Король и Злой Горбун - Владимир Гриньков

По моей просьбе Светлана принесла досье. Я даже еще не открыл папку, спросил:

– Адрес его есть?

– Есть. И телефон есть.

Ну неужели же блеф? Я торопливо перебрал бумаги, нашел нужную. Вот он, номер телефона, и адрес здесь же. Неужели фальшивые? Еще один листок выпал из папки.

– Это что?

– Перечень опубликованных научных работ.

– Чьих?

– Овчаренко, чьих же еще. Это мне в библиотеке справочку подготовили.

Я уже поверил, что Степан Николаевич – не подсадная утка. Придвинул телефонный аппарат и набрал номер. Гудки. Потом мужской голос:

– Алло?

– Степан Николаевич? – еще не веря, осведомился я.

– Да.

– Овчаренко?

– Да.

Есть! Есть!! Есть!!!

– Давайте встретимся! – выпалил я. – Я с телевидения, моя фамилия Колодин, вы у нас снимались – помните?

– Помню, конечно.

Даже, кажется, вздохнул. Еще бы он забыл такое!

– Можно, я к вам подъеду?

– Подъезжайте. Прямо сейчас?

– Да.

– Я жду. Мой адрес…

– Я знаю адрес! – сказал я. – Спасибо!

Положил трубку. Светлана встревоженно-вопросительно смотрела на меня.

– Он есть! – сказал я. – Он существует!

Первый человек из гончаровского окружения, который, кажется, оказался непридуманным, из плоти и крови. Тот, кто называл себя Сергеем Андреевичем Гончаровым, на самом деле им не был. Как и не было в его жизни событий, о которых он нам рассказывал. Каждый прожитый им день скрывался в тумане нерассказанного, и мне уже начало казаться, что вся жизнь его ненастоящая, начиная едва ли не с самого рождения. И вдруг обнаружился Степан Николаевич. Он знал этого человека, который называл себя Гончаровым. Похоже, мне улыбнулась удача – я обнаружил мостик, перекинутый через зыбкую хлябь гончаровских легенд, туда, где есть твердая почва, где «Гончаров» еще был, пока неизвестным образом не исчез, не выпал из жизни, нигде не оставив следов.

Я отправился к Овчаренко, прихватив с собой оба досье – на него и на «Гончарова». Он уже ждал меня, был одет в костюм, в котором приезжал на роковую съемку. Когда я переступил через порог, из комнаты высыпали представители овчаренковского семейства – во взглядах читались любопытство и восторг. Степан Николаевич волновался и пытался вытеснить своих домочадцев из узкого коридора. Он был суетлив и трогателен в этой своей суетливости.

Местом для разговора выбрали кухню. На плите кипел чайник. Со стены на нас спокойно взирал Хемингуэй. В его спокойствии было незнание собственного страшного конца.

– Вот, здесь, пожалуйста, садитесь. – Степан Николаевич придвинул старенький табурет.

Мне досталось место как раз под Хемингуэем.

– Я не отвлекаю вас от дел?

– Нет, – поспешно ответил Овчаренко. – Ни в коем разе!

– На всякий случай все же меня извините. Я по поводу Сергея Андреевича.

Его лицо стало печальным.

– Это его настоящее имя?

– Ну конечно! – вроде бы даже удивился.

– А фамилия? – осторожно осведомился я.

Степан Николаевич вопросительно посмотрел на меня.

– Он ведь не Гончаров, правда?

– Правда.

Правда! Не Гончаров! У меня даже пересохло во рту.

– А настоящая фамилия – какая?

– Пашутин.

Я прикрыл глаза. Пашутин. Сергей Андреевич Пашутин. Пашутин. Эту фамилию я перекатывал, как камушек. В ней был шорох листвы, шепот ветра и какая-то тайна. Вот она, его фамилия, – Пашутин.

– Но ведь там, на месте убийства, – вспомнил я, – вы же слышали, что его называли Гончаровым.

– Слышал, да.

– Неужели вас это не удивило?

– Нет.

– Почему?

– Он сам так назвался.

– Когда?

– Когда звонил мне, чтобы пригласить на встречу в ресторан.

Та самая встреча. Тот самый ресторан. Все уже было готово к съемке, и я попросил этого Гончарова-Пашутина позвонить Степану Николаевичу – чтобы пригласить. Звонил он не при мне.

– А о чем шел разговор? – спросил я. – В тот раз, по телефону.

– Сергей позвонил, сказал, что вот разыскал мой номер. Восторгов, конечно, было море, я даже не ожидал. Мы ведь с ним не виделись много-много лет. И вот тогда он мне сказал, что теперь его фамилия Гончаров, что я не должен ничему удивляться и что он позже мне все объяснит.

– Позже – это при личной встрече?

– Наверное. Я, по крайней мере, так подумал.

– Он что-то рассказывал о себе по телефону?

– Нет, совсем ничего.

– А что вы сами о нем знали?

– Ну, много чего знал, – неуверенно произнес Овчаренко.

– Вы когда с ним в последний раз виделись?

– До того самого дня?

– До того дня, да. До дня убийства.

– О-о! – невесело улыбнулся Степан Николаевич. – Какой же это был год? – Прикрыл глаза. – Уж и не вспомню. Лет тридцать прошло. Он еще тогда из армии пришел, а я учился в институте.

В институте – это очень-очень давно. Меня это не устраивало.

– А в последние годы? – спросил я. – Пять лет назад, десять лет.

– Нет-нет, я его не видел.

– Неужели не встречались?

– Нет.

– Вы ведь в одной школе учились?

– Да.

– В какой?

– Сто восьмой.

– Встречи выпускников у вас были?

– Поначалу – да, а потом как-то само собой все прервалось.

– Пашутин на тех встречах бывал?

– Нет.

– Почему?

– Не знаю.

– Но хоть что-то же вы о нем слышали! Кем работает, где, что у него за семья.

– Нет. Он как будто пропал.

– Сразу после школы?

– После школы он пошел в армию.

– В каких частях служил?

– В автобатальоне, мне помнится.

То же самое говорила мне и Нина Тихоновна Гончарова. Это совпадало.

– Потом он пришел из армии, – напомнил я.

– Да.

– Звание у него какое было?

– Сержант, – неуверенно сказал Степан Николаевич. – Или нет? Вот так, – он показал на своем плече, – две тоненькие полоски – это кто?

– Младший сержант.

Опять совпало.

– Он вернулся из армии, а мы вовсю готовились к переезду. Наш дом собирались сносить, все разъезжались.

– Вы вот эту квартиру получили? – Я повел рукой вокруг.

– Да.

– А Пашутин – где-то поблизости?

– Они – в Черемушках.

– Адрес знаете?

– Нет.

– Как же так? – удивился я. – Вы ведь были дружны, кажется.

Степан Николаевич кивнул, подтверждая.

– Да, детство мы провели вместе. Но мы с вами уже о другом времени говорим. Детство закончилось, у каждого начиналась своя жизнь. Я учился, это было очень непросто, поверьте, тогда какая-то ответственность была, тяга к знаниям, я из библиотек не вылазил. У Сергея, я думаю, было что-то похожее.

– Где он учился?

– Я не знаю. После того как мы переехали, я больше ничего не слышал о нем.

Я шел на эту встречу, надеясь на успех. А оказалось, что и здесь временной провал. Гончаров-Пашутин, отслужив в армии и достигнув двадцати лет от роду, исчез на долгие годы, чтобы в один не очень прекрасный день возникнуть рядом с нами.

– Вы долго его знали? – спросил я.

– Мы выросли в одном дворе.

– Дружили?

– Да.

– Что он был за человек?

Овчаренко подумал, пожал плечами, сказал неопределенно:

– Мальчишка.

Подразумевалось – как все.

– Хулиганистый? – спросил я.

– В общем, бывало.

– В школе как учился?

– Неважно, между нами говоря.

– Двоечник?

– Ну, не так чтобы отпетый, но…

– Родителей часто в школу вызывали?

– Раз в месяц – это уж непременно.

– И ваших, простите, тоже?

Овчаренко засмеялся и покачал головой.

– Не-е-ет, я был поспокойнее, конечно. Почти отличник. Одна четверка только – по физкультуре.

А Пашутин – двоечник и хулиган. Честно говоря, я нечто подобное и ожидал услышать. То, что рассказывал Степан Николаевич, очень неплохо укладывалось в рамки пашутинского образа, который я сам себе нарисовал. И почему бы теперь впечатления из детства Степана Николаевича не спроектировать на взрослую жизнь? Все мы похожи на самих себя прежних, какими были много лет назад.

– Зная о Пашутине то, что знаете вы, – сказал я, – можете ли вы представить, кем бы он мог быть сейчас?

– Космонавтом, – невесело усмехнулся Овчаренко. – Засекреченным. Здорово вы меня разыграли, конечно.

Шутил, а у самого глаза наполнились печалью. Гибель Гончарова-Пашутина сильно его потрясла. Я помнил Степана Николаевича в тот вечер после убийства. Он вряд ли понимал, что вокруг происходит и о чем его спрашивают.

– А если серьезно? – сказал я. – Он мог бы… – Как же задать вопрос помягче? – Мог бы быть замешан в чем-то таком… – Овчаренко смотрел непонимающе. – В чем-то не очень хорошем, – с трудом подбирал я слова. – С криминальным душком, так сказать.

– Что вы! – вскинулся Овчаренко и даже замахал руками.

– Я понимаю, что о мертвых либо хорошее, либо ничего, но…

– Нет, нет и нет!

Он даже разволновался, как мне показалось.

– Сережа? Да никогда в жизни!

– А говорили – хулиган.

– Не надо к словам цепляться! В детстве нас всех называли хулиганами. Девчонку за косичку дернул – хулиган. Стекло мячом разбил – опять хулиган. Это не слово, а ярлычок, который лепят направо-налево. Он был, конечно, ершистый. Сережка-то. С ним все намаялись – и родители, и учителя…