит вообще — индивидуальный подход? А это значит развивать то, что лучше всегда развивается. Играешь в баскетбол — играй, читаешь книги — читай, лезешь в компьютер — лезь. Мальчик-математик свободен от физкультуры, мальчик-футболист свободен от синусов и котангенсов. Не надо «гармоническую личность» из каждого, не надо широким фронтом, надо как Наполеон — максимальная концентрация ресурсов в зоне прорыва. Предметы если не в школе, то в вузе — сугубо по выбору, никакого принуждения к типовому досугу, каждому свое. Только в крайнем случае спортсмен должен браться за книжку, а ученый за мячик (когда человек сам уже загибается, и побочный дефицит начинает мешать в главном призвании, так бывает).

Это максимизация и личного успеха, и общего блага. Но обе максимизации — при условии. Должна быть очень сложная и гармоничная социальная ткань. Другие должны прикрывать твои дефициты, а не играть на слабых местах. И если человек специалист-флюс, сколь угодно крутой специалист — он обречен на коллективизм, на встраивание в корпоративность. Поодиночке такие сдохнут.

При всей интроверсии, при всей своей мизантропии — мне кажется, я очень коллективист. В плане лояльности, корпоративности, договороспособности, и прочего такого. А чего делать-то?

Но общность из миллиона «флюсов» — цветущая сложность и непобедимый полис, а из миллиона «полугармоников», умеющих много чего, но на троечку — серость и обреченность. При этом индивидуализм в таком обществе будет зашкаливать. Вроде как сейчас в России.

Пределы носа

Свобода кулака, как известно, ограничена носом ближнего. Но какая-то свобода кулака есть. Где вот должна кончаться свобода слова, упираясь в несвободу оскорбления? Или неважно, как это назвать — оскорбление, еще как-то — короче то, что нельзя. Понятно, что это, прежде всего, вопрос формальных определений.

Для той эпохи, которая настает, вопрос базовый. Никогда он не стоял так остро. Просто слишком многие дорвались до, слишком многое на кону. В разговор, который ранее вели сугубо специалисты, которых только на корпоративную этику натаскивали лет десять, открыт для любого. И пошло-поехало.

Ну вот, положим, нижеследующий набор фраз. За какие из них должны наступать общественный остракизм для автора и его ответственность по суду? А какие — всего лишь свобода слова?

1. «Я хочу, чтобы Иванов поскорее помер, мне было бы легче дышать».

2. «Иванов, глупышка и пустышка…»

3. «При виде Иванова меня тянет блевать».

4. «Я знаю, Иванов, что ты трус — и ты никогда не позвонишь по телефону XXX, чтобы перетереть все реально — тебе будет страшно за свое лицо, да».

5. «Распечатал текст Иванова, прочитал, порвал, повесил на крюк в туалет».

6. «Иванов, эта пародия на профессионала, с апломбом тянущая банальности 20-летней давности…».

7. «И не заебало, Иванов, хуйней страдать?».

Моя версия: приговор суда и презрение общества за 2, 4, 6 и 7. А вот 1, 3, 5 — хоть и неприятно для Иванова, но можно. Хотя фраза 1, конечно, звучит резче, чем фраза 6. Но здесь вопрос именно формы, подводить надо под нее. Что можно? Выражать СВОЕ ОТНОШЕНИЕ. Если вы желаете смерти некоему человеку, или радуетесь его смерти, но не предпринимаете насильственных действий, и никого не зовете к тому — ваше право. Ваше право блевать при любом имени, пусть это будет самое святое имя для 99 % сограждан.

Нельзя высказывать лишь одно — не обоснованные суждения. Суждение о том, какую эмоцию лично вы испытываете, всегда обосновано. Вам же виднее, что вы испытали.

А вот нельзя — лгать и попирать презумпцию невиновности. По умолчанию любой человек считается не просто хорошим, а достойным своей должности. Потому пожелать любых бед и даже смерти корректнее, чем усомниться в профессионализме кого-либо.

Но! Что интересно: если под фразами 2, 6 и 7 будет некое пояснение хотя бы на пару тысяч знаков, почему Иванов таков, а лучше пояснение на десять, то это можно. При условии чего-то вроде «выдержанности логической формы», чтобы 10 000 знаков не состояли из 2500 букв у, р, о, д (тут должна быть какая-то формулировка для инстанций, думать надо, какая). Возможно, в случае 7 некорректным будет «хуйня», нет конвенции о том, что это печатная норма. Но если будет конвенция, можно и «хуйню».

А вот фраза 4 это уже приставание, обращение внимания на себя с явной угрозой физического насилия. Обоснуй, не обоснуй — все равно. В дворянском обществе — нормальная вещь, там свои регуляторы вежливости. Но если государство отнимает у граждан право разрушать тела других граждан, фраза 4 нарушает его закон.

Забавный получается кодекс: можно говорить-писать практически что угодно, но… не короче энного числа знаков. Взялся наезжать — делай это бульдозером, а не велосипедом.

Когда умные, хорошие и честные наезжают на глупых, плохих и ложных, они обычно делают это именно так. Подгоняют бульдозер, то есть им не жалко написать статью в 10 000 знаков с объяснением, почему Вася козел. Подробную, художественную, с фактами. Или сделать доклад, положить время на подготовку. Когда бывает наоборот — плохие наезжают на хорошие — то делают это налегке. Кричат с места, пишут на заборе, гадят в комментах. При требовании структурировать подробный контент этого самовыражения просто бы не было.

А хорошие получили бы шанс. Колупать болячки долго и обстоятельно, как они это любят.

Что еще? Такие дела должны рассматриваться быстро, за час. Штраф в размере месячного дохода ответчика, как-то так. Дело не в том, чтобы обиженный заработал, а в том, чтобы ответчик кое-что испытал. Чтобы душа запомнила боль. Телесные наказания, по счастью, запрещены. А меньше одной получки — боль не запомнится.

Именем Консенсуса

Есть ли такие позиции — политические, идеологические, религиозные — изъявление и отстаивание которых должно быть запрещено? законодательно, с прописанным и работающим наказанием?

Давайте не будем торопиться с ответом, и уделим немного внимания реальности. Кажется, что предел великодушия во фразе Вольтера, мол, не согласен с вашими убеждениями, но отдам жизнь за ваше право их высказать.

Но реальность такова, что в каждом обществе есть некое осевое мировоззрение. Есть центр идейного поля, есть его края, и есть такие края, которые уже за краем. Слаще и теплее всего по центру, с краю уже так себе, с внешней стороны края — совсем неуютно. Даже если нет закона, по которому тебя должно прессовать государство, тебя будет прессовать общество. К сожалению, это слишком естественно, чтобы могло быть отменено в принципе.

Даже общество, взявшее свободу слова как фетиш, все равно обречено на такой Консенсус, который с центром, краями и запределом. В западном обществе можно, хоть и невыгодно, быть адептом Ленина, но быть поклонником Гитлера уже несовместимо с карьерой: ни с политической, ни с академической, ни с медийной. Не влезает Гитлер. Если ось Консенсуса немного сдвинется вправо, Гитлер влезет, хоть маргиналом, но все же легалом. А вот Ленин, Сталин и Мао тогда, наверное, выпадут. И не так важно, есть ли про то специальный закон. С прописанным законом даже честнее, чем с гноблением по каким-то неписанным, но всем очевидным правилам. По краям всегда будет холоднее и неуютнее, чем по центру, а за краем будут бомжи. И никакой плюрализм не решит вопрос в пользу вопроса — все равно элиты будут вынуждены общаться на более-менее одном языке, и выталкивать иноязычных. В конце концов, кто такой сумасшедший — как не человек, окончательно утерявший общий язык с людьми?

Так что давайте не будем хотеть невозможного. Люди не летают как птицы. Консенсус имеет свой Центр и свой Предел. Не будем про вечный двигатель, не будет о том, как зачерпнуть и выдать равноправия всем идеям. Независимо от нашей терпимости, мы обречены кого-то обрекать, это нормально. «Они нас тоже не пожалели бы». Осталось определиться, где личный Центр, где общий, и занять соответствующее место. И кто-то всегда окажется у параши. Вопрос, кто.

Религиозная пропаганда

Что есть религия, как не аксиоматика, предшествующая восприятию? Но чтобы любое восприятие состоялось, сначала полагается «теория», хотя бы про то, что можно воспринимать, что нельзя, что вообще существует в мире. Сначала концепция, потом рецепция, не наоборот. Но в этом смысле нет, просто не может быть — «не религиозного» человека. У каждого аксиоматика, каждый верует. Просто в разное. Вот та же материя, якобы данная в ощущениях. Ни в каких ощущениях концепт материи не дается. «Это же непонятно, какой наркотик надо принимать, чтобы начать видеть не вещи, а материю как материю».